Павел КРУСАНОВ: «Литература не в тупике, а в поиске»

«ЛГ»-ДОСЬЕ

Родился в 1961 г. Окончил ЛГПИ им. А.И. Герцена по специальности «география и биология». Работал осветителем в театре, садовником, техником звукозаписи, инженером по рекламе, печатником офсетной печати, редактором в издательствах. В 1996 г. был номинирован на соискание премии «Северная Пальмира». Лауреат премии журнала «Октябрь» за 1999 г. (роман «Укус ангела»). Автор пяти книг прозы и ряда издательских проектов (журнал «Ё», книжная серия «Версии письма» и т.д.). Живёт в Петербурге.

– В далёком 2001 году в № 4 журнала «Знамя» в статье «Стрекозиные крылья Крусанова» искушаемый «бесом аналогий» критик Игорь Клех сравнивал вас с молодым Парщиковым, у которого по мере взросления улетучивались стихи, а также находил сходство ваших рассказов с «серапионовской» и «обэриутской» прозой 20-х годов прошлого века, отмечая при этом «ушибленность» М. Павичем. И здесь же называл ваш титульный «Бессмертник» сбором ученических и эпигонских текстов, а в романе «Укус ангела» критик усмотрел не что иное, как стремление автора к намертво зализанной, закруглённо-риторической, историко-фантастической манере построения текста, находящейся в опасной близости к коммерческой литературе. Прошло 10 с лишним лет. Пребывает ли в настоящее время литература в эстетическом и мировоззренческом тупике?

– Ввязываться в полемику с критикой – дело пустое, неблагодарное, суетное. А суету, равно как позу и зависть, следует каждому гнать от себя поганой метлой. Тем более что в данном случае в роли критика выступает собрат по цеху, вкусивший яда непризнанности – читательской оставленности или непонятости, что в известных обстоятельствах одно и то же. Мне только не вполне ясно, почему разговор о сегодняшней литературе следует начинать таким вот образом, с разбора пыльных чердаков. Давайте уж без церемоний. В настоящее время литература вовсе не в тупике, а скорее в поиске. В поиске материала, способного оказать ей сопротивление. Наконец-то литературе, 20 лет бегавшей на воле, как сорвавшая с хозяйского поводка собака, стало ясно, что условия былой, так сказать, несвободы имели много положительных черт, более того – действовали на неё, литературу, вдохновляюще. И современная литература ринулась в объятия несвободы, желая вновь обслуживать идеологичность и социальность, неважно, на чьей стороне. Кто-то готов вступать в сношения с властью, кто-то ищет путь на баррикады. Речь о новых реалистах и гражданин-поэтах вкупе с участниками перфо?манса «прогулка писателей». Авторы хотят, чтобы материал жизни подавал, извините за тавтологию, признаки жизни, поощрял или противился, чтобы он жаловал или карал их за пламенный глагол. Но и те и другие уже вполне согласны с тем, что свобода – это всего лишь приемлемая на данный момент мера насилия.

– Вы по-прежнему считаете, что писательство – это игра и организация досуга?

– Помимо перечисленного это ещё и способ получения интеллектуального наслаждения, и даже способ влиять на реальность. В конце концов литература – прямая наследница лингвомагии, сложной практики наведения образа, к которому подтягивается действительность. Тот же принцип действия, что с эйдосом и его земной проекцией. И раз это так, а это так, то авторская воля, коль скоро ей удалось найти верные слова-заклинания, способна изменить окружающий мир угодным ей манером. Или неугодным, непредусмотренным, случайным, если незрелая авторская воля не ведает, что творит. В этом случае талантливый поэт или писатель, действующий наобум, – существо опасное как для себя, так и для окружающих. Его лучше изолировать и отобрать у него компьютер, потому что писать на бумаге современный автор уже разучился. Впрочем, лучше перестраховаться и бумагу тоже не давать. Вообще современный мир – это поле для состязаний художественных иллюзий, война на соблазнение. Народ, чья культура оказывается наиболее соблазнительной, выходит победителем. Потому что ситуация, при которой чужой язык, чужая культура и чужой образ жизни кажутся тебе более привлекательными, чем твои собственные, называется поглощением. И в этом смысле Великая Американская Мышь – Микки-Маус – оказала Америке куда большую услугу, чем победоносные бомбардировки Багдада. Боевой генерал де Голль понимал это и стоял за французский язык насмерть. Потому что язык – это корпус ковчега культуры, и если он даст течь, пойдёт ко дну и всё остальное.

– Исчерпаны ли допустимые комбинации построения текста и могут ли их заменить требования внедрения новизны любого качества?

– Сейчас не существует инстанции, которая способна была бы предъявить литературе какие угодно требования, так чтобы та прислушалась. Ну а если говорить отвлечённо, то в литературе, как и вообще в искусстве, действуют законы художественного, которые никто не отменял и которые неотменяемы в принципе, поскольку в противном случае мы получим скрежет и запах помойки вместо свирели Аполлона и пыльцы рая. Образы условны – вместо свирели Аполлона может быть ноктюрн водосточных труб, но это всё равно будет музыка из семи нот, чья гармония и композиция выверены законами, которым они подчиняются. Что касается новизны, то сама по себе новизна не является чистым веществом достоинства, безусловным плюсом. Равно как и безусловным минусом. У новизны есть и ангельский, и демонический лики. А может случиться так, что она окажется совершенно безликой. Бывают удачи в формальном поиске, бывают ложные эксперименты. Последних больше. Вот и всё.

– Вы как-то сказали: «Если хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах». Может быть, читателям расскажете?

– Думаете, читателям это интересно? Ну что ж… Хотел бы написать книгу рассказов, своего рода практических заклинаний, так сказать, хотел бы отойти от крупной формы и даже кое-что в этом плане уже предпринял. То есть отошёл и теперь определяю – верна ли дистанция. Ещё хочу организовать выставку «Протезирование насекомых». Уже изготовлен ряд экспонатов и готовятся следующие. Собираюсь как-нибудь попрактиковаться в тирольском пении, очень нравятся мне эти закрученные в пружинку йодли. Словом, планов – громадьё.

– Вы много ездите. Чем дышит литература за пределами двух столиц?

– Нынешняя ситуация такова, что издательства, способные вывести книгу на общероссийский рынок, действительно расположены лишь в Москве и Петербурге. Однако в результате развития электронных средств связи автору теперь вовсе не обязательно обеспечивать себе личное присутствие вблизи издателя. Это подтверждает география укоренённости действующих писателей: Бушков живёт в Красноярске, Постнов – в Новосибирске, Иванов – в Перми, Шаманов – в Иркутске, Шишкин – в Швейцарии и т.д. То есть литература за пределами двух столиц дышит чистым воздухом, поскольку успех того или иного автора сейчас определяется не местом проживания, а масштабом дарования. Иные будут с этим утверждением спорить, но принципиально картина такова, как я её описываю. Конечно, не всё и не всегда складывается для нас в жизни удачно, но ведь мир человеческий в целом далёк от совершенства.

Беседовал Владимир КАМЫШЕВ

ТРИ ОБЯЗАТЕЛЬНЫХ ВОПРОСА:

– В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

– В нынешние времена измельчал читатель. Об этом хорошо написал критик Виктор Топоров. В 70–80-е годы прошлого века люди массово зачитывались Фолкнером, потом на смену пришли Набоков, Борхес и Маркес, а теперь и Маркес сложен. Его сменил Коэльо. Читатель на глазах опрощается – фраза, в которую вплетено больше пяти слов, кажется ему головоломкой. Да, определённо проблема сегодняшнего дня – читатель.

– Почему писатели перестали быть «властителями дум»? Можете ли вы представить ситуацию «литература без читателя» и будете ли вы продолжать писать, если это станет явью?

– Властителями дум писатели становятся в обществах, где действуют жёсткие цензурные фильтры. Потому что кто ещё, если не писатель, олицетворяющий едва ли не пророческий глас, расскажет нам о том, что с нами происходит, куда мы идём и что нам делать? А когда фильтры сняты, об этом нам расскажет кто угодно, первый встречный проходимец. И то, что описанная с «властителем дум» ситуация нас миновала, – хорошо. Поскольку пудрить мозги обществу относительно его предназначения вовсе не исключительно писательское право. Что тогда остаётся политикам, пламенным публицистам, проповедникам, в конце концов? Что касается «литературы без читателя», то в полном одиночестве литература, конечно, в обозримом будущем не останется. Слишком мало известно человечеству способов производства качественных иллюзий. А что такое человек без иллюзий? Тварь дрожащая и есть. Словом, отказываться от литературы для человека – непозволительная расточительность.

– На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его вам не задал?

– Я сказал всё, что хотел. Потому что, о чём бы вы ни спрашивали, я бы всё равно говорил о том, что меня интересует.

Литературная газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе