Два скамодержца-2

О пересечении исторических параллелей

«Бывают странны сближения», - как заметил в одном из писем А. С. Пушкин. Вот и во всем нынешнем геополитическом фарсе вокруг Украины есть и некая пикантная деталь, напрямую связующая текущий момент с временами «неудобозабываемого», по выражению А. И. Герцена, государя Николая Павловича. Очевидно, что таким европейским державам первого ранга, как Германия или Франция, не говоря уж о “светлом граде на холме”, просто, что называется, не по чину даже упоминать вопрос о необходимости территориального раздела России или уничтожении ее государственности в нынешнем виде. Следовательно, надобно учитывать, что во многом тон здесь испокон задавали наши ближайшие соседи из числа мелкой восточноевропейской шпаны, как оно и всегда бывает на коммунальной кухне: ай, Польша (Литва, Латвия, Эстония), знать она сильна... 

В этой связи как никогда, что называется, ко двору пришлась у нас эффектная цитата, приписываемая премьер-министру Британии времен Николая Павловича лорду Пальмерстону: «Как тяжело жить на свете, когда никто не воюет с Россией!».

Понятно, что на самом деле подлинный лорд Генри ничего подобного не говорил. Но здесь тот самый случай, когда, что называется, «он мог бы это сказать». Потому что подобного рода фраза как нельзя более наглядно характеризовала политику Великой тогда Британии, которая в итоге и привела к «Крымской кампании», именуемой в тех же британских учебниках истории Восточной войной. Именно поэтому цитата, по всей вероятности, вложенная в уста британского премьера некой французской газетенкой, мгновенно разлетелась по миру, но особенно популярной стала, как ни странно, именно у нас в России. И по сей день, кстати, аккурат эта "цитата" остается одной из самых популярных и часто употребляемых в русскоязычном интернете.


Ныне абсолютно забытый стихотворец Василий Алферьев даже на скорую руку сочинил «наш ответ Чемберлену» под названием «На нынешнюю войну». Причем четыре строчки из сего творения остались-таки в истории:
«Вот в воинственном азарте
Воевода Пальмерстон
Поражает Русь на карте
Указательным перстом».

Стих до того понравился и тогдашней «общественности», и даже в «руководящих кругах», что расторопный Василий Петрович получил за него «высочайшую награду» от Николая I. Как-то невольно напрашивается параллель с тем, что намедни Ярослав Юрьевич Дронов, куда более известный под англоязычным псевдонимом Shaman, удостоился высокого звания заслуженного артиста России уже за скоропостижно пошедший в оборот шлягера «Я русский». Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать: главное, поспеть со своим персональным яичком именно к христову дню. Когда за один-единственный «сольник» на главной государственной сцене страны честно получаешь 130 миллионов пусть даже не вполне полновесных рублей, то как-то особенно хочется любить родину.

Но вернемся на два столетия назад. Известно, что особой "популярностью" государь Николай I пользовался среди польских националистов за подавление поминавшегося Ноябрьского восстания 1830-1831 гг. Впрочем, рассеявшаяся по всей Европе польская эмиграция еще времен разделов Польши лишь, что называется, добавляла перцу и прочих посильных пряностей в исконное блюдо европейской кухни "Русский медведь на вертеле". Потому как в Европе и помимо них всегда хватало "поваров", падких на изобретение все новых и новых рецептов сего экзотического кулинарного шедевра. Кстати, как не помянуть, что уже в наши недалекие времена  в киевских элитных кабаках особым спросом пользовались такие блюда как "Русский младенец жареный" или "Груди русской бабы тушеные в остром соусе". Да и сегодня такого рода остроумие приносит вполне ощутимые в материальном плане дивиденды.

Вообще, уместно будет напомнить в этой связи, что в наполеоновском нашествии самое активное участие приняло до 96 тысяч поляков и литовцев, а 36-тысячный Пятый (национальный польский) конный корпус Юзефа Понятовского составлял ударный отряд кавалерии Великой армии. К слову, практически поголовно истребленный именно по причине той беззаветной отваги, с какой пылавшие утробной ненавистью к москалям отважные поляки постоянно рвались в бой. Оборотной стороной этой ненависти была и та беспримерная для того времени жестокость, с какой сии образцовые католики-гуманисты относились к мирному русскому населению. В этом отношении их можно с полным на то основанием рассматривать как исторических предшественников украинско-латышских айнзатцкоманд, так лихо сжигавших Хатынь и сотни других деревень в тылу победоносной германской армии.

В результате, и вообще аккурат поляки оказались в итоге и среди тех национальных частей Великой армии, что понесли наибольшие потери. Так, например, известный польский историк Анджей Неуважний следующим образом подвел общий итог участию соотечественников в Drang nach Osten'е двунадесяти языков императора Наполеона Бонапарта: "Всего из 96 тысяч полевых войск уцелело максимум 24 тысячи... В потерях, достигавших, по меньшей мере, 72 тысячи человек, не учтены польские солдаты, служившие в некоторых иностранных полках и набиравшиеся туда рекруты».

Очевидно, что после этого любые попытки показательно либеральствовавшего Александра I задобрить гордых шляхтичей особливой Конституцией и широчайшей автономией Царства Польского были изначально обречены. И одним из наиболее показательных доказательств сего прискорбного для нас факта является то, что в первых рядах восставших в 1831 году была 100-тысячная польская национальная армия, сформированная, обмундированная и вооруженная на русские деньги. 

И опять же, если проводить исторические параллели, то на память приходит известный "инцидент" с так называемой "армией Андерса", сформированной на территории СССР в течение осени 1941 - начале 1942 гг. из числа польских военнопленных, интернированных, беженцев и прочих "лиц польской национальности". Только в сентябре и октябре 1941 года СССР передал «армии Андерса» вооружение для одной пехотной дивизии: 40 артиллерийских орудий, 135 миномётов, 270 станковых и ручных пулемётов, 8451 винтовку, 162 пистолета-пулемёта, 1022 пистолета и револьвера. Уместно напомнить, что происходило это в самый критический момент битвы за Москву, когда любая советская дивизия не могла даже и мечтать о подобной оснащенности. 

В итоге армия под командованием генерала Владислава Андерса численностью более 75 тысяч человек умудрилась прокантоваться по нашим тылам до осени 1942 года, а потом и вовсе была уведена в Иран, где стала Вторым польским корпусом армии Великобритании. Некоторую гримасу судьбы можно усмотреть и в том, то бежали с советско-германского фронта наши польские незадавшиеся союзники на сей раз уже в самый напряженный период Сталинградской эпопеи. Кстати, в гитлеровском вермахте, как деликатно выражаются историки, "могло служить" до 500 тысяч поляков, в основном уроженцев Силезии и Поморья. Это больше, чем их было в РККА и вооруженных силах западных союзников вместе взятых.

Возвращаясь к теме польского восстания 1831 года, следует отметить, что жива была еще память и о Rzeź Pragi ("пражская резня") 4 ноября 1794 года, когда гренадеры генерал-аншефа Александра Суворова, озверевшие от жестокого сопротивления и больших потерь, попросту взяли завоеванный город "на поток и разграбление", в результате чего вместе с массовым истреблением повстанцев погибло и множество мирных жителей. Екатерина Великая произвела Александра Васильевича в фельдмаршалы, а в Европе с подачи Наполеона его стали именовать "палач Варшавы". Что, кстати, совершенно не мешало тем же французским офицерам питать искрение уважение к великому русскому полководцу и демонстрировать это подчеркнутое уважение к его дочери Наталье "Суворочке", застрявшей в оккупированной Москве в сентябре 1812 года. 

Небезызвестный Ф. Булгарин описал события 1794 года следующим образом: «Русские, пробиваясь штыками чрез толпы мятежников, должны были выступить из Варшавы. По отступающим русским стреляли из окон и с крыш домов, бросали на них брёвна и все, что может причинить вред, и из 8000 русских погибло 2200 человек, а в плен было взято 260»

Здесь речь идет о той самой "гнусно прославленной" Insurekcja warszawska ("варшавская заутреня") в Великий четверг 7 (17) апреля 1794 года, когда мирные варшавяне аккурат накануне светлого праздника Пасхи напали на русских солдат. Кстати, при этом не щадили и "коллаборантов" из числа своих же поляков.  Сторонников так называемой Тарговицкой конфедерации (союзников русских) ловили на улицах и под аплодисменты мгновенно собиравшейся толпы женщин, детей и прочих неравнодушных граждан подвергали ужасающим мучительствам, описывать которые просто нет возможности. После чего под ликующие крики патриотической общественности вешали врагов народа на фонарях. 

Кстати, потом история повторится и в здесь же, в Варшаве, и по всей Польше в 1831 и в 1860 годах, и на улицах восставшего против советской тирании Будапешта в 1956 году. При этом и европейская прогрессивная общественность, и наши единоутробные неизлечимые поборники либеральных ценностей стыдливо обходят вопрос о зверствах разномастных, прости господи, инсургентов, предпочитая смачно живописать страдания пресловутых "пяти миллионов" несчастных немок, претерпевших насилие от бойцов победоносной РККА в 1945 году. 

И, как мы видим сегодня, ничего с тех пор в этом отношении не изменилось. Для того чтобы это понять, достаточно посмотреть ролики в Youtube, где отважные бойцы советского генерал-майора авиации Джохара Дудаева режут глотки "федералам", а бесстрашные борцы за незалежность Владимира Зеленского пытают и расстреливают русских военнопленных. И попытаться припомнить хоть одно слово осуждение этих зверств из уст патентованных гуманистов Европы, Америки, да и нашей же собственной России.

Во многом отношение просвещенной Европы к России и русским помогают понять следующие строки из воспоминаний А. Чарторыйского (один из ближайших соратников и личных друзей не тем будь помянутого государя Александра I, изменивший России и ставший главой польского правительства во время восстания 1830 года): «Мало-помалу мы пришли к убеждению, что эти русские, которых мы научились инстинктивно ненавидеть, которых мы причисляли всех без исключения, к числу существ зловредных и кровожадных, с которыми не могли даже встречаться без отвращения, – что эти русские более или менее такие же люди».

Прекрасна сама позиция некоего представителя высшей расы в отношении untermensch'ей, разве что внешне, только видом своим напоминающих человеков, но на деле таковыми не являющихся. Но более всего здесь выразительно вот это замечательное выражение «более или менее люди». Ведь это пишет человек, бывший в 1804-1806 гг. не более и не менее как министром иностранных дел при Александре I. То есть, на минуточку, это один из высших сановников Российской Империи, представлявший и, так сказать "по идее", отстаивавший её интересы на международной арене.

Здесь как-то невольно вспоминается наш земляк Александр Николаевич Яковлев, член Политбюро ЦК КПСС, главный идеолог приснопамятной perestroiki, "серый кардинал" эпохи М. С. Горбачева, один из основных организаторов и вдохновителей развала СССР. И один из его любимцев А. В. Козырев, тоже "министр иностранных дел в России", каковое малопочтенное звание "наш Андрюша" истово оправдывал всей своей деятельностью в правительстве Б. Н. Ельцина.

Только представить, на минуточку, ситуацию, когда второй фактически человек в политическом руководстве страны, по сути, заведовавший пресловутой "идеологической составляющей" всего процесса на склоне лет вздумал вдруг поведать urbi et orbi (граду и миру), что всю жизнь всей душой ненавидел этот богопротивный коммунизм и отдал все силы, дабы посильно способствовать краху оного в "этой стране". Вот в том числе и поэтому бывает полезно вспоминать историю Отечества: "История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков", - трудно не согласиться с В. О. Ключевским. И отсюда проистекает неизбежный вопрос: а сколько таких вот "александров николаевичей" пребывает на основополагающих должностях в окружении ныне действующего президента? И кто поручится, что некоторые политические решения руководства не были приняты, что называется, с подачи подобного рода "серых кардиналов".

Времена меняются, но отношение просвещенных европейцев к русским "как бы людям" остается неизменным. Так, например,тогдашний французский посол в Российской империи Морис Палеолог в своем дневнике от 1 апреля 1916 года сделал весьма примечательную запись: "По культурному развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете: из 180 миллионов жителей 150 миллионов неграмотных. Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утонченные — это сливки и цвет человечества. С этой точки зрения наши потери чувствительнее русских потерь".

Но вернемся опять к государю нашему Николаю I. Вот что писал о времени Николая Павловиче, например, Н. Е. Врангель, крупный чиновник, предприниматель, личный друг министра финансов С. Ю. Витте, в своей книге "От крепостного права до большевиков". Кстати, Николай Егорович, кроме всего прочего, был папенькой Петра Николаевича Врангеля, прославленного "черного барона" времен Первой мировой и главнокомандующего Армии Юга России в Гражданскую. Его характеристика Николая I небезынтересна: «Николая Павловича современники его не «боготворили», как во время его царствования было принято выражаться, а боялись. Необожание, небоготворение было бы, вероятно, признано государственным преступлением. И постепенно это заказное чувство, необходимая гарантия личной безопасности, вошло в плоть и кровь современников и затем было привито и их детям и внукам...».

То есть, официальная идеология требовала от истинного верноподданного не просто лояльности, но любви, "обожания", как именует сие "заказное чувство" Н. Е. Врангель. И почти официальный титул «обожаемого монарха» именно и должен был служить своего рода «Аннибаловой клятвой» каждого подлинно благонамеренного человека и гражданина Российской империи. И здесь, в сущности, в Российской нынешней Федерации мало что с тех пор изменилось. Сегодня требуется не просто быть лояльным в отношении к действующему политическому руководству, но даже говорить о нем с придыханием и благоговением в голосе. Конечно, прямо об этом пока никто не заявляет, и даже наши нардепы не додумались внести соответствующий, прости господи, законопроект, но весь тон официозной пропаганды говорит о том, что до «обожаемого монарха» (в нынешней, естественно, интерпретации) остается пройти не более двух-трех шагов.

"Специальная военная операция" по козырному нашенскому принуждению к миру, на этот раз Украины, недрожащей рукой верховного главнокомандующего смешала все карты, в том числе и политического расклада. Сегодня любой не то что несогласный, но даже и недостаточно самозабвенно поддерживающий генеральную линию президента автоматически становится если пока еще не приснопамятным врагом народа, то сомнительным элементом уж точно. Причем это относится не исключительно только к "украинскому вопросу", но и к политической линии руководства страны и государства в целом.

И если уж говорить о легендарной нашей «идеологической составляющей», то уместно вспомнить и о том, что именно в период царствования Николая Павловича под основание громоздкой конструкции государственной идеологии была в качестве фундамента заложена бессмертная формула графа С. С. Уварова "православие - самодержавие - народность". При этом, если посильно осовременить отдельные уж слишком устаревшие формулировки, то некоторые пассажи из докладной записки графа С. С. Уварова на высочайшее имя от 19 ноября 1833 г. "О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения" можно хоть сегодня рассматривать как вводную часть какой-нибудь хоть очередной "концепции патриотического воспитания молодежи", хоть "дальнейших мер по борьбе с проявлениями".

Например, с чувством глубокого удовлетворения любой нынешний наш клинический патриот не может не воспринимать такой вот высоко художественный абзац: "Дано ли нам посреди бури, волнующей Европу, посреди быстрого падения всех подпор Гражданского общества, посреди печальных явлений, окружающих нас со всех сторон, укрепить слабыми руками любезное Отечество на верном якоре, на твердых основаниях спасительного начала?".

И далее елеем на душу: "Разум, испуганный при виде общих бедствий народов, при виде обломков прошлого, падающих вокруг нас, и не прозревая будущего сквозь мрачную завесу событий, невольно предается унынию и колеблется в своих заключениях. Но если Отечеству нашему - как нам Русским и сомневаться в том нельзя - охраняемому Промыслом, даровавшим нам в лице великодушного, просвещенного, истинно Руссого Монарха, залог неврединой силы Государства, должно устоять против порывов бури ежеминутно нам грозящей, то образование настоящего и будущих поколений в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности составляет бессомненно одну из лучших надежд и главнейших потребностей времени и вместе одно из труднейших поручений, коим доверенность Монарха могла бы почтить верноподданного, постигающего и важность оного, и цену каждого мгновения и несоразмерность своих сил, и ответственность свою перед Богом, Государем и Отечеством".

Именно государю Николаю Павловичу приписывают отлитую в державную бронзу формулировку: "В России все молчит, ибо благоденствует". При этом, судя по всему, он сам в это искренне веровал. И не он один. В его окружении, тогдашнем "Ближнем кругу", единодушно это убеждение разделяли, так что легендарная фраза начальника Личной Его Императорского Величества Канцелярии, то есть Администрации Президента в переводе "на наши деньги", А.Ф. Бенкендорфа  отнюдь не выглядит одной только попыткой лишний раз лизнуть известное место верховного правителя: "Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается до будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение".

Собственно, достижению именно этого он без остатка отдал всего себя "на посту" хозяина земле русской. Тем более невыносимым оказалось для него сознание того, что в итоге он выказал "неполное служебное соответствие". Потому что именно так он рассматривал выявленную столь наглядно в ходе Крымской кампании неспособность военно-политического аппарата империи к мобилизации армии и общества на отпор внешнему врагу. При этом, думается, перед ним стоял пример старшего брата Александра, победителя Наполеона, сумевшего едва ли не в одиночку остановить нашествие на Россию двунадесяти языков. И тем больнее было сознавать свое бессилие перед сложившимися обстоятельствами перед лицом злорадствующей Европы, наконец-то поквитавшейся отчасти со своим ненавистным «жандармом».

В сущности, сама по себе крымская конфузия при всей тяжести понесенных людских, материальных и политических потерь имела характер достаточно ограниченный. По меркам наступавшей эпохи мировых войн это был локальный конфликт на окраинах империи. Тем более что по итогам завершивших войну парижских переговоров был подписан договор, о котором французский посол в Вене выразился следующим парадоксальным образом: «Из этого документа трудно понять, кто все-таки победил, мы или русские».

Так что суть была не в потерях самих по себе, а в том, что в глазах Европы, да и собственной прогрессивной общественности Россия, а значит и ее государь, оказалась униженной, причем «позор поражения» всячески преувеличивался и сознательно раздувался, распространяясь из области чисто военной в сферу политическую. То есть, упор делался на то, что не просто армия потерпела поражение, но «русское самодержавие» как таковое, «кровавый режим» Николая Палкина продемонстрировал свою полную недееспособность.


(Окончание следует)