Крёстный отец русской литературы
12 июня 2016 ● КП-Ярославль
205 лет назад, 11 июня 1811 года, родился Виссарион Белинский.
В 1840 году 18-летний Коля Некрасов издаёт свой первый поэтический сборник — «Мечты и звуки». Содержание, под стать заглавию, — романтическое: гладкопись, нежность, лирика…
В 1840 году 18-летний Коля Некрасов издаёт свой первый поэтический сборник — «Мечты и звуки». Содержание, под стать заглавию, — романтическое: гладкопись, нежность, лирика…
Разумеется, взгляды этого столичного интеллектуала мало отличаются от риторики «креативного класса» времён фейсбучных истерик
Читающая публика принимает книжку скорее сдержанно: дебют неокрепшего дарования, отругаешь или польстишь — всю творческую судьбу испортишь. И лишь критик Белинский разражается отповедью: «куча рифмованных строчек, истёртые чувствованьица». Сломленный резкой оценкой, Коленька скупает все экземпляры собственного опуса, до коих удаётся дотянуться, — и превращается в знакомого нам Николая Алексеевича с «русскими косточками» под железной дорогой, страданиями по крестьянской долюшке и специфическим «воющими» интонациями — такой, если угодно, стихо-Достоевский.
Позднее Некрасов обессмертит своего литературного «крестного отца» в известных даже не читавшим поэму «Кому на Руси жить хорошо» строках: «Эх! эх! Придёт ли времечко, когда мужик не Блюхера и не милорда глупого — Белинского и Гоголя с базара понесёт?». (Цитирующие сей отрывок, правда, не понимают, что в контексте имеются в виду не книги, а портреты, которые продавали крестьянам прохожие офени-коробейники, но не будем отвлекаться). Кстати, в черновике поэмы Некрасов в этом перечислительном ряду хотел упомянуть и Пушкина, но оставил в качестве икон XIX века лишь двоих: Белинского и Гоголя.
Почему упомянут Гоголь — нам с высоты времени понятно: всё XX столетие с Прустом, Джойсом, Кафкой, Сартром и галлюцинаторным дымком от экспериментов по расширению сознания с помощью запрещённых веществ — уместилось в гоголевских «Петербургских повестях». А вот почему Белинский (в пору создания поэмы уже четверть века покойный — ушедший, подобно многим другим русским гениям, в неполные 37 лет)?
Некрасов обессмертит своего литературного «крестного отца»
Лингвопсихологи неоднократно проводили эксперименты по выявлению ассоциативных связей: скажи любому русскому человеку, от Ивана до Равшана, слова «часть лица» — он ответит: глаз; «поэт» — «Пушкин»; фрукт — «Яблоко», драматург — «Островский», и критик — «Белинский».
Именно Белинский указывает на всемирно-культурное значение Пушкина (в 1830-е годы, если для вас это новость, у публики отнюдь не было единодушия насчёт «солнца русской поэзии») — и отливает его посмертный памятник в чеканной формулировке: «Евгения Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением».
Белинский одним из первых, ещё в 1835 году, отмечает в своих статьях талант Гоголя
Но мало мудрости в том, чтобы ретроспективно охарактеризовать гения гением после его смерти. Критик должен уметь видеть и восходящую звезду, и, говоря сегодняшним языком, тонко чувствовать тренды.
Белинский одним из первых, ещё в 1835 году, отмечает в своих статьях талант Гоголя. А десять лет спустя, когда Достоевский заканчивает свою первую серьёзную вещь — «Бедных людей» — то «неистовый Виссарион», прочтя рукопись, говорит 24-летнему Фёдору: «Будете великим писателем!»
Разумеется, взгляды этого столичного интеллектуала мало отличаются от риторики «креативного класса» времён фейсбучных истерик: чего стоит одно только «ужасное зрелище страны, где нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». Кого-то мне это напоминает, ох, ох.
И всё-таки я хотел бы, чтоб вы прочитали хоть одну из его огромных критических статей — многословных, под стать неторопливости массовых коммуникаций той эпохи. Ведь именно Белинский после выхода «Героя нашего времени» в 1840 году (ещё при жизни Лермонтова) чуть ли не первым отмечает его «сильный и самобытный талант». То есть становится углём, без которого даже самый мощный литературный паровоз останется стоять на месте. А так — идёт-гудёт железная дорога Некрасова; встречаются в вагоне Варшавского-Петербургского сообщения Рогожин и князь Мышкин у Достоевского; катятся на арбе Печорин, Грибоедов и все те реальные и вымышленные герои, крёстным литературным отцом которых стал критик земли русской — Белинский.
Читающая публика принимает книжку скорее сдержанно: дебют неокрепшего дарования, отругаешь или польстишь — всю творческую судьбу испортишь. И лишь критик Белинский разражается отповедью: «куча рифмованных строчек, истёртые чувствованьица». Сломленный резкой оценкой, Коленька скупает все экземпляры собственного опуса, до коих удаётся дотянуться, — и превращается в знакомого нам Николая Алексеевича с «русскими косточками» под железной дорогой, страданиями по крестьянской долюшке и специфическим «воющими» интонациями — такой, если угодно, стихо-Достоевский.
Позднее Некрасов обессмертит своего литературного «крестного отца» в известных даже не читавшим поэму «Кому на Руси жить хорошо» строках: «Эх! эх! Придёт ли времечко, когда мужик не Блюхера и не милорда глупого — Белинского и Гоголя с базара понесёт?». (Цитирующие сей отрывок, правда, не понимают, что в контексте имеются в виду не книги, а портреты, которые продавали крестьянам прохожие офени-коробейники, но не будем отвлекаться). Кстати, в черновике поэмы Некрасов в этом перечислительном ряду хотел упомянуть и Пушкина, но оставил в качестве икон XIX века лишь двоих: Белинского и Гоголя.
Почему упомянут Гоголь — нам с высоты времени понятно: всё XX столетие с Прустом, Джойсом, Кафкой, Сартром и галлюцинаторным дымком от экспериментов по расширению сознания с помощью запрещённых веществ — уместилось в гоголевских «Петербургских повестях». А вот почему Белинский (в пору создания поэмы уже четверть века покойный — ушедший, подобно многим другим русским гениям, в неполные 37 лет)?
Некрасов обессмертит своего литературного «крестного отца»
Лингвопсихологи неоднократно проводили эксперименты по выявлению ассоциативных связей: скажи любому русскому человеку, от Ивана до Равшана, слова «часть лица» — он ответит: глаз; «поэт» — «Пушкин»; фрукт — «Яблоко», драматург — «Островский», и критик — «Белинский».
Именно Белинский указывает на всемирно-культурное значение Пушкина (в 1830-е годы, если для вас это новость, у публики отнюдь не было единодушия насчёт «солнца русской поэзии») — и отливает его посмертный памятник в чеканной формулировке: «Евгения Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением».
Белинский одним из первых, ещё в 1835 году, отмечает в своих статьях талант Гоголя
Но мало мудрости в том, чтобы ретроспективно охарактеризовать гения гением после его смерти. Критик должен уметь видеть и восходящую звезду, и, говоря сегодняшним языком, тонко чувствовать тренды.
Белинский одним из первых, ещё в 1835 году, отмечает в своих статьях талант Гоголя. А десять лет спустя, когда Достоевский заканчивает свою первую серьёзную вещь — «Бедных людей» — то «неистовый Виссарион», прочтя рукопись, говорит 24-летнему Фёдору: «Будете великим писателем!»
Разумеется, взгляды этого столичного интеллектуала мало отличаются от риторики «креативного класса» времён фейсбучных истерик: чего стоит одно только «ужасное зрелище страны, где нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». Кого-то мне это напоминает, ох, ох.
И всё-таки я хотел бы, чтоб вы прочитали хоть одну из его огромных критических статей — многословных, под стать неторопливости массовых коммуникаций той эпохи. Ведь именно Белинский после выхода «Героя нашего времени» в 1840 году (ещё при жизни Лермонтова) чуть ли не первым отмечает его «сильный и самобытный талант». То есть становится углём, без которого даже самый мощный литературный паровоз останется стоять на месте. А так — идёт-гудёт железная дорога Некрасова; встречаются в вагоне Варшавского-Петербургского сообщения Рогожин и князь Мышкин у Достоевского; катятся на арбе Печорин, Грибоедов и все те реальные и вымышленные герои, крёстным литературным отцом которых стал критик земли русской — Белинский.