© Л. А. Серикова, 2011
Эври-day-ka



Человеческое



Пейзаж творил умелый каллиграф,

но вчитываться некогда. Покуда

не пропадет трагическая складка

между бровей у сына — на потом

отложен мир, как нервный детектив

с закладкой на странице двадцать шесть.

А сын лепечет, что желает «дэу»,

а может, деву — я плохой толмач.

Химеры из картофельных очисток

мне удаются лучше, чем слова,

тем более — чем пониманье слов,

другим произнесенных человеком.

Я и без слов увязла в чудесах:

морковь, переплетясь в развратных позах,

медлительно мечтает о любви,

подсохли привиденья на балконе,

стиральный звездолет раззявил люк,

и кровоточит радуга на кухне —

вареньем. Но совсем не сладко ей…

И от такой драматургии быта

я, кажется, вот-вот откину все:

рога и крылья, плавники и ласты,

вторую кожу, жабры, когти, хвост…

И наконец-то стану человеком.

Так пусть бормочет басом холодильник:

мол, что-то там прогнило, и давно, —

я знаю, что мой дом — не Эльсинор,

благополучно разрешатся драмы,

и каждый день, бесспорно, — белый день,

как Млечный Путь на маленькой щеке

любимейшего в мире человека.





* * *

Мне снится, что мы на крыше,

Внизу облетают вишни,

И море, как третий лишний,

Читает нам список яхт.

Глаза продеру: бодрее

В утробе у батареи

Журчит — знать, вот-вот сопреют

Зады у небесных прях,

Одевших все в строгий серый.

Январь доварился первым,

Февраль помотает нервы,

Но мы и его схарчим.

А дальше и вовсе вкусно:

Я стану почти арбузной,

Не грустной ничуть, но грузной.

И то, что сейчас горчит, —

Все к августу станет сладким,

Разгладятся швы и складки,

Останутся мармеладки

Малиново-дынных дней.

И просто смешно желать мне

Пышней ритуал и платье

И ангелов покрылатей…

А плакать — еще смешней.

Британский блюз



Погладь меня, оставив лета след…

Заряжен воздух, словно пистолет.

Как серо, сэр… не летно, но летально,

И лампа — знак допроса — на столе.

Что, ореол? Нет, это дыбом шерсть.

Кто знал, что «сбыча мечт» — такая жесть?!

Что сфинксов тоже тычут носом в лужу?

Что я — в палате лордов номер шесть…

Когда мне надоест себя жалеть,

Метни-ка взгляд (какой потяжелей) —

Я сразу вспомню, что накрыла ужин:

Ням-ням, шашлык из сфинкса в божоле.

Прости, что с хреном — больше специй нет.

От гордости излечен пациент,

Но эта осень — не роман Джейн Остин,

И вовсе не обещан хэппи-энд.

У глаз твоих сегодня темзин тон,

Но будь ты хоть волан-де-морт в пальто,

А я не заберу обратно сердце

И не спрошу «тебе оно на что?»







Весенний квест



Поддаться? — Податься подальше от крыши,

Туда, где все дышит, и бродит, и пышет…

По дереву — соки, по улицам — люди,

По телу — мурашки вчерашних прелюдий,

И в небо вглядеться — как вляпаться в лаву,

Дизайнер весны постарался на славу:

Не лица, а лики, не стены, а фрески,

Цвета гармоничны, чисты и не резки.

Эдем безысходный что к исту, что к весту,

И в нем к непростому готовится квесту

В мультяшном плаще с перепачканным краем

Лирическая героиня… в раздрае.

Я хаосу «чао» задорно кричала.

Теперь начинаю с отчая… с начала.

Ни вербным мехам не согреть мои щеки,

Ни вышивке света на ветреном шелке.

А тот, кто согреет, глядит все острее —

Неужто мой серый волчок озвереет?

Терзаюсь, обеты даю, обнимая:

Что вывих любви себе вправлю до мая,

Грядущее выйдет из морга у моря,

Мы выйдем из роли — во славу аморе! —

И монстров привычки досрочно замочим,

На уровне дня и на уровне ночи…

В локации лета нас впишут сквозными

Трехспальной вселенной чудными связными,

Как будто бы только вчера «тили-тесто» —

Простыми героями брачного квеста.







* * *

Нет, я у окна не сидела в рюшах

С лицом, похожим на лайм,

До часа, когда Степаша с Хрюшей

Делят детский прайм-тайм.

Не то, чтоб себя мне не было жалко,

Но весь досуг шел на сон,

И проживала, как в коммуналке,

Во мне семерка персон:

Метресса, лох, работяга, сыщик,

Ироник, стерва, эстет…

Тогда любовь, как задумчивый прыщик,

Не знала: зреть или нет,

Тогда надо мной засыпали мухи,

По вторникам снился Кай —

Не то, чтобы в полной жила разрухе…

Но больше не отпускай!

Мой homo улыбчивый, серый lupus,

Кому кого приручать? —

Не ради влеченья к пюре да супу,

А просто — ради плеча,

Буйков-позвонков, заусениц, шрамов,

И тьмы ресничных кулис,

И ради того, чтоб кончалась драма

Так радостно, чтоб «на бис».

А если однажды увязнем в ссоре

Бардовой, как каркаде,

Напомни про губы со вкусом моря,

Таблеток, дыни, ж/д;

Про то, что сплести узелок на счастье

Сложнее, чем расплести.

Во многая мудрости — мало сласти…

Ты знаешь, как подсластить.

Эври-day-ка



Эскалатор на круг седьмой,

не на муки, зачем? — на скуку.

Кто-то выведет по прямой,

если вовремя схватишь руку,

опознаешь изгиб плеча

(место — действию, время — коде) —

ритуал надежды подчас

совершается в переходе,

где яичным желтком — плафон,

где почти не бывает пусто,

лезет с нежностью саксофон

черноглазо и златоусто

и хватает сквозь рукава,

сквозь веснушки, мурашки, цыпки

сквозь мою чешую: «Жива?» —

«До последней своей улыбки!»

Взгляд. Не тот ли? Ларечник-мавр.

Саксофону — сто рэ без сдачи.

Пассажир тебе минотавр,

ты ему — минотавр тем паче;

электричка-читальный зал

растворяется в лабиринте.

Я молчу. Кто ж тогда сказал:

«Забери меня… заберите…»?

Здесь — пробел. И уже с плеча

твоего бормочу, что бычий

час тяжел, но и он подчас

завершается полной сбычей

всех кисельно-молочных мечт,

непременных, как кровь и лимфа,

что снимают дамоклов меч

(впрочем, он из другого мифа),

что сюда привела тропа:

через луг, а потом под горку…

и заварена здесь толпа

густо, крепко — до криков «горько»…

Ну хоть горечь — не от ума,

от ума — туман, аки змейка.

Я бы выбралась и сама…

или нет. Твоя. Эври-day-ка.
"Ярославский регион"