Изображая жанры

Новый роман популярных драматургов братьев Пресняковых — хорошая возможность сравнить продуктивные способности различных видов отечественного искусства
Свежеизданный роман братьев Пресняковых «Изображая жертву» — как минимум «третья с половиной» реинкарнация одного и того же сюжета. Сначала появилась пьеса, написанная для англичан; затем братья переделали ее для отечественной сцены, вставив в нее, помимо всего прочего, гамлетовский сюжет — с призраком отравленного отца и сыном, мстящим своему дяде-отчиму; потом появился киносценарий для известного фильма Серебренникова, со своими новшествами; и вот теперь — очередная метаморфоза, с неожиданным финалом и с преображением прежде самого незаметного персонажа в рассказчика всей этой странной истории, умудрившегося извлечь из нее максимальную выгоду.

Владимир Пресняков: «Нам нравится создавать ремиксы собственных произведений…»

Фото: Анастасия Петракова

Отчасти это, конечно, напоминает то ли школьное риторическое упражнение, то ли похождения трудолюбивого поэта из романа Ильфа–Петрова, ловко приспосабливавшего своего Гаврилу под формат очередной газеты. С другой стороны, перед нами очень любопытный эксперимент. Один и тот же сюжет, вновь и вновь разливаемый в различные флаконы, позволяет нам попробовать на зубок возможности разных видов отечественного искусства — и наглядно сравнить их продуктивные способности. Фильм — при всей его удивительной для нашего тоскливого кинобума изобретательности — все же больше напоминал недопеченный полуфабрикат: натужные операторские красивости, невнятная концовка, бенефисный выход Ахеджаковой, будто бы на пару минут забежавшей из очередного эльдар-рязановского фарса. Нынешний роман — хороший пример того, как наша литература в поисках стремительной энергии проваливается в полнейшую легковесность: его авторы, как будто не вполне понимая разницу между театральным зрителем и читателем, не верят в способность последнего следить за историей более двух часов.

Получается, что в этом условном соревновании с большим отрывом побеждает театр. Что вполне справедливо: у нас только театр представляет собой нечто большее, чем предмет провинциальной гордости. Доказательство тому — судьба самих Пресняковых. Слава екатеринбургских братьев пришла к нам, как ни странно, с Запада: пожалуй, в Европе не осталось страны, где бы не ставили их пьесы. Если вспомнить того же «Гамлета», неплохо бы нам где-нибудь раздобыть сорок тысяч таких братьев.

Упаковка человека
— Вам не надоело вот уже который год рассказывать различными способами одну и ту же историю?

Владимир Пресняков: Мы были в Лондоне, там ставился спектакль по нашей пьесе, когда у нас появилась идея: написать про молодого человека, который выбрал себе такую специальность — изображать жертву. Кажется, такой профессии нет, мы ее выдумали, странно, что раньше этого никто не сделал. Может быть, после этого появились такие рабочие места. И вот однажды на вечеринке после спектакля нас спросили, над чем мы работаем. Мы неожиданно рассказали про эту идею, и вдруг из толпы возник силуэт, который сказал: если мы напишем пьесу, он хочет поставить ее первым. Нас вдохновила такая реакция — ничего нет готового, есть только идея, которая людей явно интересует. Из нее может вырасти роман, киносценарий, все что угодно.

Олег Пресняков: Нам стало любопытно, что из точки возникновения образа можно двигаться совершенно в разные стороны. Текст вообще в себе несет потенциал движения, можно идти в сторону трагедии, фарса, можно погрузиться в романное пространство. В России возник интерес к этой пьесе года через два, это было скорее эхо западного успеха. Пьеса, поставленная в Англии, Германии, еще каких-то странах, и то, что идет на сцене МХТ, — совершенно разные вещи.

В. П.: Нам нравится создавать ремиксы собственных произведений. Изменять их до неузнаваемости, ставить того персонажа, которого мы слишком любим, в абсолютно новые условия, смотреть, как он поведет себя.

— Кстати, насчет придумывания профессий: и в вашем первом романе «Убить судью» у героя странная работа — снайпер на атомной электростанции. Мне это чем-то напоминает Чака Паланика, у него тоже персонажи зарабатывают себе на жизнь какими-то невероятными способами. Зачем вы придумываете героям такую нестандартную, мягко говоря, деятельность?

О. П.: Это странное ощущение: вроде мы действительно все придумываем, но в душе при этом чувствуем подлинность нашей фантазии. Это похоже на ситуацию, когда ты любишь девушку, сочиняешь ей какие-то несуществующие качества и видишь в них высшую реальность. Что касается «Убить судью» — действительно, есть похожий уральский городок, там есть атомная станция, с ребятами оттуда мы общались. Есть ли там снайперы в качестве штатных единиц, мы не знаем. Опять же, может быть, теперь появятся.

В. П.: Для нас вообще важнее не придумать что-то необычное, а разработать строгий и четкий сюжет.

О. П.: Да, историю. Для себя мы понимаем, что история — та вещь, которая дисциплинирует тебя, собирает, помогает организовать твой взгляд на то, что происходит вокруг. Самое главное — вписать этот взгляд в структуру истории. Мы с большим подозрением относимся к вещам, которые можно назвать арт-хаусными, — к тем, где автор позволяет много думать, не нанизывая все это на железный скелет истории. Такие вещи — задумчивость, философичность — очень легко имитировать.

— В «Убить судью» есть момент, который кажется программным высказыванием: главный герой говорит об устарелости психологизма, о необходимости ориентироваться на экшн.

В. П.: Если сейчас тормозить и задумываться, рефлексировать — останешься там же, где, как сказано в первой реплике в фильме «Изображая жертву», находится российское кино. Если действовать, наверное, у тебя будет шанс найти выход.

О. П.: Сюжет, история разворачиваются в скоростном ритме. А человек склонен начинать мыслительную деятельность только тогда, когда он выпадает из действия. Чтобы о чем-то подумать, нужно споткнуться и остановиться. Нам по природе свойственно заботиться прежде всего о движении. Мне кажется, мы по крайней мере честны перед самими собой: есть какая-то ситуация, и ты ее должен мужественно проживать. Ты не должен спотыкаться, останавливаться — надо идти дальше.

— Такая ориентация на непрерывное действие не вполне соответствует русской театральной традиции, включая и ее новейшие формы. Как вы сами для себя формулируете свое отношение к процессам в российском театре?

О. П.: В традиционном театре все должно быть отдельно. Мысль человека должны быть представлена отдельно от поступка. Должно быть выделено специальное пространство для монолога, для размышления — когда человек объясняет себя.

 
Олег Пресняков: «Нам интересно создавать текст как возможность…»

Фото: Анастасия Петракова
 
В. П.: А при этом можно придумать действие, которое объяснит тебе все, если ты не ленишься понимать. Зачем два раза объяснять одно и то же?

О. П.: У нас в текстах нет специального места, где герой себя дополнительно объясняет. Нам кажется, это все как в жизни, упаковано в жесте, который человек производит. Его мысли, его предшествующий опыт, его психология — лучше представлять это в компактном виде. А распаковывать человека не надо — мы доверяем зрителю, читателю, он может делать это сам. Нам интересно создавать текст как возможность, условие для подключения к нему аудитории.

— Мультики в фильме Серебренникова — идея режиссера?

В. П.: Конкретно этот мультик придумал режиссер, но, вообще-то, сама пьеса отсылает к мультипликации. Был ряд театральных европейских постановок, где персонажи были похожи на рисованных, где мультики становились частью сценографии.

— Я почему спросил — ваши тексты подчас напоминают даже не мультики, а комиксы. Жанр, не освоенный нашей культурой, у вас выводится на поверхность.

В. П.: Да, наши тексты можно прочитать во время поездки на работу в метро — то, что так вдохновило когда-то Шукшина, когда он приехал в Москву.

О. П.: Ну да, он говорил, что и писать надо так же, отрывочно, чтоб можно было прочитать в метро. А с другой стороны, нам любопытен культурный пласт, внутри которого мы так или иначе формировались. Вот, например, наша переводчица на португальский раньше переводила Достоевского, Гоголя и Чехова — это у нее такой пожизненный контракт. Она-то как раз видит в наших текстах вписанность в традицию. Если у нас это и присутствует, то не на сознательном уровне.

— В пьесе «Пленные духи» вы над этой традицией довольно зло издеваетесь. Блок и Андрей Белый там, мягко говоря, довольно неожиданные.

О. П.: Когда я преподавал русскую литературу, увидел, что студенты очень остро воспринимают эпоху Серебряного века. При этом его герои превращены у нас в какие-то памятники. А на самом деле — в России не было Курта Кобейна, «Битлз», зато были Андрей Белый, Блок, Сологуб…

В. П.: …которые вытворяли вещи покруче этих персонажей. Все начиналось с попытки объяснить, что с этими героями интересно пожить — с их текстами, с их биографией.

О. П.: Кстати, мы видели постановку этой пьесы в Осло — норвежцы очень хорошо воспринимали спектакль. Конечно, они совершенно не были в курсе биографических подробностей, да, может, и знать не знали, кто такие Андрей Белый и Любовь Дмитриевна. Для них это были просто такие творческие люди. При этом мы удивились, сколько в нашей театральной критике радетелей…

В. П.: …уже непонятно чего.

О. П.: Присутствует какая-то интуитивная охранительная позиция. При том что речь идет даже не о Золотом, а о Серебряном веке, который допускает такие игры.

— В театре у нас все время происходят события, причем порой мирового уровня, появляются новые школы, новые поколения драматургов, режиссеров. А в кино творится что-то невнятное. Вам изнутри должно быть виднее, почему это так.

О. П.: Да, это проблема. У нас в кино получается так, что режиссер ставит свой страх. Именно страх — страх не быть режиссером или страх не быть кинорежиссером…

В. П.: …вдруг скажут, что ты только театральный человек и в кино соваться тебе незачем. Такой вот страх очень влияет даже на поведение человека. Но если научиться не бояться, может выйти что-то хорошее.

О. П.: Кстати, например, после «Убить судью» не было, по-моему, ни одной кинокомпании, которая бы к нам не обратилась.

В. П.: Их сейчас очень много, и все отметились каким-то образом.

О. П.: Кто-то даже говорил: не надо, мол, даже писать сценарий, прямо по книжке можно снимать. Мы к этому скептически отнеслись и написали-таки сценарий, понимая, что для кино нужен особый язык. И другими нашими пьесами многие интересуются. Раз они так востребованы — ясно, что очень не хватает качественных сценариев. Кино будет интересным, отвечать каким-то ожиданиям, когда для него появится хорошая литературная основа.

В. П.: А пока нет такого спасательного круга, все мы едем в метро на станцию по имени Жопа.

— Вы ведь еще и сами режиссеры. По крайней мере, театральные. А снимать кино вы не думали?

О. П.: Пока что нам бы хотелось еще посмотреть на это дело со стороны.

В. П.: И подольше сохранять очарование молодости. Все кинорежиссеры стареют очень быстро.



 Эксперт

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе