Анти-Булгаков

Когда-то «Мастера и Маргариту» называли то «Евангелием от Воланда», то «Евангелием от Мастера», то «Евангелием от Булгакова». А на протяжении последних полутора десятилетий появилось немало вариаций на тему: «Я тоже очень талантлив и могу написать новое отличное евангелие». Кто-то делал подобные вещи с большим тактом, вкусом, литературным даром, а кто-то… лучше бы не пытался. На поверхности литературного процесса не осталось ничего. Помнится, больше всего поклонников было у «Евангелия от Афрания» Кирилла Еськова, но и оно, пошумев на протяжении трех или четырех лет, затонуло.

И вот Андрей Лазарчук, писатель-фантаст из «Четвертой волны» родом, то есть литератор, сформировавшийся в 1980-х, но по-настоящему раскрывшийся в 1990-х, сделал роман «Мой старший брат Иешуа». Разумеется, первая ассоциация – с книгой Михаила Булгакова. Разумеется, первая реакция: «Ну вот еще одно литевангелие… И пишут, и пи-и-ишут».

В действительности же роман Лазарчука – антипод «пилатовским главам» из «Мастера и Маргариты». У Булгакова Иешуа помещен в фокус повествования вместе с Понтием Пилатом. Можно по-разному относиться к философии этой книги, но два центральных образа «пилатовских глав» как бросали вызов сердцам современников Булгакова, так и продолжают бросать вызов сердцам наших современников. Да и будущим поколениям, думается, суждено испытывать это ощущение. Булгаков создал полнокровные образы двух людей, которые могли бы существовать и две тысячи лет назад, и тысячу лет назад, и сегодня, и век спустя. Через эти образы он завел с читателем разговор о вечных проблемах, о душевных метаниях, присущих людям какой угодно эпохи… Михаил Афанасьевич во многом отстранился от евангельских сюжетов, но он хотя бы показал читателям, что основа благовествования о Христе – нелжива.

Лазарчук словно задался целью написать не столько даже антиевангелие, сколько антибулгакова. И если его роман станет культурным событием, то исключительно по этой причине.

Прежде всего, у Лазарчука Иешуа никоим образом не находится в центре внимания. У романа вообще нет главного героя. Рассказчица, сводная сестра Иешуа, также не может претендовать на роль центрального персонажа: она слишком занята повествованием о том, что происходило вокруг нее, чтобы краткие пассажи, передающие ее собственные мысли, идеи, переживания, могли сколько-нибудь заинтересовать. Она всего лишь проводник по книге, она – плоское ничто. И если искать в романе настоящего главного героя, то среди великого множества действующих лиц не найдется ни одного, достойного этой роли, зато имеется коллективный центральный персонаж – Иудея от Ирода до Пилата.

Для тех, кого по-настоящему интересует история Древнего Востока, «Мой старший брат Иешуа» станет увлекательным чтением. Автор в мельчайших подробностях рассказывает о том, как в Иудее строят дома, каналы и корабли, как торгуют лесом, как взимают налоги – прямые и косвенные, какие существуют религиозные течения, какова история царского дома, что растят крестьяне и чем наполняют трюмы кораблей торговцы, каковы обычаи свадебные и погребальные, каких демонов боялись иудеи и каких распоряжений власти они боялись пуще демонов, как вошла в иудейский дом сначала эллинистическая культура, а затем и римская, где стоят лучшие крепости Иудеи, на какие административные единицы она разделена, и откуда пошло это разделение, с кем союзничает та или иная группировка и против кого она воюет… о-ох мне, грешному, если продолжать перечисление всего того, о чем повествует Лазарчук устами Христовой сестры, выйдет каталог размером отсюда до Иерусалима.

В этом заключается и главное достоинство романа, и его главная беда одновременно.

С одной стороны, читатель столь глубоко погружается в мир древней Иудеи, что может представить себе запах цветов на обочинах ее дорог, погладить рукой стену дома и ощутить теплоту ее шершавой поверхности, прочувствовать пафос очередной секты и понять смысл давно умершего обычая…

И тем не менее…

…В колоссальной груде иудейского материала тонет сюжет. Сотни людей, фигурирующих в романе, никак не хотят становиться сколько-нибудь рельефными – всё это ходячие «квэнты», т.е. «личные дела», выдуманные для участников большой ролевой игры. Жизнь медленно протекает в смене сезонов, женитьбах, заговорах, потасовках разбойников, храмовой стражи, римских солдатах и людей, которые ни в чем «не участвовали» и к уголовной ответственности «не привлекались», а просто попали, как кур в ощип. Вот появляется Иешуа – царевич из Иродова рода, тайно похищенный парфянским шпионом Оронтом и спрятанным им в семье лесоторговца Иосифа; вот Иешуа начинает борьбу за власть – собирает армию вооруженных сторонников, приходит в Иерусалим, судит, борется с храмовым духовенством; вот он, разбитый, уходит из Иерусалима, чтобы принять последний бой с отрядом приверженцев и безвестно гибнет – так, что даже тела его не могут найти. И это Иешуа среди множества Иешуа, это персонаж, ничуть не выделяющийся среди прочих персонажей.

