Роман красноярца Александра Григоренко «Мэбэт» — той же исчезнувшей нынче породы. Простой по сюжету и пафосно-возвышенный по манере, он обладает еще одним свойством эпоса, обязательным со времен «Гильгамеша» и «Илиады», — общечеловеческой пронзительностью, позволяющей в архаически условном тексте разглядеть волнующую историю «про всех про нас».
Используя в качестве основы мифологию ненцев, Григоренко очень далеко уходит от первоисточника: никаких легенд про «любимца богов» в ненецких преданиях, конечно же, нет. Это, впрочем, не означает, что подобный сюжет не мог родиться на просторах тайги и тундры — если не по букве, то по духу проза Григоренко изумительно похожа на фольклор народов Севера.
Главный герой романа Мэбэт с детства отличается от сородичей: голубоглазый и светловолосый (такие люди, кстати, в самом деле изредка встречаются среди таежной ветви ненецкого народа), он живет без оглядки на обычаи и опирается лишь на собственную несгибаемую волю да небывалую удачливость. Без сговора и сватовства женится на самой красивой девушке тайги, без спроса бьет зверя в чужих охотничьих угодьях, вдвоем с сыном выходит на неправую войну и наносит сокрушительное поражение целому многочисленному роду. Ему неведомы ни болезни, ни старость, ни обычные для человека слабости — любовь, дружба, ненависть. Он жесток, но жестокость его не рефлексивна: подобно ницшевскому сверхчеловеку или Постороннему из повести Альбера Камю, он никому не причиняет зла специально — он просто органически не способен проникнуться состраданием к окружающим.
Все меняется, когда у Мэбэта рождается внук — светлоглазый, светловолосый и необычный, как он сам. Любовь к нему делает Мэбэта уязвимым, и его непробиваемая доселе броня дает трещину. Теперь для того, чтобы вымолить у богов несколько жалких лет жизни и получить шанс вырастить осиротевшего внука, Мэбэту придется отправиться в головокружительное шаманское странствие по загробному миру. Двигаясь по смертельно опасной Дороге Громов, он узнает истинную (весьма обыденную, надо сказать) природу своей удачливости и взглянет в глаза всем, кого обидел, предал или бездумно обрек на смерть. Получит их прощение и — совершенно не в духе европейской литературной традиции — сумеет примириться с собственной слабостью.
От высокомерного антропологического интереса, с которым «Мэбэт» читается поначалу, к развязке не остается и следа. История ненецкого «любимца богов» незаметно для читателя оборачивается универсальной моделью судьбы современного человека, утратившего связь с миром и одержимого своим мнимым всемогуществом. Фольклорная бутафория уходит на задний план, общечеловеческое проступает все рельефнее, и вот уже текст серебряной стрелой взмывает к поистине эсхиловским высотам трагизма. В результате мощнейший финальный катарсис уже не имеет никакого отношения ни к ненцам, ни к Северу, ни к фольклору как таковому.
Одним словом, ненцам повезло. Теперь у них есть настоящий эпос — глубокий, волнующий и яркий. Укоренится он или нет, войдет ли в плоть и кровь ненецкой культуры, неясно. Скорее всего нет, не те сейчас времена. Но отменить сам факт его появления уже невозможно.
Галина Юзефович
"Итоги"