«Вся рок-н-ролльная Москва плотно сидела на кислоте»

«Наутилус Помпилиус», золото тещи и расширение сознания Ильи Кормильцева.
Фото: Роман Подэрни и Сергей Серегин / ТАСС


В качестве предисловия. Прежде чем перейти к отрывкам из только что вышедшей книги Саши Кушнира «Кормильцев. Космос как воспоминание», хочу сказать несколько слов об авторе и его герое. Так получилось, что с Ильей Кормильцевым мы были знакомы и я был свидетелем, а иногда и участником некоторых событий, описанных в книге. Во времена «Наутилуса» мы бывали в одних компаниях, иногда что-то обсуждали, но близко сошлись позже — уже в начале 2000-х.

В 2003 году Илья затеял издательство «Ультра.Культура», где начал печатать книги, мягко говоря, идеологически не соответствующие взглядам стремительно закручивавшей гайки власти. Очень быстро на издательство «наехал» молодой, борзый, но тогда еще не особенно страшный Госнаркоконтроль. Наскочил нахрапом: «Изъять, запретить, арестовать!» Я в то время работал в «Большом городе» и за Илью, его издательство, а заодно и за Кирюшу Воробьева (ака Баян Ширянов), которого тоже нещадно прессовали, заступился. Товарищи из Контроля пригласили меня в свое гнездо на беседу, немного попугали, после чего предложили озвучить и их правильную точку зрения. Точка зрения была озвучена, но с соответствующими комментариями Ильи и Кирюши. Такой подход поборники здорового образа жизни сочли издевательством и саботажем, выразили недовольство, но связываться с прессой не стали. Так мы и сосуществовали в параллельных измерениях, пока Госнаркоконтроль не канул в мутные воды Стикса.


И с Сашей Кушниром я знаком с допотопных времен. Помню, как в крошечной комнатке на Шаболовке он заставил меня несколько раз прослушать кассету никому еще не известной и «совершенно чумовой» певицы из Уфы — Земфиры. Мне песни не понравились. А что случилось потом, все знают. О Кормильцеве Кушнир написал талантливую, добрую и очень интересную книгу. Именно такую Илья и заслужил. Ниже вы можете познакомиться с несколькими отрывками из нее.



Тещино золото

(...) В то лето (весной 1984 года. — Прим. ред) события разворачивались стремительно. Где-то в Москве Илья запеленговал двух дипломатов, которые привезли из Китая невиданное чудо техники — четырехканальную портастудию фирмы Sony. Называть ее профессиональной можно было лишь условно, поскольку студия предназначалась для японских балбесов, которые могли в домашних условиях петь караоке или записывать всякие роки-шмоки. Но Кормильцев четко понял, что именно это приспособление может перевернуть ситуацию в родном Свердловске.

На пути к совершенному счастью у 25-летнего Ильи стояла всего одна проблема. Портастудия, которую невозможно было приобрести в советских комиссионных магазинах, стоила пять тысяч рублей — как новый автомобиль «Жигули». Естественно, таких денег у Кормильцева отродясь не водилось. Но этот упрямый дипломированный химик в поношенных очках, с репутацией неврастеника чувствовал кожей, как портастудия позарез нужна его друзьям из «Урфин Джюса» и «Змей Горыныч бэнда». Кроме того, на уральском горизонте замаячили свежие «Наутилус», Володя Шахрин и скрывавшийся от башкирских властей Юрий Шевчук.


Илья Кормильцев
Фото: Дмитрий Лекай / «Коммерсантъ»


И тогда Кормильцев, абсолютно не думая о последствиях, решил любой ценой осуществить свою мечту. Но где взять деньги на мечту? Вариантов было немного. Поэт-самородок пал в ноги жене Марине, моля ее найти деньги на звукозаписывающую аппаратуру. Но в ответ, словно с небес, раздался нежный голос супруги: «Илья, стыдно у женщины просить деньги! Я ведь врачом работаю! Откуда у меня могут быть пять тысяч рублей? Ну, подумай!»

Глаза Кормильцева сверкнули опасным огнем. Он поднялся с колен, отряхнул брюки и вкрадчиво спросил: «А я правильно помню, что у моей тещи дома припрятано золото?»

Это был сеанс супружеского гипноза. Злодей Кормильцев пер напролом, словно танк, и поэтому сопротивление длилось недолго. Отказать ворожащему супругу оказалось просто невозможно. Как признавалась позже Марина, «Илья настолько умел обращать людей в свою веру, что я открыла мамины тайники и выгребла оттуда всё золото. Там было немного золота, но я взяла всё». Кроме того, молодая жена одолжила у подружек несколько сережек и колец с драгоценными камушками. Уф, вроде должно хватить!

В то волшебное утро Кормильцев проснулся с ощущением праздника. Надел белую рубашку, единственный свадебный костюм и галстук. Начистил серые туфли и тщательно побрился. Обвел рассеянным взглядом жилое пространство, рассовал сокровища по карманам и решительно направился в центр города. (...)

(...) На этот раз Кормильцев играл по-крупному и поставил на карту все: деньги, репутацию, будущее нескольких рок-групп. Он дождался очереди, которую его приятели во главе с Юрой Шевчуком заняли с шести часов утра, зашел в ломбард и вытащил паспорт. Затем снял с пальца обручальное кольцо, а из карманов с грациозностью бывалого фокусника начал извлекать семейные драгоценности. Хмурая приемщица приняла товар, выписала квитанцию, а пожилой бухгалтер достал из сейфа хрустящие советские рубли. Поэт дважды пересчитал купюры с портретами Ленина и хватко перетянул их резинкой для волос. Кривая улыбка раскроила его лицо от уха до уха.

В этот же вечер Кормильцев направил в Москву своего друга, звукооператора Диму Тарика, который сутки трясся в общем вагоне, припрятав в трусах и носках заветные пять тысяч рублей. Приехав в столицу, он купил у дипломатов вожделенную портастудию, а на сдачу приобрел «металлическую» кассету фирмы Маxel», на которую впоследствии и был записан наутилусовский суперхит «Гудбай, Америка».

По возвращении в Свердловск Дима Тарик был немедленно уволен с работы за прогулы, но это уже не имело никакого значения. Лес рубят — щепки летят... (...)


1988 год. «Наутилус Помпилиус». Вячеслав Бутусов, Дмитрий Умецкий, Алексей Могилевский
Фото: Игорь Михалев / РИА Новости



Дело № 666

(...) Бутусов с Умецким нарисовались на пороге у Ильи красивыми и по-европейски стильными: в белых рубашках, черных галстуках-селедках и с бутылкой красного вина. Надо отдать должное, Кормильцев со своим большим сократовским лбом выглядел не менее импозантно — тяжелая оправа очков, импортный халат, надетый поверх белой рубашки, полосатые тапочки.

«Мы хотели предложить Илье сотрудничество, — вспоминает Бутусов. — Планировали его уломать, чтобы он написал нам тексты. Или дал что-то готовое. Увидев у нас вино, он демонстративно снял с полки старинную Библию, приложил ее к стенке и открыл бутылку о книгу старинным матросским способом. То есть показал всю свою бунтарскую сущность, что для Кормильцева выглядело символично».

В процессе беседы Мак ставил на проигрыватель диски «новой волны», которой сильно увлекался в последнее время. Те же самые альбомы Talking Heads, Police и The Stranglers крутились и в плеерах у Бутусова с Умецким. Тогда это мгновенно объединяло людей, просто не могло не объединять. (...)

(...) Илья, незаметно для себя, попав под чары мрачного азиатского обаяния Бутусова, выдал ему портастудию, а также поэтическую подборку своих текстов. Несложно догадаться, что прочитав эти стихи, заклятые друзья из «Урфин Джюса» посоветовали Кормильцеву что-то в духе «пой такое говно сам!» Понимая, что спорить бесполезно, Мак в очередной раз промолчал. Просто устав доказывать сотоварищам очевидные для него вещи.

«Тексты-то, в общем-то, неплохие, — грустно заметил он, вручая Бутусову картонную папку бухгалтерского типа с надписью «Дело № 666» на обложке. — Посмотрите, почитайте, подумайте... Может, что-нибудь вам и подойдет». (...)



Золото Маккены

(...) Впервые «Ален Делон» прозвучал на квартире у Пифы в разгар очередной дружественной попойки. Так случилось, что музыканты собрались отмечать день рождения Кормильцева, до которого оставалось еще добрых три месяца. Бутусов неторопливо достал из чехла гитару и задумчиво сообщил: «Илья, вот ты мне когда-то стишок подбросил, а я написал на него песню». И, откашлявшись, эмоционально спел про французского киноактера, который «пьет двойной бурбон».

В комнате воцарилась тишина, и только потенциальный именинник явно воодушевился от услышанного. Порывисто оглядевшись по сторонам и увидев прислоненный к стене деревянный манекен по имени Федор, Мак зажмурился от приступа счастья и резким движением сбросил его с балкона. Это был почти снайперский выстрел - у кого-то из соседей от вида падающего с четвертого этажа тела едва не случился сердечный приступ.

Импровизированный день рождения был в разгаре, и друзья радостно побежали на улицу. Умецкий, Пифа, Бутусов и Кормильцев с хохотом и причитаниями: «Осторожно, ноги не простуди!» потащили невинно пострадавшего Федора обратно в квартиру. Так весело и нестандартно происходила премьера песни «Ален Делон».


Илья Кормильцев и Вячеслав Бутусов — новые идеи, новая музыка, новый имидж
Кадр: Александр Рожков / YouTube


(...) Я приехал в Питер, позвонил ему в дверь, совершенно не зная, что он постригся. Бутусов открыл дверь, абсолютно лысый, а я сказал ему: «Ну, здравствуй!» А Славка ответил: «Ну, у тебя и нервы!» Короче, я вообще никак не отреагировал… Я побрился наголо спустя два месяца после этого. Было непредсказуемое желание. Это как-то автоматически произошло. Я чувствовал, что это нужно. Мне какой-то голос сказал во сне: «Побрейся!»...

Не все знают, что в черновиках у Ильи находился и альтернативный вариант текста. В другой версии героем этой песни выступал не Ален Делон, а киноактер Омар Шариф, сыгравший роль бандита Джона Колорадо в вестерне «Золото Маккенны»:

Омар Шариф, Омар Шариф — не пьет аперитив
Омар Шариф, Омар Шариф — не смотрит на разлив
Омар Шариф — говорит по-арабски.

Но, посоветовавшись с друзьями, Кормильцев выбрал вариант, посвященный Алену Делону. Так и родился первый «большой хит» творческого тандема Бутусов–Кормильцев. (...)



«Наутилус» идет ко дну

(…) К осени 88 года ситуация была такова: при всяких драматических обстоятельствах Слава решил разогнать «Наутилус»… Я, естественно, не числился в числе разогнанных и отнесся к этому спокойно. Потому что считал, что группа уже износила себя… Разогнаны были все, кроме Бутусова и меня. И Слава, в общем-то, хотел оставить Лёшу Могилевского и Егора Белкина, а остальных уволить. Он хотел разогнать всю старую гвардию: Алавацкого, Елизарова, Хоменко, Комарова. Эта четверка проходила у нас в разговорах по кличке «Битлз». Я к этой идее отнесся положительно… Затем, спустя некоторое время, Бутусов внезапно вспомнил про Умецкого. Насчет Димы я немного напрягся и спросил: «Слава, а ты его давно видел?» «Давно», — ответил Слава. «И что? (…)

(…) «Слава не в состоянии сам контактировать с окружающим миром, — заявил Умецкий. — Он не понимает, что нужно отвечать и говорить. Поэтому говорить буду я и моя жена Алена. Ты будешь передавать нам тексты, а я буду передавать тебе деньги!»

Меня эта ситуация обидела и напрягла. Летом 1989 года я еще раз съездил к ним, пытаясь установить контакт. Они встретились со мной, но Бутусова не показали. И показать не могли, потому что Слава лежал в больнице с сотрясением мозга и с переломом скуловой кости. Потому что в гостинице «Россия» ему навешали п...лей азербайджанцы. Произошло это по вине Умецкого, но это так, сплетни... Я был в очень настороженном состоянии и решил для себя, что раз такое продолжается, мне это уже не интересно. Потом между Бутусовым и Умецким случился очередной разрыв, а я отказался от премии Ленинского комсомола… (…)



Опыты по расширению сознания

(...) Многие, наверное, помнят, что к концу 90-х годов вся рок-н-ролльная Москва плотно сидела на кислоте. От «Агаты Кристи» до Агузаровой и от Дельфина до «Алисы». Качественные, неправдоподобно чистые амфетамины, колеса и марки плыли в столицу, казалось, отовсюду: из Лондона и Питера, Берлина и Амстердама. Цензура и «защитники морали» тогда еще не зверствовали: в кафе и самолетах можно было курить, в кинотеатрах гоняли наркотическо-криминальные боевики Тарантино, а люди запоем покупали в видеоларьках «На игле» и «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». Списки продаж в книжных магазинах возглавляла пелевинская «Generation P», а цитировать Кастанеду считалось признаком хорошего тона.


Илья Кормильцев и Олег Сакмаров расширяют горизонты сознания
Фото: из личного архива Олега Сакмарова


На дворе стояла эпоха ренессанса электронной музыки и рейв-революции. Целевая аудитория журнала «Афиша» тусила по сквотам и запоем слушала Бека, Massive Attack и «Дельфинов» Лагутенко. Модные издания «Птюч» и «ОМ» вроде бы и писали о том, что наркотики — вред, но делали это так завораживающе, что читателей неумолимо тянуло этот «запретный плод» попробовать. В недрах тусовки ходили легенды про известных рок-промоутеров, которые обзванивали всех по ночам с традиционным вопросом: «Брат, у тебя есть чё? Мы тут сидим дома, типа загибаемся…»

«Как плохой человек, я подсадил Кормильцева на источники великолепного расширения сознания, — признался спустя двадцать лет Олег Сакмаров. — До этого Илья пил водку, рассказывал об итальянских фильмах и ничего интересного о жизни не знал. Теперь же он покрасил волосы в рыжий цвет и ходил в рейв-клубы в измененном состоянии. На рассвете мы любили гулять по Коломенскому парку и встречать у входа в залив крейсер «Аврора» в натуральную величину».

После подобных экзистенциальных переживаний Кормильцев начал меняться буквально на глазах. Он стал больше смеяться и меньше истерить. Вкусив сладость психоделических переживаний, Илья, словно булгаковский Воланд, проницательно наблюдал за жизнью со стороны. В одно прекрасное утро он заявил друзьям, что не квартирный вопрос испортил москвичей, а недостаток глубины проникновения. Спорить было бессмысленно. Да, честно говоря, никто и не пытался.

При этом космические приключения Кормильцева начали затягиваться на несколько дней-недель. Домашний телефон зачастую был выключен, и его новые приятели приходили в гости по-простому, без звонка. Дверь в квартиру закрывалась эпизодически. На кухне порой случались небольшие пожары, но на такие мелочи никто не обращал внимания. Здесь творились дела поважнее.

По вечерам за нездешним количеством вискаря и кислоты обсуждалось все на свете: от истории «химической волны» до теории и практики иконописи. Современники поэта вспоминают, что не все очевидцы этот перегруз выдерживали. В частности, уральские друзья Кормильцева, увидев, как из репродукции известной картины художника Шишкина начали вываливаться медведи, неловко спрыгивая на кафельный пол, срочно поменяли билеты и свалили на историческую родину ближайшим рейсом. Говорят, что вплоть до Домодедово их преследовали фиолетовые сфинксы с огненными крыльями за спиной. (...)


Кормильцев и «Ультра.Культура»
Фото: Виталий Белоусов / ТАСС



«Ультра.Культура». Подрывная деятельность.

(…) «Ты вообще-то гордиться должен, — веселился Илья по телефону. — Книга «Blow Job» в аутентичном переводе должна была называться «Минет». Но маркетологи мне поклялись, что с такой обложкой её ни один книжный магазин страны не возьмет. Пришлось назвать «Отсос». Теперь продавцы и дистрибьюторы говорят про неё только шепотом и не произносят название вслух! Типа, мне нужно десять экземпляров ЭТОЙ книги».

Так начиналась новая эпоха в жизни Кормильцева. Шоу-бизнес остался для него в далеком прошлом, вместе со всеми регалиями, победами и поражениями. Третье тысячелетие Илья начинал как дебютант, с чистого листа. (…)

(...) Когда умолкли все песни, новое издательство начало свою подрывную деятельность. Редакция «Ультра.Культуры» решила стартовать с выпуска автобиографической книги Эдуарда Лимонова «В плену у мертвецов». Идеолог Национал-большевистской партии сидел в Лефортовской тюрьме и текст для публикации передал именно оттуда. В свою очередь, Кормильцев придумал изящный концепт, обыгрывающий скандальный привкус ситуации, при которой другие издательства печатать подобные вещи не рисковали.

Итак, тюремные записки Лимонова открывали провокационный цикл ключевых книжек под названием «ЖZЛ» — «Жизнь Запрещенных Людей». Впоследствии в этой серии публиковались биографии Чарльза Мэнсона, Тимоти Лири, Алистера Кроули, а также «отца психофармакологии» Александра Шульгина...

Идея Ильи про рукопись Лимонова оказалась крайне удачной — тираж первой книги «Ультра.Культуры» превысил 20 000 экземпляров. (…)


Александр Кушнир
Фото: Владимир Васильчиков



Больница для ангелов

(...) Судороги прошли, и Илья немного успокоился. Повторяя шахаду и принимая ислам, он еще был в сознании. Однако Саша Гунин, который безвылазно сидел с умирающим, понимал, что счет пошел на часы. Поэтому позвонил Алесе, чтобы она поскорее приехала в больницу.

«В ночь с 3 на 4 февраля дежурила молодой врач, девушка, — вспоминает Гунин. — И я спросил у нее: «Может, все-таки существует какая-то помощь?» Она очень нервно ответила, что можно сделать укол, но нужно заполнить бланки. Все начали суетиться, но укол так и не сделали. Приехала Маньковская. Она сидела с одной стороны кровати, а я с другой, и мы держали Илью за руки… Вдруг он говорит: «Речка, и домик недалеко от берега». Я подумал, что у Кормильцева были видения рая, и он мне сообщает координаты. Потом, посреди ночи, он пошутил: «Запишите в моей трудовой книжке: «Ушел на пенсию». Рано утром зашла медсестра с рутинной проверкой, надела на палец Ильи аппарат для определения кислорода в крови, и вдруг кислород начал резко падать. Она стала суетиться, но мы с Алесей сказали: «Уйдите, пожалуйста!»

Наблюдать, как душа покидает тело, было невозможно, и Гунин отвернулся к окну. Вдруг Алеся позвала: «Саша, смотри…». Гунин посмотрел на Кормильцева и понял, что никогда не видел такой улыбки. Лицо Ильи светилось, на нем застыла улыбка бездонной глубины. Если уместно так сказать, ангелы забрали его вовремя.

Через несколько часов в интернет-блоге Кормильцева появилась запись: «Был потрясен тем, что я вам так дорог, и что вы прониклись таким участием к моей судьбе. Огромное спасибо за поддержку. Постараюсь ответить всем лично». (...)

Автор
(Предисловие Петра Каменченко, «Лента.ру»)
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе