Книжная кофейня «Бабуин», где проходил поэтический вечер этих авторов, была забита до отказа. Андрей Родионов, которого часто называют
— Я хотел бы начать с самого простого вопроса — что такое современная поэзия? Не так давно все было ясно. Стихотворение, чтобы считаться таковым, должно было иметь некие вполне определенные признаки — сюжет (например, рассказ о событии или переживании), ритм, может быть, рифму. Очевидно, что эти критерии устарели. Что пришло им на смену?
— Повозка, карета, автомобиль отличаются друг от друга, но сущность у них одна — это транспорт. Сущность поэзии остается одной и той же, независимо от того, насколько меняются ее технологии и формы. Поэзия — это способ трансляции. И в таком смысле она сильно отличается от художественной прозы, которая, так или иначе, является результатом наблюдений и размышлений. Проза обобщает опыт жизни, переживания, знание времени, истории, культуры, психологии, людских отношений, философии. Она более рассудочна и рациональна. Поэзия в самых лучших своих проявлениях — это чистая трансляция
— Во времена существования СССР социальная значимость поэзии была четко выражена известной формулой Евгения Евтушенко «поэт в России больше, чем поэт». А на какую толику общественного внимания может,
— В дописьменную мифологическую эпоху в поэзии содержалось восемьдесят процентов образов внешнего мира, картины мироустройства. Потом появились другие формы описания мира, и поэзия заняла более скромное место. Однако и по сей день
Чтобы отстоять свою культурную самостоятельность, художник должен все время обращаться к новым образам, метафорам, символам, способам выражения
Другое дело, что в культуре существует мода. Она циклична. Бывает эпоха музыки, эпоха литературы, эпоха кинематографа. Очень многие посещают поэтические чтения, концерты, киносеансы просто потому, что это модно или престижно. А количество людей, реально разбирающихся в той или иной области искусства, мне кажется, всегда одинаково. Социальная функция поэзии сейчас, на мой взгляд, полностью восстановилась, судя хотя бы по количеству людей, которые посещают поэтические чтения, например, у вас в Киеве. Или в Москве. Когда нынешней весной в Москве состоялась встреча с Мишелем Уэльбеком, зал в Политехническом был заполнен до отказа. Так же, как и в 60?е годы прошлого века, когда в нем проходили поэтические вечера Евтушенко и Вознесенского.
— Вы только что дали совершенно разные определения поэзии и прозы. Но тот же Мишель Уэльбек в своих поэтической и прозаической ипостасях довольно сходен.
— Конечно,
— Когда вы сказали, что отношение к происходящему у каждого поколения во многом определяется неким обязательным слоем песенной поэзии, которую знают поголовно все, я тут же вспомнил Высоцкого и Окуджаву. Поэтические сборники и того, и другого расхватывались как горячие пирожки. Но напечатанные на бумаге тексты производили гораздо меньшее эмоциональное впечатление, чем те же тексты, спетые под музыку…
— Поэты пишут песни не так, как пишут стихи. Я сказал бы так: когда пишешь текст будущей песни, ты его про себя поешь. Перестав писать песни, я намеренно стараюсь, чтобы мои стихи были как можно больше не похожи на песни. Хочется обозначить наиболее длинную дистанцию. Говорить о том, что тексты песен могут существовать так же, как обычные, напечатанные на бумаге стихи, равнозначно утверждению, что автомобильное кресло могло бы существовать и без автомобиля. Наверное, могло бы. Однако если бы кресло конструировали не для автомобиля, его сделали
— Осталась ли поэзия сегодня лабораторией языка, которой она часто была в прошлом веке?
— Мне кажется, что функция поэзии как лаборатории языка сильно преувеличена. Были в истории поэзии периоды, когда некоторые поэты придумывали новые слова, меняли грамматическую структуру, вносили
— Видите ли вы разницу между современными российскими и украинскими поэтами?
— Да, безусловно. Украинская современная поэзия более локальна, чем современная русская. Она пытается извлечь
— Давайте перейдем
— Начнем с того, что ультракультура — неологизм, который мы сами придумали. Это то, что лежит за пределами культурного мейнстрима. Ультракультура шире контркультуры. Так, например, можно ли назвать традиционалистскую философию контркультурой? Ни в коем случае. Однако в современном мире она находится за пределами мейнстрима и, значит, становится частью ультракультуры.
— В таком случае ставите ли вы перед ультракультурой задачу изменить сегодняшний мир? Как это сделала контркультура 60?х годов, которая воспитала новое молодое поколение, взорвавшее сытое, благополучное, самодовольное западное общество той эпохи.
— Нет, речь идет не об этом. Если уж совсем просто объяснять, в современном мире есть дискурсы, которые хотят господствовать, и те, которые сопротивляются этому. Политический контекст ультракультуры состоит в том, чтобы поддерживать идеи, протестующие против узурпации интеллектуального пространства. Это культурная аналогия геополитической борьбы против однополярного мира.
Однако контркультура 60?х, действительно изменив западный мир,
Поэзия в подавляющем большинстве случаев необъяснима для самого поэта
Такая диалектика в культуре встречается постоянно. Потому что любой культурный символ полисемантичен. А значит, его всегда можно присвоить, экспроприировать. Поэтому в культуре все время идет война за значение символов. И в этой войне даже символы, которые
Поэтому культура — это всегда процесс. Художник, чтобы отстоять свою культурную самостоятельность, должен все время обращаться к новым образам, метафорам, символам, способам выражения. Нельзя один раз
— Какова же в этой ситуации роль культурной традиции?
— Я часто говорю не культура и ультракультура, а культура и искусство. Культура для меня — это проговаривание текстов, утративших действенный смысл. Представьте себе, что священник строит свою сегодняшнюю проповедь на отрывке из Евангелия, где Христос говорит юноше: пойди и раздай все свое добро. Можно сразу, без всякого социологического опроса сказать, сколько людей из тех, кто слушал эту проповедь, выйдя из церкви, выполнят завет Христа. Точно так же люди ходят в театр, отсиживают оперное представление просто потому, что так принято.
Искусство обычно содержит в себе новые смыслы, которые невыносимы для обыденного человеческого сознания. И тогда культура выступает в роли организма, который снимает непосильные для человека смыслы искусства, переваривает их и превращает в нечто удобное и потребляемое. Иначе говоря, вырабатывает социальный иммунитет к искусству. В результате этого так называемого процесса культурного усвоения даже самое бунтарское безумное высказывание становится фактом изучения на уроках литературы или истории искусств и теряет всю свою действенность. Поэтому действующее начало в художнике должно постоянно атаковать инерцию с новых позиций, изобретать новые формы, зная, что любая революция, любой самый гениальный прорыв будет разжеван культурой зачастую уже при жизни творца. Пример
Культура делает с искусством то же, что микробиолог делает со штаммом болезнетворных бактерий, превращая их в лечебную вакцину. Однако нельзя забывать, что в вакцине все равно остается вирулентная возможность. То есть, предположим, из двухсот детей, привитых от кори, сто девяносто девять отреагируют легким повышением температуры, а двухсотый заболеет. Точно так же в полностью, казалось бы, обезвреженном классическом искусстве все время сохраняется тайная возможность бунта.