Пожалуй, Ироду уделено несколько больше места… Материальная и духовная культура Иудеи на страницах романа полностью подавляет не только Иешуа и его соратника Иоханана (Иоанн Предтеча), но и всех его друзей, да и врагов вместе с ними. Поглощает, переваривает и делает незначительными элементами себя. Что в романе важнее – немногочисленные реплики Иешуа или устройство политической власти в Иудее, Иешуа или борьба сект, Иешуа или семейный быт, - Бог весть.

В романе не хватает живой художественной плоти. Создается впечатление, будто Андрей Лазарчук беллетризировал научно-популярный текст. В этом тексте собраны и поставлены на одну доску сведения, почерпнутые из источников, концепции маститых ученых, идеи популяризаторов науки, конструкции досужих дилетантов. Известия евангелий занимают в этой мешанине очень скромное место – на уровне базарных слухов, не имеющих ни малейших оснований в исторической действительности. Не произошло Крещения, не губила Иоанна Предтечу Иродиада, не состоялось Распятие, а значит, и Воскресения не могло быть, Мария Магдалина приходится Иисусу законной женой, а царь иудейский Он по крови… Не будь автором книги Андрей Лазарчук, человек с весьма серьезной литературной репутацией, можно было бы заподозрить пошлое желание торпедировать доверие к Священному Писанию. Но ради такой ерунды не стоило бы писать роман, да и Лазарчук, стоит подчеркнуть, никогда не выглядел незамысловатым безбожником.

Так ради чего сделана книга? Неужто с одной просветительской целью – погрузить аудиторию в материальную и духовную культуру Иудеи? Вот уж задача невеликая…

Конечно, время от времени Андрей Лазарчук устами своих героев (не Иешуа, по счастью) высказывает милые интеллигентские этические конструкции. Вот, например, фрагменты из учения равви Ахава: «Благодари… Бога искренне и благоговей перед Ним, но не пресмыкайся. Пресмыкаясь, ты оскорбляешь его творение, а значит, и Его самого… Только то ведет к истине, что может быть оспорено… Души как таковой не существует, как не существует и смерти. Душа едина с телами своими и соотносится с ними, как радуга соотносится с каплями водопада. Смерть тела означает лишь, что эта душа в этот миг дала жизнь другому телу. Нет никакого отдельного существования души, а есть непрерывная цепь жизни. И нет души отдельно человеческой, а есть душа всего живого… Люби Господа в себе. Любовь выше веры» - и тому подобный набор современного писателя-гностика. Но таких фрагментов в романе совсем немного. Поэтому вряд ли можно приписать им несущую философскую функцию.

Может быть, между Лазарчук проводит параллель между Иудеей, разодранной междоусобными противоречиями, находящейся под иноземным контролем, жаждущей мира и процветания под властью истинного царя, и Россией наших дней? Само движение Иешуа происходит ради Царства, «…которое в груди каждого из нас, царства, которое не зависит ни от Рима, ни от Храма, царства неощутимого, но могущественного…», - как говорит один из его друзей. Однако на практике никто не формулирует смысла этого самого царства. Иешуа и его сторонники просто идут к захвату власти и благому устроению Иудеи, основанному на честности и здравом смысле. Они терпят поражение. Так может, Лазарчук предлагает тем, кто хотел бы благого утроения России, восстать и героически погибнуть, чтобы из их судеб вырос новый миф Царства-не-от-мира-сего?

Вот уж вряд ли.

Разговоры о целях движения занимают в книге еще меньше места. Порой возникает впечатление, что люди сбиваются в армию, а потом бьются насмерть с врагами, не вполне понимая, зачем они так поступают.

В итоге, у романа можно отыскать лишь один высший смысл, вполне автором сформулированный, - то ли сознательно, то ли неосознанно. Лазарчук показал, чем отличаются две истории или, вернее, два способа восприятия истории.

Один из них, сюжетный, фокусируется на действиях героев, нанизывании событий на нить времени, на битвах, реформах, религиозных столкновениях и, в конечном итоге, его результатом становятся притчи.

Другой видит жизнь как реку, в которой всё хаотически перемешано со всем, и самые главные изменения накапливаются столетиями: это история медленной трансформации быта, экономики, этнической карты, традиций, материальной и духовной культуры; тут не имеет значения: одна война или даже три войны, тут не столь уж важна личность правителя или смысл конфессионального диспута; важно только то, что вытекает из очень длительных процессов и само рождает новые великие мифы. Фактически, Лазарчук показал разницу в христианском видении истории человечества как набора притч и гностическом видении истории как смены мифов.

Но хотел ли он сам этого?

Итог прост: в интеллектуальном смысле конструкция Андрея Лазарчука сложна и небезынтересна, однако в смысле художественном — это, увы, провал.

RussianJournal

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе