Творчество Специализируется на социальных триллерах. Самый известный роман Гарроса — Евдокимова «Головоломка» — своеобразная помесь Тарантино и Достоевского, где живописуется бунт офисного служащего, традиционного «маленького человека» против системы, которая то ли сводит его с ума, то ли превращает в безжалостного супергероя компьютерной игры. После того как творческий тандем распался, Евдокимов пишет один. В последние годы вышли его романы «Тик» (триллер), «Ноль-ноль» (жесткий социальный детектив с мистической подкладкой) и «Слава богу, не убили» (про систему насилия, полицейщины и коррупции, перемалывающую любого случайного человека, и про фальшь внешне благополучных российских нулевых).
Кроме литературы Журналист, пишет для русскоязычных латвийских изданий. Много путешествует, увлекается горным трекингом
Литературное кредо
Литература должна приносить писателю прибыль, иначе писатель либо помрет от недоедания, либо вынужден будет размениваться на что-то побочное и поденное.
К пиратству я отношусь как к неизбежности. Бороться с сетевым пиратством — все равно что ратовать за пользование исключительно конной тягой. Выхлопные газы и вправду зло, но… К тому же авторам не стоит лукавить, опуская то обстоятельство, что сетевой метод распространения их интеллектуального продукта беспрецедентно расширяет аудиторию. Настоящий писатель в читателе заинтересован все-таки больше, чем в роялти.
Литературные ориентиры: Николай Гоголь, Михаил Булгаков, Норман Мейлер, Уильям Гибсон, Питер Хег.
Современной русской литературе остро не хватает добросовестного отношения авторов к собственной работе. Что, разумеется, есть проблема не только авторов, а всего, что связано со структурой спроса, предложения, продвижения и вознаграждения. От человека, занимающегося маргинальным низкооплачиваемым делом, сложно ждать полной самоотдачи.
Правила ремесла: не халтурить и писать то, что было бы интересно прочитать самому.
Если спустя сто лет обо мне напишут в учебнике, фраза будет звучать так: «В том же журнальном номере наряду с хрестоматийным рассказом классика напечатаны были вещи ныне совершенно забытых авторов — допустим, некоего А. Евдокимова».
***
1. Понедельник, черный день
Ненавижу командировки. Ненавижу гостиницы. Ненавижу гостиничное мыло — эти долбаные прыткие пластиночки, резво, азартно (словно долго ждали, суки, такого шанса) вылетающие из рук и со злорадным клацаньем скачущие по раковине. Дома я, естественно, кусковым мылом не пользуюсь. Только жидким, флакон которого прочно зафиксирован в держателе. Правда, в нагрудный карман пиджака я обычно кладу именно такую пластинку, именно из гостиницы — не обычный же брусок туда совать, не флакон: оттопыриваться будет. И так на меня частенько посматривают с непониманием.
Вылавливая мыльце из раковины, я, естественно, торопливо прикидывал, могло ли это произойти не случайно. Да вряд ли. На то оно и мыло, чтобы скользить.
Вот минут двадцать спустя все выглядело куда серьезней. Когда ключ от номера, который я собирался запереть, идя на завтрак, вдруг с увесистым лязгом рухнул к порогу. Я замер, ощутив в первые секунды непрофессиональную растерянность. Быстро, конечно, с нею справился, заставил себя размеренно досчитать до восьми. Потом, медленно присев, продел правый указательный палец в кольцо, на котором висели старомодный «козлобородый» ключ и овальная металлическая бляха с номером комнаты. Поднес все это к глазам, пальцами левой осторожно протоптался по прохладному металлу, готовый распознать какую-нибудь слизистую дрянь.
Ни черта я не понял. Слабенький скользкий налет мог быть и следами масла от недавно смазанного замка, и моим собственным потом, сразу после бряцающего падения выступившим на руках. Но я сразу вспомнил, разумеется, что вечером портье, переписывавший мои паспортные данные, сунул было мне вовсе не эту вот связку — где на бляхе оттиснуто невинное 514. Он намеревался поселить меня в пятьсот сорок девятый. Пять, четыре и девять — в сумме восемнадцать. Иначе — сумма трех шестерок. И, естественно, не хотел менять, придурок итальянский. Но я-то в таких ситуациях бывал многажды и знал, как выигрывать такие споры: надо честно объяснить причину. Тебя принимают за тяжелого параноика и уступают психу. Этот портье сопротивлялся не дольше обычного, так что я ничего не заподозрил.
Только что тут можно было заподозрить? Что «они» (допустим, «они» существуют и действуют, допустим, играют на стороне клиента) держат меня, оперативника с четырехлетним стажем, за беспросветного чайника или хронического раздолбая, что не сообразит сложить и перемножить цифры гостиничного номера — так же как подъехавшего по заказу такси или выданной в аренду машины, авиарейса, поезда, шифра на билете, квитанции, купюре?..
Завтрак здесь сервировали на первом (нулевом, по-европейски) этаже. Если я все-таки попал в разработку, у лифта меня могут ждать. Попросту — горничная. Со, скажем, шваброй и совершенно случайно пустым ведром. Или даже монах — здесь, в Италии, они ведь не такая экзотика, как у нас… Я свернул на лестницу, хотя встреча на лестнице тоже не к добру.
Десять пролетов. Спускался неторопливо, прислушиваясь к происходящему внизу. Даже если я ошибаюсь, даже если меня не выпасли, сегодня, в понедельник, надо быть начеку. В конце концов, какой-нибудь макаронник с плоскостопием или турист может попасться навстречу и случайно (мало ли народу страдает плоскостопием!), а в понедельник утром это к несчастью.
Оттого и задержка с началом операции, несмотря на цейтнот. Это ведь у любого профи на уровне безусловного рефлекса: понедельник — черный день, ничему почину не делают…
Свернув по стрелке с подписью Colazione/Breakfast, услышав лязг приборов и рычание кофемашины, я машинально остановился перед последним поворотом в столовую. Обычная ежеутренняя опасность. Нельзя, чтобы первым встретившимся тебе человеком была женщина. Тем более в понедельник. Тем более в рабочей командировке. Тем более после уроненного мыла, что означает неисполнение желаемого, и уроненного ключа, что означает неудачу вообще.
Я нащупал в кармане кончик вшитого за подкладку брюк ивового прутика. В крайнем случае хлестну ее — кем бы она ни оказалась. Слегка. Ну, охренеет. Ну, поорет. Ну, примут в очередной раз за сумасшедшего — не привыкать.
Из-за угла вырулил молодой парень с грязными тарелками.
— Бонджорно! — выдохнул я облегченно.
Настроение внезапно повысилось, и я, обойдя здешний шведский стол, нагреб полную тарелку, хотя по утрам обычно почти не ем. Усевшись, не забыл первым делом отсыпать из перечницы чуточку в горсть и снюхать черные крошки с ладони. Сморщился, поморгал, сдавленно жахнул в салфетку. Чихнуть в понедельник с утра натощак — к подарку. Мелочь, но кто ж откажется…
Слущив с вареного яйца бурую скорлупу и машинально давя ее в крошево ложкой, я заметил, что соседка (тетка лет пятидесяти, перебрасывающаяся со своим толстым мужиком негромкими репликами то ли на непривычном мне диалекте немецкого, то ли на каком-нибудь голландском) отчетливо косится в мою сторону. Я ухмыльнулся, подмигнул ей — тетка резко отвернулась с тупым птичьим испугом. Оба рослые, дебелые, неторопливые, абсолютно уверенные, что мир прост, хорошо им известен и безопасен.
Ключ от их номера лежал на скатерти, нож мужика прислонился к тарелке острием вверх. А потом они будут удивляться результатам медицинских анализов и срезанной зарплате — обиженно удивляться, словно их обманули: пообещали, что все всегда будет путем, и неожиданно кинули… А ведь сказать им — дернутся, округлят глаза еще тупее, закудахтают недовольно на своем голландском, уверившись, что да, точно сумасшедший, к тому же еще и буйный, приставучий. Да и не гуманитарная мы, в конце концов, организация: бесплатно наставлять дураков, упорствующих в своей дурости, в мои обязанности не входит.
Тряся соль на яйцо, я вспоминал, как на стажировке дырявил солонки ювелирными сверлами — обеспечивая неведомым клиентам ссоры с домашними или коллегами. А что было первым моим самостоятельным оперативным заданием? Мусор вроде насыпать под дверь некоему объекту в Измайлове. Помню, делать это следовало лишь после того, как солнце сядет. К куриной слепоте это, кажется, — переступить через мусор, рассыпанный после заката. Зачем, интересно, это могло кому-то понадобиться? Ну, скажем, клиент работал по ночам, а заказчику работа эта его была поперек горла…
Делать сегодня было нечего, так что по возвращении в номер я завалился на кровать (не забыв удостовериться, что скинутые тапки не легли крест-накрест), поднял капот лэптопа и принялся перечитывать информацию об объекте. Объект был — супер.
Андрей Брагин, тридцать два года. Москвич, банкир и девелопер приблизительной стоимостью в семьсот миллионов долларов. Причем не из каких-нибудь спецслужбистских сынков — вполне себе самородок, родом из Псковской области. Русский «Форбс», включивший Брагина в прошлом году в десятку самых эксцентричных отечественных миллионеров, писал о парадоксальности его деловой карьеры. Занимался всем чем можно, начиная с автостоянок у себя на Псковщине, варился, по всей видимости (читай: разумеется), и в откровенном криминале. Постоянно менял сферы деятельности, партнеров и покровителей. Никогда особенно не заботился об имидже и репутации — по-настоящему серьезные люди держат его скорее за клоуна, выскочку, который выезжает в основном на интуиции и везении и наверняка быстро сдуется. Вечно прет на рожон, не только в бизнесе. Стритрейсер, бейсджампер, какой-то-там-серфер — рисковый, типа, пацан. Любит азартные игры, слывет большим удачником, не боится больших ставок. Широко известна история, как несколько лет назад в Вегасе он поднял трех-с-лишним-миллионный джек-пот на знаменитом слоте «Мегабакс».
Здесь, в Сан-Ремо, он как раз за этим. Приехал вчера из Милана, с прошлого вечера и до среды включительно играет в «Казино муничипале». Интересы какового, я так понимаю, наш заказчик (мне, естественно, не названный) и представляет.
Соответственно, наша задача — чтобы в четверг он улетел отсюда банкротом, должником, нищим. Ну… Ну, или «грузом двести». То есть последнее не есть, конечно, прямая цель, у нас не киллерское агентство, но в такой работе точно просчитать последствия, ясное дело, невозможно. Не нам решать, чем именно окажется невезение: неудачной картой, шариком, заскочившим не в ту ячейку, или внезапно лопнувшим колесом встречной фуры.
Я поймал себя на том, что вглядываюсь в фотографию этого Брагина. Ну и экземплярец! Мордатый, румяный, блондинистый. Такое ощущение, что ему ни разу в жизни не приходилось сидеть у зубного. Что у него ни разу в жизни не ломалась молния на штанах. Что он ни разу не кончал раньше времени. И ни разу в жизни не плевал через левое плечо.
Я смотрел в наглые светлые «бедовые» глазки и ловил себя на возвращающемся ощущении подвоха. Не бывает такой везучести. ПРОСТО везучести. Наверняка на него давно работает целая СБ — теми же методами, что и мы: подстраивает ему падение тарелок, продумывает медикаментозные коктейли, чтобы спровоцировать зуд в правой (ни в коем случае не левой!) ладони, ежеутренне заводит его в вольер с птицами, чтобы они его хорошенько обгадили, расстраивает удачные романы — чтобы везло в картах...
А тогда что? Тогда и нам здесь не будет так легко, как мы привыкли. Тогда придется преодолевать продуманную защиту, и все решит степень просчитанности, подготовленности, умение предусмотреть все возможные варианты и предугадать любые неожиданности.
Я понял, что непроизвольно чешу в затылке, и вздрогнул. Затылок чешется к печали.
Спокойно. Соберись. Еще раз перебери в уме подготовленное. Еще раз подумай, не упустили ли чего.
Нет. Нет. Не упустили. Все готово. Найдено полдесятка абсолютно черных, без единого светлого пятнышка, котов и три такие же собаки. В прислугу «Рояля» внедрены трое оперативников: одна под видом горничной уже спрятала в брагинском люксе осколки здоровенного фаянсового блюда (хранить в доме битую посуду — к несчастью), другой под видом слесаря заменит петли двери номера — чтоб неожиданно заскрипели. Стекло заднего вида в его «феррари» — уже с трещиной. Сегодняшним рейсом в генуэзский Кристофоро Коломбо прибывает особо косоглазый тип, чтобы оказаться вечером за одним с Брагиным игорным столом (за которым никому не будет удачи). Наш оперативник сглазит клиента, отметив его везучесть, наша оперативница встретится ему по дороге в казино, другая внутри во время игры прикоснется к его плечу.
Никаких шансов. Если я хоть что-то понимаю в том, как устроен мир, если в нем все взаимосвязано и ничего не случайно, если закономерности существуют и причинно-следственные связи работают, к четвергу Андрей Брагин будет не понаслышке знать, что такое облом, кирдык, медный таз и глубокая жопа.
Подумав так, я добросовестно постучал костяшками по всегда возимой с собой, всегда лежащей наготове плашке натурального дуба.
2. Четверг, легкий день
— Андрей, блин! — повысила голос Наташа. — Ну я прошу тебя!
— Медленно на «жигулях» ездить будешь, — нагло оскалился Андрей, влетая в очередной закрытый поворот. Она едва расслышала его за рявканьем двигателя и гулом воздуха.
— Ну и для кого эти пэтэушные понты? — Наташа чувствовала, что ее раздражение уже не наигранное, что по прошествии трех дней нуворишский кураж уже не производит на нее впечатления, что за ним все ясней чувствуется не беспредельная уверенность в себе, а, наоборот, неизжитые пубертатные комплексы.
Серпантин — слава богу, почти пустой — стремительно забирал вверх, в зеленые горы. Глубоко внизу остались уже не только Сан-Ремо, не только высоченный виадук десятой автострады над ним, но и серо-коричневые деревеньки-борго, что еще минуту назад висели где-то над головой. Постепенно над головой не оставалось ничего, кроме майского густо-голубого неба без намека на облачко, а домики, горы, море, Италия справа, Франция слева превращались в уменьшенный макет, в аккуратную кукольную условность.
Баярдо, чуть ли не самая высотная из всех деревень над Сан-Ремо, облепила вершину горы, а развалины церкви Сан-Николо балансировали непосредственно на самой плешке. Оставив «феррари» на площадушке перед другой Сан-Николо, новой, нижней, они пошаркали вверх пустыми улочками между неоштукатуренных стен из крупного камня и крылечек, заставленных цветочными горшками.
Поехать сюда придумала, конечно, Наташа. Она ведь была барышня продвинутая, не очередная гламурная курица, глубоко индифферентная ко всему, кроме бутиков виа Маттеотти. Потому, видать, на нее и среагировал Брагин, до несварения пресытившийся бабскими типажами, распространенными в даунтаунах здешней Ривьеры. Тем более что и сам Андрей хоть и косил под туповато-нахрапистого мажора, был не так прост.
— Помнишь, тогда, в казино, в первый вечер ты попросил, чтобы я до твоего плеча дотронулась? — спросила она, глядя в широкую спину под мятой мягкой рубахой. — Это зачем было?
Он полуобернулся, ухмыляясь:
— Говорят, примета, какая-то есть.
— Что удача будет?
— Наоборот — что ни хрена не выиграешь.
В первый момент Наташа не поняла.
— Что-то не подействовала твоя примета… — хмыкнула она, прикидывая, сколько Брагин слупил с казино за три вечера. Тысяч шестьдесят с лишним только при ней.
— Во-во.
Вчерашняя ночь была совсем уж безумной: попрошайки, папарацци, хитрожопые менеджеры заведения, тщетно пытающиеся уговорить клиента остаться еще на пару дней, чтобы успеть проиграться. Сегодня с утра русскоязычная блогосфера мыла кости патологически везучей суке Брагину.
— Так ты потому и попросил? — догадалась она. — Чтобы показать, что тебе забить на суеверия? Что ты ни во что, кроме себя, такого крутого, не веришь?
Продолжая ухмыляться, он промолчал. Ну, понторез. Наташа вспомнила, как они давеча сбили перебегавшую им дорогу черную собаку, и Андрей только хохотнул вслух.
От церкви остались одни разогретые солнцем стены, практически без следов когдатошней внутренней отделки — одну только капеллу кое-как восстановили, явно в память о жертвах: под оббитыми ангелочками стояли толстые свечи и вазы с букетиками.
— И что тут произошло? — Брагин оглядывался, сдернув темные очки.
— Землетрясение. В тысяча восемьсот восемьдесят каком-то году. Крыша церкви рухнула. Дело было в праздник, во время утренней мессы. Две сотни человек погибли — четверть деревни… Они вот, видишь, во что-то верили, — добавила Наташа неожиданно для себя. — Дружно исполняли свою часть договора… А им — такая подляна.
Андрей чуть пожал плечами. Щекастое загорелое лицо его ничего не выражало. Он никаких договоров не заключал и взаимных обязательств не признавал. Даже когда недавний треп коснулся денег, Андрей бросил: «Я их не зарабатываю. Это мужики — зарабатывают (“мужики” он произнес с тем выражением и в том значении, как сплевывали это слово воры старой закалки). Я — беру». Наташа тогда решила, что он выделывается перед ней, но потом поняла, что это и впрямь, кажется, его кредо.
Они вышли из развалин. Ветерок, гуляющий на верхотуре, щекотал Наташину шею волосами. Терзала свой стартер цикада, ни души не было кругом.
«Патологически везучий…» — думала она. Черт его знает, бывает ли тут норма и патология. Что бывает, так это крайняя самоуверенность в сочетании с выдающейся интуицией; такие могут многого добиться. А на чистое везение полагаться по определению не стоит…
— Подожди меня минуту, — сказала Наташа.
— Ты куда?
— Пописать…
…Да и на чистую интуицию тоже. На коротких дистанциях еще можно выезжать за счет нее одной… Наташа зашла за апсиду, оглянулась. Но на длинных приходится заключать договоры, и если даже не придерживаться правил, то иметь их в виду. А этот — знать ничего не хочет, считаться ни с кем не желает. Многих, слишком многих он достал. Дошло до того — она слышала, — что кто-то его даже экстрасенсам заказал или кому там… магам, порчу наводящим (не оттого ли, кстати, все эти черные кошки и собаки последних дней?..). Она открыла сумку, достала пистолет, вытряхнула и проверила обойму. Ну а более серьезные заказчики предпочитают более традиционные методы… Осторожно вогнала обойму на место и быстро навинтила на ствол глушитель. Бросила сумку; стараясь громко не щелкать, дослала патрон, перехватила рукоять обеими руками и вышла из-за угла.
Что за?..
Твою мать!
Где?!
Стряхнув с ног неудобные сланцы, она ринулась вбок, к узкой щели между домами — понимала, что ему хватит ума податься скорее сюда, чем на улицу с более широким сектором обстрела. На углу, прежде чем нырнуть в густую, сыростью отдающую тень, замерла, прислушиваясь, но собственное дыхание ничего не давало понять.
Как догадался, тварь?.. Тоже — интуиция?..
После яркого солнца в здешних, пахнущих цементом потемках видно было плохо. Каменная кишка вильнула, ступеньками посыпалась под крутой уклон. Черт! — раздвоилась… К машине он побежал — значит, направо… Догадался все-таки… Точно — патологическая чуйка… Повернув еще пару раз, она поняла, что уже заблудилась. Саднила разбитая босая нога. В любую секунду можно было напороться на аборигена. И ствол некуда спрятать…
Она сунула пистолет в здоровенный пустой треснутый цветочный горшок и присела на прохладную ступеньку. Минуту спустя в отдалении с характерным подвыванием стартанула феррари.
Повезло уроду. И тут повезло.
3. Четверг, очередной день
Никогда ему не везло.
Ничего у него никогда не выходило — из того, что он по-настоящему хотел, чего целенаправленно добивался, к чему прилагал усилия. Не выгорало с делами, к которым он относился всерьез, не складывалось с женщинами, которые для него действительно что-то значили. Проблем не было с шалавами и овцами, приносили неожиданные бабки какие-то случайные, левые, позорные затеи, в которые Андрей влезал лишь по крайней нужде. И не было от этих бабок ни проку, ни удовольствия: все или спускалось в угрюмом угаре, или вкладывалось в дело, от которого очень скоро начинало воротить и хотелось бросить его к черту, но уже не получалось, потому что в деле были такие люди, у которых не забалуешь. И подобных уродов вокруг становилось все больше, а нормальных людей, которыми дорожил, не оставалось вообще.
Никогда он не занимался тем, к чему лежала душа, не жил с теми, кого любил.
Андрей с ненавистью выжал газ. Баярдо остался позади; прямо по курсу за виражом серпантина распахивалось глубокое зеленое ущелье, куда готов был вылететь, разнеся отбойник, алый аппарат. Раз, два, ну!.. В самый последний момент Андрей вбил в пол педаль тормоза, заверещали пиреллиевские покрышки, мир бешено крутанулся вокруг него.
Чем последовательней Андрей к чему-то шел, тем фантастичней и нелепей были неудачи. Он упорно не мог понять этой издевательской закономерности, с избытком приносившей ему ненужное и отказывавшей в желаемом. Он не понимал даже, закономерность ли это. И существуют ли закономерности в принципе.
Сначала он казался себе человеком, честно исполнявшим договор, условия которого изменили, не поставив его в известность. Потом усомнился, был ли договор вообще. Он не представлял себе ни целей, ни логики контрагента. Хуже всего, что не было возможности удостовериться в самом наличии этого контрагента.
Тогда Андрей стал его провоцировать — на каждом шагу. Пер буром, лез в пекло, совал голову в петлю. Он был согласен получить ответ хотя бы в свою последнюю секунду, если это было условием получения ответа.
Навстречу несся очередной слепой поворот — из тех, перед которыми здешние водилы почти останавливаются и неоднократно сигналят. За неровным срезом слоистой каменной стенки могла ждать и синяя зетра фирмы «Ривьератраспорти», и грузовичок какого-нибудь Джузеппе. Андрей рванул руль. Пусто.
Не было ему ответа. Безумные ставки, прыжки с труб ТЭЦ, дела с жуткими отморозками — все, что должно было кончиться разорением, комой, маслиной в башку, все, что не могло кончиться иначе — если б работали хоть какие-то правила, хоть какая-то логика, — не кончалось ничем.
Дорога катилась под довольно крутой уклон. На горизонте уже синела кайма моря. Андрей не притормаживал.
Можно было, конечно, и самому просто не дернуть кольцо, не повернуть руль, не вернуть бабло специфическому кредитору, но ведь навсегда завязать с вопросами еще не значит получить ответ.
Кое-как, по встречке, он вошел в новый вираж, задний бампер грянул об отбойник, полетели искры и карбоновые осколки. Правильно он бросил девку — девка-то при чем? Не ей, если что, отвечать за кинутую им предъяву.
Даже такая приспособленная к скорости машина готова была — Андрей чувствовал — в любую секунду окончательно потерять управляемость. По соседнему склону поднимались навстречу мини-вэн и легковушка, кто-то перепуганно дудел ему. Чего он только не делал — до полной шизы дошел: сам себя через третьи руки заказал конторе, наводящей сглаз, накликающей невезение, фабрикующей плохие приметы.
Все без толку.
Каменный выступ стены справа чуть чиркнул по борту, слизнув зеркало.
Или — не без толку? Или — сработает наконец и будет ответ: вот сейчас, например, вот за этим вот слепым, крутым, убойным поворотом?..
Только не тормози до последнего.
Алексей Евдокимов