Вечера на хуторе близ Диканьки

О чём эта книга?

Восемь повестей об украинской народной жизни, в которых реальность мешается с фантастикой, а комедия — с хоррором. Книга, изданная под именем малообразованного пасечника, стала для Гоголя пропуском в большую литературу, а для многих поколений читателей сформировала каноничный образ Малороссии. Чернобровые панночки, удалые парубки с чубом, аппетитные галушки и горилка — всё это мы живо представляем именно благодаря «Вечерам».   


К. Горюнов. Николай Гоголь. 1850 год



Когда она написана?

Гоголь начал писать «Вечера» в 1829 году: юный писатель совсем недавно переехал из Нежина в Санкт-Петербург, где терпит неудачи на актёрском поприще, а затем и на литературном — убитый язвительными отзывами, он выкупает все доступные экземпляры своей первой поэмы «Ганц Кюхельгартен» и сжигает. Спасительной оказывается идея написать что-нибудь на тему Малороссии. Он забрасывает мать просьбами прислать как можно больше подробностей о жизни на родине: как одеваются сельские дьячки и крестьянские девки, как справляют свадьбы, какие существуют народные поверья и предания. Гоголь берётся за тему не из-за ностальгии: в столице в это время бушует мода на всё украинское. Выпускаются книги («Малороссийская деревня» Ивана Кулжинского Иван Григорьевич Кулжинский (1803–1884) — писатель, публицист и педагог. Преподавал Гоголю латынь в Нежинской гимназии высших наук. Кроме того, в разные годы преподавал латынь и русскую словесность в Украинско-слободской гимназии, Институте благородных девиц и Харьковском университете, был директором нескольких гимназий. ? , «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» Антония Погорельского Алексей Алексеевич Перовский (1787–1836) — писатель, работал под псевдонимом Антоний Погорельский. Перевёл на немецкий «Бедную Лизу» Карамзина. Занимался ботаникой, три его публичные лекции на эту тему были изданы отдельной книгой. Участвовал в Отечественной войне 1812 года. Был близок литературному кружку арзамасцев. Воспитывал племянника — будущего писателя Алексея Константиновича Толстого. Автор сборника новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», написанной для племянника сказки «Чёрная курица, или Подземные жители», романа «Монастырка». 

«Сказки о кладах» Ореста Сомова Орест Михайлович Сомов (1793–1833) — критик, писатель, журналист. Служил столоначальником в правлении Российско-американской компании. Был арестован после восстания декабристов, поскольку в здании компании собирались члены Северного общества, но затем освобождён. Писал стихи, повести и рассказы по мотивам украинского фольклора. Вместе с Антоном Дельвигом издавал альманахи «Северные цветы» и «Подснежник». Был редактором «Литературной газеты». Автор трактата «О романтической поэзии», сыгравшего важную роль в становлении романтизма в русской литературе. ? ), ставятся оперы («Леста, днепровская русалка» Николая Краснопольского Николай Степанович Краснопольский (1774 — после 1813) — переводчик с немецкого языка. Переводил преимущественно театральные пьесы. Одна из самых популярных адаптированных им постановок — «Леста, днепровская русалка» — была переделкой пьесы «Дунайская русалка» австрийского драматурга Карла Фридриха Генслера. В своём либретто Краснопольский перенёс действие оперы в условно-сказочный мир Киевской Руси. ? , «Пан Твардовский» Алексея Верстовского Алексей Николаевич Верстовский (1799–1862) — композитор и театральный администратор. Самым известным сценическим произведением Верстовского считается опера «Аскольдова могила» по роману Михаила Загоскина. В Москве она пользовалась большим успехом и шла больше 400 раз. По уровню востребованности у современников конкурировал с Михаилом Глинкой. После смерти Верстовского влиятельный музыкальный критик Александр Серов, вспоминая «Аскольдову могилу», отмечал, что «в отношении популярности Верстовский пересиливает Глинку». ? , «Козак-стихотворец» Александра Шаховского Александр Александрович Шаховской (1777–1846) — драматург. В 1802 году Шаховской оставил военную службу и начал работу в дирекции Императорских театров. Его первой успешной комедией стал «Новый Стерн», спустя несколько лет поставлена комедия «Полубарские затеи, или Домашний театр», в 1815 году — «Урок кокеткам, или Липецкие воды». В 1825 году скомпрометированный связями с декабристами Шаховской ушёл из дирекции театров, но сочинительство продолжил — всего он написал более сотни произведений. ? ). Гоголь заканчивает работу над циклом к концу 1831 года — он успевает не только присоединиться к актуальному литературному тренду, но и, по сути, стать его лицом: со временем начинает казаться, что именно гоголевские «Вечера» открыли тему Малороссии в русской литературе.


«Тут встала она, держа в руках зеркальце». 
Иллюстрация Владимира Маковского к «Вечерам». 1876 год



Как она написана?

Очень по-разному. Повести «Вечеров» принадлежат нескольким жанрам: сказка-анекдот, сказка-новелла, сказка-трагедия. Гоголь намеренно располагает их в таком порядке, чтобы контраст между повестями выглядел ещё ярче: например, за лихой вертепной историей о кузнеце и чёрте («Ночь перед Рождеством») следует готическая легенда о жутком колдуне («Страшная месть»), а затем — нелепый рассказ о сватовстве великовозрастного поручика («Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка»). В большинстве своём повести написаны простонародным языком с использованием колоссального количества украинских диалектизмов. На хуторе близ Диканьки, по выражению Андрея Синявского, «не могут связать двух слов, не помянув чорта, свата и брата или не увязнув в пришедших на ум невообразимых путрях и пундиках». Гоголевские рассказчики игнорируют не только литературные нормы, но порой и приличия, наполняя содержание повестей руганью, побоями, пошлыми интрижками и бестактными анекдотами («Господи Боже мой, за что такая напасть на нас грешных! и так много дряни всякой на земле, а ты ещё и жинок наплодил»). Наряду с этим здесь то и дело находится место для высокопарного слога («Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Всмотритесь в неё. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся ещё необъятнее. Горит и дышит он»). 

В «Вечерах» впечатляет не столько сюжет, сколько необычная живописность стиля. Это замечал Андрей Белый: сюжет у Гоголя «скуп, прост, примитивен в фабуле; ибо дочерчен и выглублен в деталях изобразительности, в её красках, в её композиции, в слоговых ходах, в ритме». Эта живописность находит и прямые художественные аналогии: западные литературоведы нередко сравнивают стилистику «Вечеров» с картинами Иеронима Босха и Франсиско . В частности, открывающая цикл «Сорочинская ярмарка» сопоставляется с картиной Питера Брейгеля Старшего : сквозь ощущение праздности и изобилия, так же как и у Гоголя, здесь всё отчётливее проступает чувство тревоги и страха.


Питер Брейгель Старший. Страна лентяев. 1567 год. 
Старая пинакотека, Мюнхен



Что на неё повлияло?

Во-первых, этнографические сведения, которые исправно высылала мать писателя по почте, а также комедии отца, Василия Гоголя-Яновского Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский (1777–1825) — госслужащий, драматург и поэт. Отец Николая Гоголя. В 1812–1825 годах был директором и актёром домашнего театра царского вельможи Дмитрия Трощинского, для которого написал несколько водевилей и сказок, вдохновлённых украинским бытом. Самые известные — «Простак, или Хитрость женщины, перехитрённая солдатом» и «Собака-овца». ? (некоторые цитаты из них стали эпиграфами к «Сорочинской ярмарке»). Во-вторых, книги на малороссийскую тему, которые Гоголь внимательно и методично изучал — в особенности для замысла писателя оказались важны «Русалка. Малороссийское предание» Ореста Сомова (1829) и «Энеида» Ивана Котляревского Иван Петрович Котляревский (1769–1838) — украинский поэт, драматург и переводчик. Самое известное произведение — поэма-бурлеск «Энеида», вольное переложение поэмы писателя Николая Осипова «Виргилиева Енеида, вывороченная наизнанку», которая, в свою очередь, была пародией на поэму Вергилия. Считается, что «Энеида» Котляревского стала произведением, определившим развитие украинской литературы на десятилетия вперёд. Во-первых, она задала моду на бурлеск как национальный стиль, во-вторых, способствовала переходу от староукраинского языка к современной украинской литературе, написанной на разговорном языке. ? (последние её части были написаны в первой половине 1820-х). В-третьих, множество украинских песен, вертепных драм, быличек, сказок, легенд. Из народного фольклора Гоголь, к примеру, позаимствовал сюжеты поездки на чёрте, свидания чёрта с ведьмой, поисков цветка папоротника и мотив призрачности богатства, полученного от нечистой силы. 

Украинский фольклор в «Вечерах» Гоголь скрещивает с эстетикой немецкого романтизма: важное влияние на писателя оказали литературные сказки Гофмана и Людвига Тика Людвиг Иоганн Тик (1773–1853) — писатель, поэт и переводчик, один из ключевых авторов немецкого романтизма. Написал роман «Странствия Франца Штернбальда», множество сказок, в том числе трёхтомные «Народные сказки Петера Лебрехта» — сборник переделок и подражаний средневековым историческим легендам. ? . При этом нельзя сказать, что Гоголь первым догадался совместить романтические установки с украинским колоритом: к концу 1820-х годов Малороссия уже воспринимается литераторами как визитная карточка русского романтизма (конкурируя в этом качестве с Кавказом).



Как она была опубликована?

Самой первой в печати появилась повесть «Вечер накануне Ивана Купала» — она была опубликована в февральском номере «Отечественных записок» за 1830 год. Однако Гоголь остался недоволен многочисленными редакторскими правками Павла Свиньина Павел Петрович Свиньин (1787–1839) — писатель, редактор, журналист, дипломат и коллекционер. Первый издатель литературного журнала «Отечественные записки», автор исторических романов «Шемякин суд» и «Ермак, или Покорение Сибири». Многие современники в литературном сообществе относились к Свиньину снисходительно и попрекали за неискренность и стремление выслужиться. Например, Пётр Вяземский писал о нём в письме Александру Тургеневу: «Свиньин полоскается в грязи и пишет стихи». Пушкин изобразил Свиньина в неоконченном памфлете «Детская книжка», написанном для «Литературной газеты»: «Павлуша был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок: он не мог сказать трёх слов, чтоб не солгать». ? и от дальнейших журнальных публикаций отказался. Зато благодаря дебюту в престижном издании начинающий писатель обзавёлся знакомствами в литературных кругах, теперь ему покровительствовал критик Пётр Плетнёв Пётр Александрович Плетнёв (1791–1866) — критик, поэт, преподаватель. Близкий друг Пушкина. Был учителем словесности в петербургских женских институтах, кадетских корпусах, Благородном пансионе, преподавал литературу будущему императору Александру II. С 1840 по 1861 год — ректор Санкт-Петербургского университета. Был редактором альманаха «Северные цветы» и журнала «Современник» после смерти Пушкина. В 1846 году продал «Современник» Николаю Некрасову и Ивану Панаеву. ? , который и посоветовал объединить все повести фигурой вымышленного издателя (примерно в это же время к такому приёму прибегает Пушкин в «Повестях Белкина», а до него — Вальтер Скотт). Гоголь выпустил «Вечера» двумя книжками (первая вышла в сентябре 1831 года, вторая — в марте 1832-го). Любопытно, что книжную версию повести «Вечер накануне Ивана Купалы» Гоголь предварил специальным предисловием, где в шуточной форме дистанцировался от журнального варианта повести. Рассказчик Фома Григорьевич, слушая пересказ своей же истории из «небольшой книжечки», приходит в негодование: «Плюйте ж на голову тому, кто это напечатал! бреше, сучый москаль. Так ли я говорил? Що-то вже, як у кого чорт ма клепки в голови». Впрочем, каких-либо других свидетельств жёсткой правки Свиньиным «Вечера накануне Ивана Купалы» не существует — автограф журнальной редакции повести не сохранился, а стилистическая переработка книжной версии в целом соответствует общей эволюции гоголевского .


«Заколдованное место». Издание А. Ф. Маркса. 1901 год

https://pics.meshok.net/pics/71974225.jpg
«Майская ночь». Издание А. Ф. Маркса. 1901 год


«Страшная месть». Издание А. Ф. Маркса. 1901 год



Как её приняли?

Широко известен восторженный отзыв о «Вечерах» Александра Пушкина: «Вот настоящая весёлость, искренняя, непринуждённая, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Всё это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель вошёл в типографию, где печатались «Вечера», то наборщики начали прыскать и фыркать, зажимая рот . На самом деле историю о наборщиках Пушкину рассказал в письме сам : 

Любопытнее всего было моё свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фиркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стенке. <...> Я к фактору, и он после некоторых ловких уклонений наконец сказал, что: штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву. Из этого я заключил, что я писатель совершенно во вкусе черни.

Претензии в первую очередь предъявлялись Гоголю насчёт стиля. Об этом, в частности, рассуждал : «Прочёл предисловие — и утомился. Развёртываю в нескольких местах, и описательная проза с необыкновенным многословием ужасает меня. Не терплю многословия и длинного описания бугров и рощей». Михаил Загоскин Михаил Николаевич Загоскин (1789–1825) — писатель и драматург. В 1830-х годах получил известность как автор патриотических исторических романов «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» и «Рославлев, или Русские в 1812 году» — самой популярной книги об Отечественной войне 1812 года до выхода «Войны и мира» Льва Толстого. ? (со слов Сергея Аксакова) нашёл в гоголевском дебюте «неправильность языка, даже . Пожалуй, самый гневный отзыв принадлежал Николаю Полевому Николай Алексеевич Полевой (1796–1846) — литературный критик, издатель, писатель. С 1825 по 1834 год издавал журнал «Московский телеграф», после закрытия журнала властями политические взгляды Полевого стали заметно консервативнее. С 1841 года издавал журнал «Русский вестник». ? , в своей критической статье он решил обратиться к анонимному автору напрямую: «Во-первых, все ваши сказки так не связны, что несмотря на многие прелестные подробности, которые принадлежат явно народу, с трудом дочитываешь каждую из этих сказок. Желание подделаться под малоруссизм спутало до такой степени ваш язык и всё ваше изложение, что в иных местах и толку . Полевой выразил уверенность, что автор «Вечеров» не имеет ничего общего с Малороссией («Довольно, мы видим, что вы самозванец-Пасичник, вы, сударь, Москаль, да ещё и горожанин»), из-за чего позже стал объектом ехидных шуточек. 

В целом реакция литературных кругов на книгу была для Гоголя ободряющей. Андрей Синявский в работе «В тени Гоголя» писал, что молодой дебютант «очаровал Петербург галушками, козачком, горилкою, простонародными байками, песнями и легендами, толком не зная ни той страны, откуда всё это вывез, ни той, в которую это привёз». На первых порах в литературных кругах ему простили и фактические неточности, и шероховатость стиля: «Провинция, внушая снисхождение, себя оправдывала, собою прикрывалась (только потом догадались, какое лихо явилось к нам из провинции, да было поздно — Гоголь заполонил  



Что было дальше?

Гоголь довольно быстро охладел к своей дебютной книге — уже в 1833 году в письме Михаилу Погодину он отзывается о ней раздражённо: «Я даже позабыл, что я творец этих «Вечеров», и вы только напомнили мне об этом. <...> Да обрекутся они неизвестности! покамест что-нибудь увесистое, великое, художническое не изыдет из меня». Пренебрежение автора к циклу заметно и в предисловии к первому собранию сочинений, предпринятому в 1842 году: «Всю первую часть следовало бы исключить вовсе: это первоначальные ученические опыты, недостойные строгого внимания читателя; но при них чувствовались первые сладкие минуты молодого вдохновения, и мне стало жалко исключить их...»

Такое же снисходительное отношение к «Вечерам» переняла и критика: долгое время ранняя проза Гоголя рассматривалась исключительно в контексте «Шинели» и «Мёртвых душ». Характерно в этом смысле едкое замечание Владимира Набокова: «Когда я хочу, чтобы мне приснился настоящий кошмар, я представляю себе Гоголя, строчащего на малороссийском том за томом «Диканьки» и «Миргороды» — о призраках, которые бродят по берегу Днепра, водевильных евреях и лихих казаках». Однако наряду с этим складывалось и совсем другое отношение к «Вечерам» — как к произведению обманчиво простому, наполненному множеством скрытых смыслов. Так воспринимали гоголевский дебют в символистской или околосимволистской среде: многое для более глубокого понимания «Вечеров» сделали работы Василия Розанова, Дмитрия Мережковского, Андрея Белого. Постепенно в литературоведении сложилось понимание (в частности, благодаря работам Юрия Манна и Юрия Лотмана), что гоголевский цикл — не просто собрание сказочных историй из жизни Малороссии, а сложноустроенный универсум, который не стоит воспринимать буквально.

Цикл «Вечеров» был крайне востребован отечественным кинематографом. Экранизировать новеллы начали ещё в эпоху немого кино (см. фильмы Владислава Старевича), но бум экранизаций пришёлся на сталинскую эпоху с её попыткой опереться на фольклор и народные традиции «братских республик» (см. лубочные картины Николая Экка и Александра Роу). После оттепели гоголевские повести воспринимались как пространство для художественных экспериментов (см., например, аллегорическую экранизацию «Вечера накануне Ивана Купалы» Юрия Ильенко, оператора Сергея Параджанова). В постсоветской России «Вечера» стали материалом двухчастного комедийного мюзикла Сергея Горова («Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Сорочинская ярмарка»), где Оксану играет Ани Лорак, Солоху — Лолита Милявская, Хиврю — Верка Сердючка, а роль чёрта отдана Филиппу Киркорову. Не так давно тему Диканьки актуализировала трилогия о Гоголе («Гоголь. Начало», «Страшная месть» и «Вий») — готическая трэш-сказка с мистическими убийствами и расследованиями.



Почему именно Диканька вынесена в заглавие?

Непосредственно в Диканьке развиваются события лишь одной повести из восьми («Ночь перед Рождеством»). Зато близ Диканьки живёт пасечник Рудый Панько, вымышленный издатель «Вечеров»: «Как будете, господа, ехать ко мне, то прямёхонько берите путь по столбовой дороге, на Диканьку. Я нарочно и выставил её на первом листке, чтобы скорее добрались до нашего хутора». Это не шутка и не фигура речи, в ту пору Диканьку действительно можно было рассматривать как ориентир: со времён Екатерины II через эту деревню лежал путь высочайших особ в Малороссию. Князь Иван Михайлович Долгорукий писал в 1810 году, что Диканька — «лучшее местоположение под Полтавою» и «будто Екатерина II, быв на этом месте, изволила отозваться, что она лучше его ничего не . В 1820 году здесь также побывал Александр I. Диканька в ту пору принадлежала богатому и влиятельному князю Виктору Павловичу Кочубею. В 1828 году Александр Пушкин воспел его прадеда, Василия Леонтьевича, в поэме «Полтава»:

Богат и славен Кочубей.
Его луга необозримы;
Там табуны его коней
Пасутся вольны, нехранимы.

Кругом Полтавы хутора
Окружены его садами,
И много у него добра,
Мехов, атласа, серебра
И на виду и под замками.

Имение Гоголей-Яновских находилось от владений Кочубея в полусотне километров. Вполне закономерно, что Гоголь в заглавии своей дебютной книги апеллировал к влиятельному соседу (и заодно к любимому Пушкину). Впрочем, уже спустя несколько лет Гоголь в письме к матери высказывается о Кочубее довольно заносчиво: «Велика важность, что Кочубей мерял нашу землю! Пусть он хоть всю её поместит у себя на плане! Мы можем поместить его Диканьку у себя на плане». В каком-то смысле именно это Гоголь и сделал благодаря «Вечерам». 


Дворец князя Кочубея в селе Диканька. 
Дореволюционная открытка



Для чего Гоголь устраивает чехарду с рассказчиками?

Рассказчиков в «Вечерах» действительно так много, что можно запутаться. Самый главный из них — Рудый Панько, выступающий собирателем и издателем историй (наделив героя профессией пасечника, Гоголь уподобляет собирательство историй сбору мёда). Его основной и любимый рассказчик — дьяк Фома Григорьевич («Вечер накануне Ивана Купала», «Пропавшая грамота», «Заколдованное место»). Ещё несколько историй («Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь») принадлежат «гороховому паничу» — его рассказам, по мнению Рудого Панька, свойственна раздражающая литературность: «Бывало, поставит перед собою палец и, глядя на конец его, пойдёт рассказывать — вычурно, да хитро, как в печатных книжках! Иной раз слушаешь, слушаешь, да и раздумье нападёт. Ничего, хоть убей, не понимаешь. Откуда он слов понабрался таких!» Во второй книжке «Вечеров» появляется рассказчик Иван Степанович Курочка — его историю про Ивана Шпоньку издатель якобы переписывает с листа, но из-за того, что часть листов жена Рудого Панька использовала для приготовления пирожков, развития и окончания истории мы так и не узнаём. Ещё один рассказчик упоминается, но не называется (он «(нечего бы к ночи и вспоминать о нём) такие выкапывал страшные истории, что волосы ходили по голове»), — вероятно, именно его авторству принадлежит «Страшная месть».

При таком композиционном многоголосии Гоголь умудряется множить рассказчиков уже внутри самой истории. Показательный пример — «Вечер накануне Ивана Купалы»: историю рассказывает Фома Григорьевич, который, в свою очередь, пересказывает рассказ своего деда, в основе которого лежат свидетельства «родной тётки» деда. Благодаря такому усложнению автор будто намеренно запутывает слушателя, сбивает со следа, показывая, что настоящим автором истории выступает не отдельный человек, а целый народ. 



У многих героев «Вечеров» довольно экзотические фамилии. Они что-то означают?

Украинские фамилии у Гоголя близки к прозвищам, поэтому большинство из них вполне можно расшифровать. Например, имя Пузатого Пацюка из «Ночи перед Рождеством» — героя, умеющего поглощать галушки и вареники без использования рук, — в переводе с украинского означает толстую крысу. В экранизации Александра Роу сходство с животным персонажу придают серые усы, торчащие в разные стороны. Пацюк наводит на набожного кузнеца Вакулу ужас (даже не из-за левитирующих вареников, а из-за того, что Пацюк объедается скоромной пищей Мясо, молоко, яйца и другие продукты животного происхождения, которые нельзя есть во время православных постов. ?  перед Крещением, в день сурового поста), и эта близость героя к нечисти дополнительно подчёркивается именем: крысы в славянской народной традиции считались нечистыми животными, наделёнными дьявольскими свойствами. Смысловую нагрузку у Гоголя несут не только прозвища, но и личные имена. В «Сорочинской ярмарке», к примеру, имя Хиври (сокращённое от Хавроньи) восходит к свинье, а имя её падчерицы Параски в народной этимологии означает «порося», поросёнка. Несмотря на выраженный внешний конфликт двух героинь, связь на уровне имён открывает ещё один смысловой слой рассказа: прекрасная Параска после свадьбы неизбежно превратится в злую бабу Хиврю. Не зря девушка примеряет на себя очипок Крестьянский головной убор, которым покрывали волосы замужние женщины. ? мачехи, который до этого забрызгал грязью её будущий муж.

Однако не все прозвища героев «Диканьки» столь значимы, некоторые из них, кажется, составляют лишь предмет неприличной шутки (из-за чего на Гоголя нередко сердились критики-современники): например, имя одного из поклонников Солохи казака Свербыгуза означает буквально человека, «часто чешущего задницу», а имя парубка Кизяколупенко из этого же рассказа переводится как «колющий навоз». «У нас, не извольте гневаться — такой обычай, — предупреждал ранимых критиков Рудый Панько («рудый» значит «рыжий») в предисловии «Вечеров», — как дадут кому люди какое прозвище, то и во веки веков останется оно».



Насколько Украина, описанная Гоголем, была близка к реальности?

Почти все повести «Вечеров» так или иначе соотносятся с историческим контекстом: начиная с «Майской ночи», где мельком упоминается путешествие Екатерины II в 1787 году на юг России, заканчивая «Ночью перед Рождеством», где Екатерина II и князь Григорий Потёмкин-Таврический выступают уже полноценными действующими лицами. Это касается не только XVIII века, но XVI–XVII веков: в «Страшной мести» исторически обоснована и история пана Данила, и даже легенда о двух братьях, Иване и Петре. Всего в «Вечерах» упоминается больше десятка лиц, связанных с историей Украины, среди которых Богдан Хмельницкий, Иван Подкова, Пётр Сагайдачный, Карп Полтора-Кожуха и т. д. Благодаря историческим параллелям и множеству краеведческих подробностей создаётся ощущение, что Малороссия в «Вечерах» описана максимально реалистично, однако всё здесь не так просто. 

Буквально сразу же после выхода книги Гоголя начали критиковать за недостоверность изображения родного края: Андрей Стороженко под псевдонимом Андрий Царынный опубликовал обстоятельный разбор под названием «Мысли малороссиянина, по прочтении повестей пасичника Рудого Панька, изданных им в книжке под заглавием «Вечера на хуторе близ Диканьки», и рецензий на оныя», в нём он отметил множество языковых ошибок (например, неправильность использования обращения «пан») и несообразностей в поведении героев. Странным ему показался поступок Грицька в «Сорочинской ярмарке», просто так обругавшего пожилую незнакомую женщину («так бесчинствуют одни лишь горькие пьяницы...»), а также раскованность Параски, обнимающейся на ярмарке с разгульным парубком, который до этого запустил ком грязи в её мачеху («у нас всякая молоденькая девушка имеет стыд и страх Божий»). В 1861 году с похожей критикой выступил поэт Пантелеймон Кулиш, он счёл неправдоподобным сцену сватовства в «Сорочинской ярмарке», время свадьбы (их обычно играют осенью и зимой, поскольку август занят уборкой урожая), да и само описание свадьбы. Однако аномальность поведения героев в этой повести вполне может быть частью авторского замысла: согласно одной из трактовок, Параска выходит замуж не за удалого парубка, а за чёрта (имя Грицько, сокращённое от Григорий, в ту пору служило одним из обозначений чёрта), не зря разудалая весёлость происходящего отдаётся в конце повести тоскливым эхом.

Украинские публицисты отмечали, что «Вечера», как правило, не находят отклика в среде простого народа, читатели видят в них «неправду . Такое представление, кстати, отразилось в «Братьях Карамазовых» Достоевского, в сцене, где Фёдор Павлович даёт почитать гоголевскую книжку юному Смердякову: 

Малый прочёл, но остался недоволен, ни разу не усмехнулся, напротив, кончил нахмурившись.

— Что ж? Не смешно? — спросил Фёдор Павлович. 

Смердяков молчал.

— Отвечай, дурак.

— Про неправду всё написано, — ухмыляясь прошамкал Смердяков.

Малороссия в «Вечерах», несмотря на обилие реальных деталей, предстаёт страной скорее фантастической, где всё основано на принципе чрезмерности: каждая эмоция усилена, каждое действие сопровождено гиперболой. «…Родная Украина становится какой-то неведомой, роскошной страной, где всё превосходит обычные размеры, — писал о цикле Гоголя Валерий Брюсов. — Такова была сила его дарования... что он не только дал жизнь этим вымыслам, но сделал их как бы реальнее самой реальности». Создав свою собственную Малороссию по книгам и воспоминаниям, Гоголь заставил поверить в неё всех остальных.


Неизвестный художник по рисунку Фердинанда де Мейса. Путешествие Екатерины II по России в 1787 году. Конец XVIII века. 
Государственный исторический музей



Почему женщины в «Вечерах» такие властные?

Большинство героинь Гоголя не только не дают себя в обиду, но и сами выступают обидчицами мужчин. Так, к примеру, в «Сорочинской ярмарке» под гнётом жены страдает Солопий Черевик (ещё одно значимое прозвище: «черевик» значит «сапожок», то есть Солопий буквально находится под сапогом у супруги). Он боится излишне перечить жене Хивре, поскольку та может его побить («Тут Черевик наш заметил и сам, что разговорился чересчур, и закрыл в одно мгновение голову свою руками, предполагая без сомнения, что разгневанная сожительница не замедлит вцепиться в его волосы своими супружескими когтями»). Побоев боятся и другие герои «Вечеров»: дьяк Осип Никифорович из «Ночи накануне Рождества», изменяя жене с Солохой, больше всего переживает, «чтобы не узнала его половина, которая и без того страшною рукою своею сделала из его толстой косы самую узинькую», жена Кума из того же рассказа регулярно вступает с ним в драку («Кум, несмотря на всегдашнее хладнокровие, не любил уступать ей; и оттого почти всегда уходил из дому с фонарями под обоими глазами»), а жена ткача пробует на муже силу кочерги («Моя жинка купила прошлый год на ярмарке кочергу; дала пивкопы — та ничего... не больно»). Стоит вспомнить и тётушку Василису Кашпоровну из рассказа про Шпоньку, в присутствии которой все мужчины ощущали робость: 

Казалось, что природа сделала непростительную ошибку, определив ей носить тёмно-коричневый по будням капот с мелкими оборками и красную кашемировую шаль в день Светлого воскресенья и своих именин, тогда как ей более всего шли бы драгунские усы и длинные ботфорты.

Выводя таких героинь, Гоголь, разумеется, не намекал ни на какую эмансипацию — для него это типичный комический приём в духе вертепной пьесы: муж-слабак под каблуком у властной сварливой жены. Однако исследователь Иван Ермаков, анализировавший «Вечера» с позиций психоанализа, отмечал, что Гоголь не просто шутил, он тяготел к описанию зрелых женщин: в случае с молодыми девушками (Оксана, Ганна, Параска) писатель довольствовался перечислением эпитетов красоты, которые встречаются в народных песнях (блестящие чёрные очи, косы, брови), тогда как в характеристике старух он чувствовал себя куда более свободным, «там вступал в силу его . Любопытно, что в женщинах, властвующих над мужчинами, у Гоголя почти всегда заложено демоническое начало — они постоянно сравниваются с чертями и ведьмами. 

Солопий из «Сорочинской ярмарки», напуганный появлением головы свиньи в окне, бросается наутёк из дома: он думает, что за ним гонится чёрт, на самом деле за ним следует испуганная Хивря. Цыгане, обнаружившие их лежащими друг на друге, тоже припоминают чёрта:

— Что лежит, Влас?

— Так, как будто бы два человека: один наверху, другой нанизу; который из них чорт, уже и не распознаю!

— А кто наверху?

— Баба!

— Ну, вот, это ж то и есть чорт! — Всеобщий хохот разбудил почти всю улицу. 

В украинском фольклоре женщина часто соотносится с дьяволом. По одной из легенд, женщина была сотворена не из ребра Адама, а из хвоста чёрта. По другой — увидев бабу и чёрта, апостол Пётр отрубил им обоим головы, а затем приставил их наоборот, с тех пор баба ходит с головой . Мистический ужас перед женщиной, которая может лишить мужчину воли (будь то угрозами, как Хивря, или своим обаянием, как Солоха), распространяется на весь цикл и находит отражение даже в рассказе про Шпоньку, казалось бы избавленном от всякой потусторонности. После сватовства Ивану Фёдоровичу снится страшный липкий сон:

То представлялось ему, что он уже женат, что всё в домике их так чудно, так странно: в его комнате стоит, вместо одинокой, двойная кровать. На стуле сидит жена. Ему странно; он не знает, как подойти к ней, что говорить с нею; и замечает, что у неё гусиное лицо. Нечаянно поворачивается он в сторону и видит другую жену, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону — стоит третья жена. Назад — ещё одна жена. Тут его берёт тоска. Он бросился бежать в сад; но в саду жарко. Он снял шляпу, видит: и в шляпе сидит жена. Пот выступил у него на лице. Полез в карман за платком — и в кармане жена; вынул из уха хлопчатую бумагу — и там сидит жена...  

Как известно, сам Гоголь тоже опасался сближаться с женщинами и всю жизнь оставался холостым.


«Згадала». Дореволюционная открытка из серии «Типы Малороссии»


За что герои «Вечеров» клянут «москалей»?

«Москаль» здесь определённо ругательное слово: «если где замешалась чертовщина, то ожидай столько проку, сколько от голодного москаля», «да мне так теперь сделалось весело, как будто мою старуху москали увезли», «пьяный москаль побоится выбросить их нечестивым своим языком», «когда чорт да москаль украдут что-нибудь — то поминай как и звали» и т. д. Однако «москаль» в речи казаков обозначает не москвича, как можно подумать, и даже не обязательно русского: в старину на Украине так называли офицеров, солдат, чиновников, находящихся на государственной . Считалось, что им свойственна склонность к обману и пройдошливость. Однако в «Вечерах» также встречается бранное слово «кацап», которое обозначает как раз человека из России. Его употребляет сосед Шпоньки в светской беседе: «Надобно вам знать, милостивый государь, что я имею обыкновение затыкать на ночь уши с того проклятого случая, когда в одной русской корчме залез мне в левое ухо таракан. Проклятые кацапы, как я после узнал, едят даже щи с тараканами».

Вообще, мир «Вечеров» — плодотворная почва для любого рода ксенофобии. В нелестном контексте упоминаются цыгане (они считались «сродни чорту»), евреи («жиды» в фольклоре воспринимались как черти, только ещё хитрее), немцы (под «немцами» понимались любые иностранцы, и они, сюрприз, тоже соотносились с бесами). Но, пожалуй, самыми лютыми врагами для героев «Вечеров» являются католики и ксёндзы. Эта нетерпимость — эхо Брестской унии 1596 года, по которой православная церковь на Украине перешла в подчинение папе, что привело к столкновениям между казачеством и поляками; для многих (особенно малообразованных) жителей Малороссии того времени слово «католик» превратилось в бранное.



Как устроен у Гоголя мир нечистой силы?

Колдовской мир в фольклорном сознании никак не отделён от мира людей, напротив, он состоит с ним в тесных, а зачастую даже в родственных связях. Ведьма Солоха — мать набожного кузнеца Вакулы, который смог одурачить чёрта. Колдун из «Страшной мести» — отец Катерины, жены главного героя Данилы. Ведьма из «Майской ночи» — мачеха панночки, ставшей утопленницей. В «Вечерах» нечисть ведёт себя как люди, а люди — как нечисть. Статус многих героев из-за такой диффузии остаётся непонятным: например, знахарь Пацюк из «Ночи перед Рождеством» застрял где-то посередине между человеческим и демоническим. Сложно охарактеризовать и Басаврюка из «Вечера накануне Ивана Купалы» — он то ли «бесовской человек», то ли чёрт, обернувшийся человеком, то ли ходячий покойник: такая расплывчатость для фольклора обычно не характерна.

Приметами связи с демоническим миром в «Вечерах», как и в народной традиции, служат самые невинные вещи: растрёпанные волосы, косоглазие, хромота. Любая инаковость объясняется чертовщиной. Всё, что не соответствует принципам и стандартам патриархальной общины, понимается как проделки дьявола: в связях с нечистым чаще всего подозреваются женщины, люди других национальностей или вероисповеданий, безродные отщепенцы. Характерным примером в этом смысле служит рассказ «Страшная месть»: мы наблюдаем, как отец Катерины, находящийся в ссоре с зятем, постепенно раскрывает свою демоническую сущность, будто намеренно подтверждая подозрения Данилы. Отец Катерины возвращается из чужих краёв после двадцати лет скитаний (уже странно!), не ест привычную еду и отказывается от алкоголя, чем сразу же вызывает в зяте возмущение: «Не захотел выпить! слышишь, Катерина, не захотел мёду выпить… <...> Горелки даже не пьёт! экая пропасть! Мне кажется, пани Катерина, что он и в Господа Христа не верует. А? как тебе кажется?» Ещё сильнее настраивают Данилу против свёкра зловещие предвестия и кошмарные сны жены. Кажется, будто он заковывает в цепь отца Катерины не столько из-за того, что тот колдун, сколько из-за предательства родины и веры. Андрей Белый, к примеру, интерпретировал «Страшную месть» как социальную историю, а не мистическую: «Суть же не в том, что «колдун», а в том, что — отщепенец от рода, «страшно» не оттого, что «страшен», а оттого, что страшна жизнь, в которой пришелец издалека выглядит непременно «антихристом».

Согласно Белому, настоящий ужас «Вечеров» сосредоточен не в изображении чертей и ведьм, а в изображении патриархального общества: «Всякий инако слаженный, — хозяйственник ли, инако мыслящий ли, инако ли одёвый, инако ли сеющий репу, внушает ужас любому скопищу людей, которое тут же «срастается в одно громадное чудовище» (как у Гоголя в «Сорочинской ярмарке». — Прим. ред.); каждому в сросшемся со всем, что ни есть, состоянии кажется, «будто залез в прадедовскую душу» он; а кто не залез, того — бей!»


Иван Крамской. Русалки. 1871 год. 
Государственная Третьяковская галерея


Где в «Вечерах» прячется сам Гоголь?

Комическое альтер эго писателя можно увидеть в образе панича в гороховом сюртуке, рассказчика нескольких историй из первой части «Вечеров». Иронические комментарии Рудого Панька насчёт излишней литературности историй панича, по сути, предвосхищают упрёки критиков, которых раздражает высокопарный слог Гоголя. В облике героя есть и общие с писателем черты, например способность вынюхать большую порцию табака; в «Вечерах»: «…Захвативши немалую порцию табаку, растёртого с золою и листьями любистка, поднёс её коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца», а вот запись Гоголя в альбоме Елизаветы Чертковой: «…Мой <нос> решительно птичий, остроконечный и длинный… могущий наведываться лично, без посредства пальцев, в самые мелкие табакерки». 

Трагическое же альтер эго писателя можно рассмотреть в образе колдуна из «Страшной мести» (о его автобиографизме писали Андрей Белый, Валерий Брюсов, Александр Блок, Дмитрий Мережковский, Алексей Ремизов, Иван Ермаков). И панича, и колдуна роднит друг с другом их статус чужого в диканьковском мире и нежелание соблюдать установленные в нём традиции. Этот бескомпромиссный индивидуализм, чувство отчуждения и инаковости было хорошо знакомо Гоголю (см. у Набокова: «Школьником он с болезненным упорством ходил не по той стороне улицы, по которой шли все; надевал правый башмак на левую ногу; посреди ночи кричал петухом и расставлял мебель своей комнаты в беспорядке, словно заимствованном из «Алисы в Зазеркалье»). Панич и колдун, по сути, представляют собой два полюса гоголевского творчества: на одном из которых «настоящая весёлость», по Пушкину, на другом — жуткая дьявольщина, пустота.



список литературы

Белый А. Мастерство Гоголя. М., Л.: ОГИЗ — ГИХЛ, 1934 // https://imwerden.de/pdf/belyj_masterstvo_gogolya_1934__ocr.pdf
Виноградов В. В. Язык Гоголя // Н. В. Гоголь: Материалы и исследования. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1936. С. 286–376.
Гиппиус В. Гоголь. Зеньковский В. Н. В. Гоголь / Предисл. и сост. Л. Аллена. СПб.: Logos, 1994.
Гоголь в русской критике: Сборник статей. М.: ГИХЛ, 1953.
Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений и писем: в 23 т. Т. 1. М.: Наука, 2003.
Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М., Л.: ГИХЛ, 1959.
Мережковский Д. С. Гоголь и чёрт (Исследование) // Мережковский Д. С. В тихом омуте. М.: Советский писатель, 1991.
Манн Ю. В. Гоголь. Книга первая. Начало: 1809–1835. М.: РГГУ, 2012.
Мочульский К. В. Духовный путь Гоголя. Париж: YMCA Press, 1934.
Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 1999. С. 20–130.
Терц А. (Синявский А. Д.) В тени Гоголя // Собр. соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Старт, 1992 // https://imwerden.de/pdf/abram_terz_v_teni_gogolya.pdf

Поделиться