Время для оптимистов

Уже сегодня закладываются основные тренды развития российского хозяйства в следующем десятилетии. Они определяются экспансией капитализма в глубь России, развитием внешнеторговых связей с Китаем и кардинальной технологической модернизацией

Неуверенность, с которой мы сегодня оцениваем будущее нашей экономики, вполне понятна. Кризис только-только закончился, появились первые признаки начинающегося подъема. Но насколько убедительны они?


Да, с августа стало ясно, что кризис миновал и экономика перешла к росту. Сентябрьские данные по промышленному производству указали на темпы роста 20% в годовом выражении — это сигнализирует об уверенном окончании кризиса. О том же говорит и тот факт, что быстрый рост в сентябре коснулся практически всех отраслей, которые измеряет Росстат. Стабилизировались безработица и доходы населения. Инфляция очень низкая. Предприниматели в опросах фиксируют возросшую доступность кредитов. Однако не может ли весь этот позитив развернуться в обратную сторону при перемене внешней конъюнктуры, которая традиционно считается главным двигателем российского успеха? На наш взгляд, не может.

Уже второй раз (первый — в кризис 1998 года) российское хозяйство показало, что оно складывается как система с очень большим внутренним запасом не только выживания, но и развития. Если всерьез оценить последствия кризиса, то мы увидим, что уже находимся в состоянии интенсивных структурных изменений, которые устойчивы потому, что стимулируются естественным спросом — внешним и внутренним — и являются продолжением инновационных решений, принятых нашими хозяйствующими субъектами еще до кризиса. А именно начавшиеся структурные изменения и есть главное свидетельство того, что кризис позади.

Кризисов не избежать

Бывший глава ФРС Алан Гринспен с момента фондового кризиса 2001 года и до последнего времени на самых разных встречах с американскими банкирами и предпринимателями говорил, что и тот кризис, и тем более нынешний — кризисы шумпетерианского толка. То есть, с одной стороны, это кризисы, которые нельзя разрешить одним лишь накачиванием ликвидностью, а с другой — это кризисы, которые несут в себе силу «созидательного разрушения». Пожалуй, Гринспен был единственной известной фигурой, которая предлагала в текущих решениях опираться на самое главное достижение экономической мысли XX века — теорию экономического развития Шумпетера. Однако убедить в этом Гринспен уже никого не мог, так как именно его обвиняли в избыточной либерализации финансов США, которая, по мнению большинства, и привела к текущему кризису.

Уйдя чуть в сторону, скажем, что если взглянуть на вопрос о либерализации финансов с шумпетерианских позиций, то она и была главным инновационным стержнем последних пятнадцати лет. И прежде чем породить текущий кризис, эта либерализация привела к появлению огромного по территории и численности населения быстрорастущего сектора мировой экономики — стран БРИК, что, по крайней мере в этих странах, должно восприниматься с благодарностью.

Однако к идее о шумпетерианском характере кризиса не прислушались нигде, и сегодня при обсуждении текущих экономических проблем можно услышать две характерные сентенции. Первая: главная задача сегодня — понять, почему возник кризис, и не допустить повторения подобного в будущем. Вторая: да, сегодня уже становится лучше, но до докризисного состояния компаниям и отраслям еще очень далеко. Оба эти утверждения свидетельствуют, что идеальное экономическое развитие понимается в основном как непрерывный экономический рост — и это является очень живучим и очень расхожим заблуждением. Правда же заключается в том, что если бы сегодня компании и отрасли чувствовали себя так же, как до осени 2008 года, то нам надо было бы готовиться к новому кризису, а вовсе не ждать будущего роста. А уж тратить усилия на размышления о том, как избежать подобных кризисов в дальнейшем, совершенно бесполезно. Кризисов избегать нельзя.

В 20?х и 30?х годах прошлого века, когда циклические провалы были явлением, постоянно сопровождавшим капитализм, а уровень жизни по современным меркам был очень низким, экономисты упорно пытались решить задачу долгосрочного прогнозирования роста благосостояния населения развитого мира. В более узком смысле задача заключалась в создании как можно более точной модели роста ВВП развитых стран, элиминирующей постоянные перебои в предшествующем экономическом росте. Однако оказалось, что дело вовсе не в элиминировании. Наоборот, именно в этих перебоях — довольно мощных спадах и еще более агрессивных подъемах — и заложен главный механизм экономического роста. Не будь этих перебоев, человечество не достигло бы тех высот благополучия, которых оно достигло сегодня. Собственно, именно эту гипотезу и высказал в своей книге «Теория экономического развития» Йозеф Шумпетер, показав, что только постоянно возникающие инновации, реализуемые предпринимателями, являются источником экономического роста, так как они, эти инновации, на каждом новом этапе позволяют «выжать» больше из имеющихся ресурсов, рынков и технологий. 

Эта гипотеза, которая могла бы стать эквивалентом ньютоновских открытий в физике, в экономике таковой не стала. С одной стороны, из-за большего субъективизма экономической науки, с другой — из-за отсутствия подходящего математического аппарата. И хотя предпоследняя из Нобелевских премий по экономике фактически развивает как раз шумпетерианскую гипотезу экономического развития, сегодня широкий круг действующих экономистов, управленцев и аналитиков руководствуется в своих прогнозах и оценках либо очень локальными соображениями — какой будет цена на нефть, такой будет и биржевой индекс, и дальше чем на пару месяцев заглядывать нельзя; либо, наоборот, очень агрегированными, не связанными более или менее жестко с жизнью компаний и потребителей сущностями типа инфляции, ВВП, внешнего платежного баланса и прочими.

Между тем если мы взглянем на текущее состояние не мировой, а нашей экономики с шумпетерианских позиций, то увидим, что процесс выхода из кризиса развивается с максимально возможной скоростью и сейчас мы, конечно, уже не в кризисе, а в фазе экономического оживления. Эта фаза оживления не может сразу перейти в фазу бурного инвестиционного роста, а должна длиться еще примерно год, и она будет сопровождаться характерными для этой фазы неопределенностью и тревогой за будущее. Поэтому жить в этот период любят только оптимисты.

Шаманство

В связи с вышесказанным возникает логичный вопрос: если никакого формализованного и общепризнанного аппарата наблюдения за течением кризиса шумпетерианского толка нет, то каким образом мы можем делать выводы о том, находимся мы в острой фазе кризиса или в фазе оживления? Приходится прибегать к «доньютоновским» методам. Экономический организм подобен человеческому. То, что нет однозначных формализованных подходов к его пониманию, не означает, что его нельзя понять. Здравый смысл, наблюдения за поведением организма и некоторый набор более или менее формализованных методов дают ясную картину.

Чем наиболее явно характеризуется острая фаза кризиса? Резким затруднением денежного оборота, что мы и наблюдали год назад (и кстати сказать, и наши денежные власти, и крупнейшие банки крайне удачно «разрулили» самую первую, осеннюю, фазу кризиса, когда существовал риск коллапса финансового оборота). В этот острый момент все субъекты понимают, что главная их задача — удержать ликвидность, и понятно, что прежде всего она скапливается в здоровых финансовых кредитных учреждениях. Это «обезвоживание» оборота естественным образом приводит к росту цены денег, то есть процентных ставок по кредитам.

Поскольку эта часть картины совершенно прозрачна — и ликвидность, и процентные ставки кредитных учреждений известны всем интересующимся, — то выход из кризиса активно стимулируется регуляторами давления на процентные ставки в сторону снижения на фоне растущей банковской ликвидности. И если мы видим снижение ставок, то можем предполагать, что начинается оживление.

Сегодня ставки по кредитам у нас снижаются, о чем говорят уже многие предприниматели из реального сектора. Но для потребителя цена никогда не бывает достаточно низкой. Кажется, что, опустись ставки еще ниже, процесс пойдет быстрее. Но это не так.

У этого процесса перехода от кризиса к росту есть другая сторона — доходность капитала в реальном секторе. В моменте оценить ее уровень сколько-нибудь агрегированно практически невозможно, но, полагаясь на логику наблюдаемых экономических процессов, а также на число и качество финансовых сделок (кредитных или инвестиционных), мы можем судить о том, насколько часто доходность капитала в реальном секторе оказывается выше процентных ставок по кредитам и насколько надежно (устойчиво) это явление. Последний момент — устойчивость — очень важен именно с шумпетерианской точки зрения.

Кризисы бывают разные. Бывают кризисы, порожденные сугубо проблемами в банковской сфере — таким у нас был кризис 2004 года. Выход из них, как правило, быстрый, число сделок стремительно растет (как это было в период феерического подъема 2005 года), однако доходность на капитал в реальном секторе уже на пределе, а значит, рост, который нас ждет впереди, окажется неустойчивым и, скорее всего, непродолжительным.

Совсем другое дело кризисы глубокие, порожденные серьезными структурными ограничениями, разновидность которых мы переживаем сейчас. Они должны иметь на выходе мощные инновационные решения, обеспечивающие компаниям, к ним прибегнувшим, простор для развития на достаточно длительный период. Такие условия определяют надежно высокий уровень доходности на капитал в реальном секторе. И сегодня можно утверждать, что в России за последний год сложился целый набор инновационных (в шумпетерианском смысле слова) направлений развития, вследствие чего уровень доходности на реальный капитал будет иметь дальнейшую тенденцию к росту, превосходя по величине процентные ставки по кредитам, — сначала для относительно небольшого круга компаний, а потом уже и в среднем для всей экономики. Собственно, период между началом падения процентных ставок по кредитам и моментом, когда агрегированная доходность на капитал станет выше средней процентной ставки, и есть период оживления, который является необходимой прелюдией к бурному росту.

Инновационный узел

У нас сегодня распространен совершенно ничем не оправданный пессимистический взгляд на текущее экономическое положение. Модернизация, заявленная из самого Кремля, воспринимается как недостижимая мечта, ответственность за недостижение которой будут нести власти. Заметим, что Шумпетер, говоря о развитии, полагался на рядовых участников процесса — предпринимателей. По его мысли, их естественная творческая энергия, заземленная реалистичной оценкой рождаемых рынком возможностей, и дает вожделенную модернизацию — причем не один раз за век, а каждые десять лет.

Для удобства Шумпетер выделял пять типов предпринимательских инноваций: выход на новые рынки; использование новых ресурсов; использование новых технологий; производство новых товаров; использование новых методов управления. Любая из этих инноваций дает компании временное преимущество, иногда даже монополию, что и обеспечивает высокий для нее стартовый уровень отдачи на капитал. К своему удивлению, когда мы тупо и методично, опираясь на деловые новости последнего полугодия, прошлись по нашей экономике, то увидели, что она уже находится в состоянии очень существенных шумпетерианских сдвигов.

Самые заметные сдвиги происходят в связи с формированием новых рынков. Прежде всего это наша активность на китайском направлении. Нам может не нравиться, что мы на каких-то неправильных условиях собираемся поставлять в Китай ресурсы, но то, что за последний год китайский рынок стал очевидно лидирующим со стратегической точки зрения, совершенно очевидно. И надо признать, что это очень существенное изменение. Можно вспомнить, что всего пару лет назад о Китае говорили мало, главным ориентиром для нашего экспорта было европейское направление.

Второй мощный сдвиг с точки зрения освоения новых рынков — экспансия компаний в малые города. Каждая новая волна постсоветского экономического роста была связана с экспансией капитализма из центра в регионы. До кризиса 1998 года весь рынок и весь капитализм были сосредоточены в Москве и Петербурге. После кризиса началась бурная экспансия в города-миллионники и близкие к ним. Сейчас компании очевидным образом нацелились на малые города. Соответствующих решений и сделок уже много, лидером этого процесса является розница, что естественно, так как розница и есть первый канал распространения рынка. Самый яркий пример из этой области — удачное вторичное размещение акций (SPO), только что проведенное розничной сетью «Магнит», главным розничным оператором в российских регионах. То, что рынок оценивает этот тренд как удачный, свидетельствует, что экспансия в регионы рынком принимается. SPO «Магнита» тренд не исчерпывается. Еще в начале года другая производственно-торговая компания — Sela — заявила о старте проекта создания сети фирменных магазинов в малых городах. Совсем недавно оптовый дистрибутор Metro начал новую масштабную кампанию по модернизации «магазинов у дома», предполагая охватить 36 тыс. торговых точек, что должно привести к росту их эффективности. Адресная база этих точек нам неизвестна, но ясно, что это тот же тренд — экспансия капитализма в регионы.

Следующий рыночный сдвиг — расширение сегмента потребления экономкласса. Как и в кризис 1998 года, снижение доходов населения, коснувшееся прежде всего среднего класса, приводит к расширению рынка недорогих товаров и услуг при том же качестве, что и до кризиса. Это открывает простор для компаний, которые за счет умения контролировать издержки способны эффективно обслуживать такой сегмент. Самый радикальный пример появления нового сегмента в условиях экономии денег потребителями — бурное распространение интернет-торговли очень широким кругом товаров, которое развивается невероятно стремительно. Совсем недавно в Петербурге стартовал проект интернет-магазина по продаже мясных продуктов.

Нельзя не заметить и тренда на привлечение в страну европейских технологий. Проекты такого рода наиболее ярко представлены в автомобилестроении. И хотя на прошлой неделе сделка с Opel сорвалась, за последние пару месяцев несколько других иностранных автопроизводителей приняли решения о существенном расширении индустриальной базы комплектующих на территории России.

Вообще, рост компаний, использующих новые технологии, скорее всего, станет одним из важнейших трендов новой волны. Конец предыдущего цикла был связан с активной модернизацией технической базы среднего бизнеса, и компании, которые сумели завершить проекты в кризис, сегодня будут быстро наращивать обороты. Пример такого рода — «Криогенмаш», компания, продающая услуги по обеспечению металлургических комбинатов техническими газами на базе технологии on-site-проектов. Таких компаний много и в пищевой промышленности, и в машиностроении — самых больших по числу игроков отраслях нашего хозяйства.

Очевидно также, что модернизация энергетики и транспортной системы России, а также развитие нефтегазового сектора в связи с ростом спроса на Востоке будут формировать большой рынок спроса на относительно новые для нашей экономики технологии.

Покопавшись в новостях, мы довольно легко сможем найти и примеры выпуска новых товаров. Так, компания «Еврохим» под давлением выросших цен на газ начинает выпуск новых удобрений с большей добавленной стоимостью, имеющих экспортный потенциал, что автоматически обеспечивает ей рост доходности на капитал. Новый тип товара в пищевой отрасли запустила компания «Ярмарка». Эти новости появляются у нас каждую неделю.

Помимо перечисленного хотелось бы отметить новые тренды в городских хозяйствах. Так, в Перми принята программа стимулирования развития малого и среднего бизнеса за счет открытия для них ниши обслуживания городской инфраструктуры (например, создания клининговых компаний, обслуживающих всевозможные городские учреждения); там же собираются стимулировать развитие платной медицины. По ТВ идет реклама кредитов для бизнеса, где мужчина в очках рассказывает о том, что теперь он может открыть в своем городке салон красоты. То есть государство сознательно открывает для предпринимателей огромный рынок городских услуг. Это новое явление, вызванное кризисом: оказалось, что и для социальных выплат, и для обеспечения функционирования города налогов экспортеров может не хватить, и власти вынуждены обращаться к ресурсу местного предпринимательства.

Возможно, многих не убедит это практически случайное перечисление, но для нас именно многообразие форм предпринимательских инноваций является доказательством того, что вся российская экономическая система сегодня находится в состоянии очевидного оживления, подобного тому, которое было в 1999 году, за чем, как мы помним, последовало десятилетие бурного экономического роста. И важно, что ресурсы для оживления экономика черпает из внутренней энергии созидания. Эти ресурсы — и прежние планы, сформированные еще до кризиса компаниями «второго ряда», и высвобожденные в результате крушения компаний первого ряда ресурсы труда, капитала и прочие, и новые ниши, сформированные самим кризисом. Как писал Шумпетер, «открытие новых рынков, внутренних и внешних, развитие экономической организации от ремесленной мастерской до таких концернов, как US Steel, иллюстрирует все тот же процесс экономической мутации, который непрерывно революционизирует экономическую структуру изнутри, разрушая старую структуру и создавая новую». Это и есть процесс созидательного разрушения, который меняет нашу экономику уже второе десятилетие.

2010 год будет годом оживления

Что обещает нам в ближайшем будущем этот процесс революционизации экономической структуры? Об этом мы будем судить по самому динамичному показателю экономического роста — индексу промышленного производства (ИПП). Как известно, в феврале этого года он достиг минимума, потеряв более 20% от пика и выйдя на уровень сентября 2003 года. После этого он уверенно лежал на дне, однако с августа в динамике этого индекса наметился очевидный перелом, о чем свидетельствуют темпы его роста, которые составили по тенденции в августе 12% (в годовом измерении), а в сентябре уже 20%. Последовательное увеличение темпов роста ИПП говорит о том, что индекс будет расти и дальше: наша модель с учетом сентябрьских данных показывает, что уверенный рост продлится до января и к началу 2010 года наша экономика выйдет на уровень сентября 2006 года.

Сегодня такой прогноз выглядит уже тривиальным, так как большинство аналитиков согласны с тем, что хозяйственная система набрала инерцию роста и дотянет до следующего года в приличном состоянии — то ли за счет роста запасов, то ли за счет внешней конъюнктуры. И самый интересный вопрос: что будет в следующем году — стагнация или продолжение роста?

Статистическая модель не дает ответа на этот вопрос, однако, проанализировав совокупность имеющейся у нас информации, мы можем высказать осмысленные гипотезы. Какие явные ограничения мы видим в начале следующего года? Во-первых, возможное замедление роста внешних рынков из-за прекращения больших вливаний в экономики развитых стран. Но есть ощущение, что и они набрали некоторый пакет шумпетерианских инноваций и свободный денежный рынок уже готов «кормить» их экономический рост без государственной помощи. Отказ GM от продажи Opel — симптом как раз такого рода. Что касается нового для нас китайского направления, то оно уже автоматически будет требовать от российских игроков инвестиционной активности, так что нет причин ждать торможения с этой стороны.

Во-вторых, часто упоминается такой фактор, как сезонное снижение бюджетных расходов, которые сегодня являются важным фактором роста. Это может оказать тормозящее влияние, но на фоне уже растущих новых проектов не будет иметь существенного значения.

В-третьих, часто говорят об укреплении рубля и росте импорта, однако вряд ли курс будет укрепляться и дальше. Препятствием этому станет дальнейший рост рублевой денежной массы, связанный с возобновлением инвестиционного процесса, которое, в свою очередь, происходит благодаря более низкой цене денег и росту доходности на капитал.

Наконец, в качестве ограничения тенденции к росту часто называют снижение доходов населения, но, во-первых, это снижение уже прекратилось, а во-вторых, как было сказано выше, российский, да и зарубежный бизнес, будет работать на спрос более «широкой России».

Иначе говоря, все эти сдерживающие факторы кажутся нам слабыми по отношению к тому внутреннему инновационному процессу, который набирает силу в нашем хозяйстве.

Здесь уместно прибегнуть к методам аналогии. Хотя сегодня часто говорят, что кризис 1998 года был совсем другой и буквально гарантировал российскому бизнесу десятилетие роста за счет резкого падения рубля и стоимости труда, если вспомнить ощущения 1998 года, то это было ощущение полного краха. Однако наше хозяйство, тогда существенно более примитивное, чем сейчас, сумело быстро найти в себе ресурсы для роста. Конечно, этот рост был поддержан хорошей внешней конъюнктурой, но масштаб изменений огромен: кратный рост доходов граждан; кратное увеличение численности среднего класса; резкий рост качества жизни в городах-миллионниках; формирование новых экспортных рынков, в частности зернового; бурное развитие розницы; формирование, как показал текущий кризис, устойчивой банковской системы; существенное укрепление наших позиций на мировом энергетическом рынке. Нет возражений, многое из того, что хотелось бы сделать, мы не сделали, многое из того, что мы сделали, сделано на базе советских активов, но сказать, что страна десять лет бездарно проедала нефтяное богатство, нельзя. Да, мы не совершили революции, но капитализм по сути является эволюционной, а не революционной системой.

Возможности

Наличие в нашей экономике широкого спектра инновационных трендов показывает, что следующий год будет первым годом нового десятилетнего цикла развития. Для первого года цикла характерен умеренный рост на уровне 3–4% роста ВВП. Если проводить аналогии с прошлым десятилетним циклом, то бурного роста (на уровне 7–10% роста ВВП в год), который уже четко аккумулирует главные новаторские тренды этой волны, надо ожидать в конце 2011?го — начале 2012 года. Что может усилить процесс оживления?

Первый очень важный фактор — подготовленность среднего бизнеса. По сравнению с 1998 годом мы имеем куда более сильную базу для инвестиций и роста. Журнал «Эксперт» уже третий год ведет проект «Русские “газели”», и, естественно, получив базу за 2008 год, мы рассчитывали увидеть не очень радостную картину. Тем не менее по итогам года кризиса, с провалом ИПП на 20% к концу года, из 22 тысяч компаний среднего бизнеса 44% компаний выросли более чем на 30%, и, что еще более важно, 83,5% этих компаний по итогам 2008 года имели чистую прибыль. Собственно, и прямое наблюдение за компаниями-«газелями» в 2009 году свидетельствует, что те из них, которые имели в своей основе инновационные в шумпетерианском смысле решения, развиваются очень хорошо. И они, конечно, станут частью ключевых трендов новой волны.

Другое важное обстоятельство, которое может усилить старт этого десятилетия, — более слаженная экономическая стратегия государства (в широком смысле — и федерального, и местного уровня). Ни в начале перестройки, ни в 1998 году у государства не было никакой экономической стратегии; собственно, у него не было и институтов, которые могли бы эту стратегию готовить и реализовывать. Сегодня это не так.

При всех сложностях прошедшего года государственная машина смогла не допустить коллапса денежного оборота, остановила девальвацию рубля, избежала череды крупнейших банкротств, сдержала негативные последствия растущей безработицы. Последнее во многом произошло за счет все-таки сильно возросшей мобильности населения в ареале городов-миллионников и благодаря тому, что местные власти смогли работать вместе со средним и малым бизнесом.

В новой волне очевидны те сектора, которые будет поддерживать государство, так в их отношении уже давно существует консенсус: это строительство транспортной инфраструктуры и строительство недвижимости. На наш взгляд, и тот и другой проекты потребуют развития внутреннего облигационного рынка. И если в области транспорта уже готовятся решения по этому поводу — РЖД заявили о 200?миллиардном облигационном займе, то по поводу жилищного строительства решения пока нет. На наш взгляд, финансирование этого рынка можно обеспечить за счет создания рынка муниципальных облигаций — бумаг, эмитируемых городами в объемах, эквивалентных тому уровню жилищного строительства, который на сегодняшний день может позволить себе город. Жилье, построенное в рамках таких проектов, оказывалось бы в собственности города (управление им осуществлялось бы частными управляющими компаниями) и сдавалось бы в аренду, цена которой и была бы первым источником погашения облигационного займа. Такого рода проекты оказали бы глубокое системное воздействие на экономику регионов: не только за счет роста самого сегмента строительства, но и за счет снижения стоимости рабочей силы в городе, появления широкого рынка для развития городского предпринимательства и открытой конкуренции городов за наивысший уровень жизни.

Об акторе модернизации

Работа «Теория экономического развития была не последней работой великого австрийца. За ней последовала «Социализм, капитализм и демократия», где Шумпетер фактически доказывал объективную конечность энергии экономического либерализма или капитализма. Его логика заключалась в том, что, во-первых, конечны инвестиционные возможности капитала — в какой-то момент люди будут иметь все, что возможно захотеть, и главное, конечен сам статус собственника-капиталиста, так как по мере потребности в привлечении нового капитала на смену собственнику придут безвольные акционеры и вольные менеджеры, которые уже «не будут готовы умереть за свой завод». Именно поэтому Шумпетер склонялся к мысли, что социализм как система, обеспечивающая функционирование экономики без воли и энергии предпринимателя-собственника, восторжествует.

Разновидностью такой трактовки тенденции к исчезновению предпринимателя как главного субъекта экономических преобразований были теории о победе технократов-интеллектуалов и суперменеджеров, которые будут в состоянии управлять сложными технологическими и экономическими системами.

Мы говорим об этом потому, что сегодня разрыв между вполне приличным состоянием нашей экономики и тем пессимизмом, которым проникнуто общество, определяется тем, что никому не понятно, кто будет осуществлять модернизацию и какой она будет, эта модернизация. Убедившись на опыте, что социализм не решение, и не видя в предпринимателях достаточной творческой энергии, государство делает ставку на некую технократическую абстракцию. Исходя из витающего в воздухе понимания подходящей для нас модернизации, Россия должна заниматься только самыми передовыми инновациями. Однако какие это инновации и найдется ли в мире спрос на них? Современный технократический подход забывает о том, что, вообще говоря, экономика существует прежде всего для того, чтобы обеспечить достойную материальную жизнь людей (в пакет также включены безопасность и потребность в познании). И потому наша инновационная стратегия, или модернизация, должна исходить прежде всего из самых очевидных потребностей граждан и компаний. В этом смысле предприниматели, нутром чувствующие рождающийся спрос, переиграют технократов.

Выступая в итоговой недельной программе «7» на «Эксперт-ТВ», президент Национального агентства малоэтажного и коттеджного строительства НАМИКС Елена Николаева, отвечая на вопрос ведущего: «На кого может опереться президент в своей политике модернизации?», сказала совершенно очевидную для нее вещь: «Я не видела бо?льших государственников, чем предприниматели из среднего бизнеса, которые своим ежедневным трудом меняют страну».  

Татьяна Гурова, первый заместитель главного редактора журнала «Эксперт»
Юрий Полунин, автор «Эксперт»

Эксперт
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе