Куда ни кинь - всюду Кинг

На русский язык перевели один из лучших романов Стивена Кинга "Дьюма-Ки" - про то, как изуродованное тело изуродовало сознание

Только что вышедший роман "Дьюма-Ки" ничуть не хуже, чем классика жанра "Сияние"

Как известно, Стивен Кинг, мастер ужасов, как его принято называть, за свою долгую жизнь и писательскую карьеру выпустил очень много книг. Среди них были блестящие вроде "Сияния" или "Мизери" и абсолютно провальные, как вышедший недавно "Мобильник". Причем блестящие были, как правило, основаны на личном опыте, и их очень условно можно отнести к категории ужастиков. В этих книгах Зло проникало в мир так аккуратно и неявно, что текст больше походит на психологический роман (сумасшедшая медсестра из романа "Мизери" олицетворяла для писателя зависимость от кокаина и алкоголя, которую он победил в 1987 году), чем на сценарий для "Техасской резни бензопилой".


Все эти условия соблюдены и в только что переведенном на русский язык романе "Дьюма-Ки", который вышел в оригинале в 2008 году. Книга не без доли автобиографичности - в июне 1999 года писателя сбил автофургон. Его доставили в больницу со сломанными в девяти местах правой ногой, четырьмя ребрами, поврежденным легким, треснутым в восьми местах позвоночником и полностью ободранной правой ключицей, а на рваные раны на голове пришлось наложить около тридцати швов. Так что Кинг в прямом смысле слова на собственной шкуре испытал все прелести реабилитации пострадавшего в серьезной аварии. Плюс очень ненавязчивая мистическая составляющая.

Первая половина книги вообще читается как реалистический психологический роман, герой которого в лучших традициях американской литературы с переменным успехом борется с недугом. Пятидесятилетний бизнесмен Эдгар Фримантл, селфмейд мэн, с нуля заработавший для своей семьи несколько миллионов долларов, на своем пикапе сталкивается с краном. В результате ему ампутируют правую руку (к счастью, герой - левша), по кускам собирают бедро, он теряет память и отчасти способность говорить. То есть не совсем, но путает слова и не всегда может вспомнить, как называется тот или иной предмет. Еще у него возникают приступы агрессии, и он дважды на ровном месте совершает попытки убить собственную жену. Жена после 25 лет брака просит развода.

Разделив имущество, Фримантл удаляется на виллу, прихватив с собой обезболивающие препараты и куклу, с которой психотерапевт порекомендовал ему разговаривать. Там Фримантла поражает красота природы, и он снова берется за рисование, которым увлекался в детстве. И вот тут начинается чертовщина. Оказывается, рисунки инвалида предсказывают будущее.

Пораженный этим фактом герой начинает перечитывать все подряд статьи, описывающие случаи "паранормальных способностей" утраченных конечностей, - например, про то, как безрукий мальчик указал место, где были захоронены два трупа.

Но еще через некоторое время оказывается, что рисунки не предсказывают, а провоцируют несчастные случаи. С этого места начинается фирменная кинговщина.

Известно, что самый быстрый в мире гитарист Ингви Мальмстин, уже став знаменитым, продолжал играть по многу часов в день. Такое внимание к технике в сознании общества прочно увязано с академическими музыкантами и странно смотрится в соседстве с поп-исполнителем, который попытался совместить рок и классику.

Стивен Кинг - это Ингви Мальмстин в литературе. От него воротили нос классики вроде недавно почивших в бозе Джона Апдайка и Артура Миллера и вполне себе здравствующий Филипп Рот. Когда 19 ноября 2003 года Стивен Кинг был удостоен одной из высших литературных наград США - медали "За выдающийся вклад в американскую литературу", ряд известных писателей Америки выступил с осуждением подобного шага со стороны Национального книжного фонда, присуждающего премию. Потому что Кинг пишет попсу.

Кинг и правда пишет попсу и на своих бестселлерах заработал огромное состояние. Но за годы писательства Кинг превратился в ремесленника-виртуоза, чьи рассчитанные на миллионную аудиторию романы имеют полное право быть поставленными на одну полку с книгами тех, кого принято называть высоколобыми классиками.

Чем пугают на Руси: банники, русалки и упыри...

Русскоязычная литература ужасов укоренена в традицию почти так же глубоко, как западная. Русское устное народное творчество начиная с того момента, как люди научились говорить, изобиловало историями про персонажей так называемой низшей демонологии - домовых, банников, русалок (вовсе не добрых и не похожих на красавицу из сказки Андерсена), водяных, чертей, упырей, колдуний, Лихо, Попугая (не заморская птица, а нечисть, которой стращали отказывающихся засыпать детей) и прочей мерзости.

Одно из первых письменных произведений про нечистую силу - "Сказание о Дракуле Воеводе" - датируется XV веком и начинается словами "Был в Мунтьянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему - Дьявол". Впоследствии дань "черному" жанру отдали почти все отечественные классики. Пушкин напустил туману в "Пиковой даме", Гоголь, очарованный малороссийскими преданиями, написал "Вия", "Страшную месть" и "Ночь перед Рождеством", Лермонтов отметился незаконченной повестью "Штосс", Алексей Константинович Толстой - "Упырем". Затем наступила эпоха реализма, и мистика временно ушла исключительно в низовую литературу. Кроме рассказа "Бобок" Достоевского, и вспомнить во второй половине XIX века нечего.

Зато в эпоху fin de siecle со всеобщим увлечением спиритическими сеансами жанр расцвел с новой силой. Брюсов пишет "Огненного ангела", беллетристика обогащается текстами Амфитеатрова, Веры Желиховской, Веры Крыжановской-Рочестер. Наступившая вслед эпоха соцреализма на полвека расправилась со всем, что выходило за грани разумного. И едва ли не первым настоящим русским "мастером ужасов" стал Юрий Мамлеев с его глаголом "нечеловечить" и ходячими мертвецами. Встречается нечисть в текстах молодой писательницы Анны Старобинец.

В современной словесности специалистами по "ужастикам" считают Алексея Атеева, "некрореалиста" Андрея Дашкова, Валерия Роньшина, Светлану Синявскую и Виктора Точинова.

Известия
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе