Драгунский высказывает предположение о том, каковы истоки негасимой любви к Сталину в нашем обществе. Автор усматривает её корни в советском кинематографе, который в сталинскую эпоху позволял простому маленькому человеку оставаться самим собой, а в последующие десятилетия создал культ Робин Гудов и начальников, смотрящих в Наполеоны, только с разными сопроводительными действиями. Исчезла из позднего советского кино такая ценность — быть маленьким человеком.
Хочется заступиться за советский кинематограф и обозначить иную платформу современного умозрительного неосталинизма — потому как в массах он именно такой, умозрительный и атмосферный.
Никто сегодня на деле не способен даже представить себя в обстоятельствах тоталитаризма сталинского типа со всей его повседневной спецификой.
Психофизика у современного человека уже не та. На генетическом уровне он устал быть мобилизованным войнами и гражданскими конфликтами в их старинном, недистанционном виде.
Человек начала XXI века тяготеет к комфорту. Его организм хрупок. Психика жаждет более мягких и опосредованных форм манипуляции сознанием и подсознанием.
Это не практический, а эмоционально-протестный неосталинизм слабых.
Немного смахивает на любовь западноевропейской интеллигенции к Ленину, чей бюстик я неоднократно видала на каминных полках, крышках роялей и в книжных шкафах в тамошних небедных коттеджах.
Этот бюстик означал и означает совсем не революционный настрой. Портретик Ленина в коттедже университетских учёных или продвинутых журналистов проявляет не любовь к Ленину и коммунизму, а критические эмоции по отношению к своему обществу, утомлённость домашними капиталистическими радостями, бессилие против них — и мысленное прекраснодушное единение с Советской Россией, благо она далеко и никакой коммунистической угрозы в самой Европе нет.
Какова направленность неосталинизма в сегодняшнем обществе? Если кратко — она не за Сталина, а против настоящего. И рождён неосталинизм тоже настоящим.
Позднее советское кино упразднило уважение к статусу маленького человека — или рядового человека? Возможно. Однако парадоксальным образом это уважение не возродилось в жизни и после крушения советской системы. Напротив, остатки этого уважения развеялись окончательно.
Позднее советское кино, как и жизнь, тем не менее уважало страдания рядового человека, его богатый драматизмом внутренний мир, его перипетии любви и социальных конфликтов.
«Московского муравья» или «общесоветского муравья», выражаясь языком Окуджавы, уважали за его насыщенную несчастьями жизнь. Из искреннего переживания его негероических несчастий как своих собственных великих несчастий и вырастали киношедевры вроде «Июльского дождя» Марлена Хуциева или драматургия «новой волны» с «Тремя девушками в голубом» Людмилы Петрушевской.
Современность отняла это уважение к несчастьям частного бытия рядового индивида. Для мыльнооперного продукта это всегда чужие несчастья, банальные несчастья или надуманные несчастья. И чем сильнее концентрация банальности с надуманностью, тем круче коммерческий замес.
В реальности же у рядового человека отнято право быть несчастным, недовольным жизнью и всё-таки чувствовать себя нормальным и рядовым, а не люмпенизированным отщепенцем, неполноценным изгоем.
Современное понимание действительности перекладывает всю ответственность за свою судьбу на плечи самого «муравья», самого рядового человека. Сталина уже нет, даже Брежнева и застойной бесперспективности уже нет.
Стало быть, отечественная реальность выправилась, стала нормальной, как в других нормальных странах. Значит, человек сам виноват в своих бедах, это его проблемы и только его. Такова логика у нынешнего социального подсознательного.
А раз так, для полноценности самоощущения надо быть демонстративно счастливым и довольным.
Не можешь быть? Хотя бы изображай.
Мало того что рядовой человек не привык нести груз своих несчастий втихомолку, в одиночестве, не жалуясь окружающим и не ища причины бед вне себя самого.
А ведь эти причины и правда не только в самих людях. Несовершенства социума ещё никто не преодолел. Мало того что на рядового человека со всех сторон давит массовый канон — обязанность выглядеть счастливым.
Но что расценивать как счастье? В разные эпохи социально поощряемое и пропагандируемое счастье выглядит по-разному. То счастье, которое излучают ведущие «Отчаянных домохозяек», вызывает желание повеситься.
Мне лично такого счастья не нужно.
И не только мне. Есть немало других людей, не пишущих ни статей, ни книг, не изучавших никакой истории и никакой мировой культуры, далёких от гуманитарных областей и творческих профессий — и всё равно не желающих ассоциировать себя с теми, кто может два часа (а шоу идёт почти два часа!) запоем обсуждать еду, шмотки, внешность, личную жизнь звёзд и прочее в таком же духе.
Есть немало людей, которых подавляет отсутствие больших идей, целей и ценностей непрагматического и «ненаслажденческого» толка, транслируемое в том числе с помощью ток-шоу «Отчаянные домохозяйки» на РТР, а также с помощью «Давай поженимся!», «Понять. Простить», «Пока все дома», «Скажи, что не так?!» и целой армии аналогичных программ.
На «России» взяли успешный бренд американского сериала, который у нас переводится именно как «Отчаянные домохозяйки» (Desperate Housewives), — и испортили идею.
Американцы сделали массовый продукт, который несёт в себе нечто большее, нежели привычные беззубые клише сериалов. Там в домохозяйках увидели современных женщин с нервами и странностями. У каждой — индивидуальные претензии к жизни, которая во многом соответствует формальным признакам американского позитива.
На «России» создали нечто более узкое и приземлённое, нежели средний продукт массового телевидения.
Если бы существовал приз за аляповатость решения, то нашим «Отчаянным домохозяйкам» он бы достался наверняка. Мир однотонных, без глубины и живого дыхания красок, с заставкой из условного белья и вещей на верёвочке, — вот что предлагается в качестве увлекательного и познавательного действа.
Образ устаревшего (хотя бы по экологическим показателям) способа сушки белья, видимо, должен приблизить ТВ к простым и рядовым домохозяйкам.
Каждая из четырёх ведущих напрочь лишена собственной индивидуальности (если не считать внешнее восточное своеобразие Александры Буратаевой) и живой органичности.
Екатерина Коновалова, Ника Ганич и Татьяна Недзвецкая отличаются в основном шириной улыбочного оскала. Ликование в стиле соцреализма может показаться на их фоне самой сумрачностью.
Явление Александры Буратаевой в кухонной рубрике шоу знаменательно своей двусмысленностью. По всем современным показателям выход на телевидение, на «главный канал» — повышение в ходе карьеры.
А мне всё кажется, что это прискорбное падение — после статуса депутата, после лидерства в «Молодёжном единстве» (каким бы оно ни было, это движение) вернуться на ТВ в качестве медийной домохозяйки.
Четыре рубрики шоу, якобы отображающие разные стороны обычной человеческой жизни, на самом деле предельно банализируют эту самую жизнь.
Опять про то, как лучше переодеться по рекомендациям ТВ. Опять про то, как приготовить блюдо посложнее, если нечего делать. Опять про то, как лучше двигаться, худеть и менять свой имидж с помощью танцев. Опять личная жизнь звёзд, очередные искренние признания и песни в студии.
Всё это есть на всех каналах. На «России» теперь будет ещё и микс из четырёх банальностей дневного эфира. Женской аудитории предлагается ограничить себя, во-первых, бытом — ТВ всячески хочет ей помочь подольше задерживаться на кухне...
...Во-вторых, прикладным и тоже бытовым отношением к искусству, в данном случае к танцу.
Нельзя за пять и даже двадцать пять минут освоить движения латиноамериканских танцев. Ну нельзя! Любой танец требует погружения в свою эстетику, в атмосферу и пластический строй.
Нельзя скоренько показать движения между примеркой шмоток и жестикуляцией над сковородкой. Но звёзды танца топчутся на площадке вместе с ведущей рубрики и какой-нибудь особой из зала. И все друг друга уговаривают, что «уже получается».
... В-третьих, нас вновь призывают маниакально глазеть на бесперебойный поток тех, кто знаменит или пытается таковым сделаться.
В-четвёртых, нам пытаются навязать примитивное отношение к себе самой. Ты — то, что ты носишь. Ладно, пусть так. Тогда стоит поучиться красиво одевать тех, кто позволяет с собой экспериментировать.
Пока эту рубрику можно назвать даже не «Отчаянные модницы», а «Смешные жеманницы».
Но самое страшное — разговоры в процессе переодевания. Однажды дама, для которой составляли новый наряд, обмолвилась, что ей нужна подходящая одежда для занятий в библиотеке.
«Вы что, вы это серьёзно, ходите в библиотеку?» — не без искренности заинтересовалась ведущая (какая — невозможно запомнить). Дама подтвердила данный факт.
«То есть вы что же, идёте по стопам героини из «Москва слезам не верит»?» — тут же нашлась ведущая.
Представить, что женщина может ходить в библиотеку, чтобы читать там необходимую ей для работы литературу, телеведущая просто не способна.
Более того, ей, похоже, невдомёк, что библиотеки существуют именно для этого. И что основная масса женщин ходит туда всё-таки не для того, чтобы знакомиться с мужчинами.
Хотя бы потому, что мужчины, склонные к внезапным знакомствам без посредства друзей или располагающих обстоятельств, как правило, не занимаются в библиотеках.
Предельная ограниченность горизонтов личности составляет атмосферу программы.
Чем заполнить жизнь, когда заполнить её нечем, — показывают и рассказывают в «Отчаянных домохозяйках». Тем самым подразумевают, что жизнь действительно довольно бессодержательная штука.
Поэтому-то и надо показывать телезрителям, что в эту коробку-жизнь можно положить, чтобы самим было приятнее. Это типичный подход ТВ к современной повседневности экономкласса.
На рядового человека давит слишком примитивный, овнешненный канон счастья и благополучия. Полностью идентифицироваться с ним российский рядовой индивид не может, а взбунтоваться и во всеуслышание (или хотя бы в осмысленном монологе про себя) заявить свой протест и предъявить другие концепции счастья тоже пороха не хватает.
И тут на помощь приходят программы и документальные фильмы на общественно-политические темы. А там — очень много про Сталина.
Особое пристрастие ТВ к данной персоне очевидно, и его можно многогранно мотивировать. Но среди причин есть очень простая — с ним интереснее, а без него скучнее выглядит отечественный мир, где львиную долю суток сегодня мажутся кремами, занимаются кулинарией, думают, что лучше купить, и вспоминают случаи из чужой и своей личной жизни.
Некоторые рядовые умеют абстрагироваться от подобных контентов и форматов, заполняющих экраны и бумажный глянец. А некоторые — не способны.
Некоторые знают, что от себя противопоставить этому кухонно-примерочному раю. У них есть собственная программа другой жизни, другого целеполагания, других интересов.
А у кого-то нет этой собственной другой программы. И взять им её неоткуда, а хочется.
В России не всем рядовым, простым и маленьким людям хочется быть простыми обывателями. Искренне не хочется, даже когда ТВ их круглосуточно к этому склоняет.
Не всем этого достаточно для душевного равновесия. Не все нетворческие люди — приземлённые, обытовленные люди и мелкие прагматики. Некоторым скучно жить только ради того, чтобы жить лучше и лучше или ухитряться жить не хуже, чем год и два назад.
Современное общество на практике ежедневного бытия ничего не может предложить человеку, кроме как обогащаться, получать те удовольствия от жизни, которые ему финансово доступны, пытаться прожить подольше и попутно развлекать себя глазением на верхние ступени социальной лестницы.
У тех, кто хочет альтернативы и не знает, где её откопать, копятся недобрые чувства. При определённом душевном складе эти недобрые чувства модифицируются, например, в любовь к Сталину или как минимум в апологию советского тоталитарного общества — как общества духовного, с грандиозными сверхзадачами.
Одной из характерных черт является сегодняшнее обращение в «сталинисты» тех, кто при советском укладе мыслил себя в оппозиции к власти.
Тогда они слушали Высоцкого и зарубежную эстраду, выискивали возможности чтения не издаваемой в России литературы, просачивались на закрытые просмотры запрещённых и полузапрещённых фильмов, вели антисоциалистические беседы на кухнях друзей.
А сегодня как будто ностальгируют по Сталину. Не по Брежневу. Потому что Брежнев, условно говоря, допустил сегодняшнее бытие без больших идей и целей.
А Сталин бы не допустил. Подобной логики придерживался мой покойный дядя, который всю первую половину своей жизни ругал советский уклад, а потом вдруг соскучился по Сталину в постсоветское время.
«Был бы Сталин, не было бы никаких «Домов-2». Такое изречение я слышала недавно в общественном транспорте, где уже давно клянут телевизор не за «неприличие», а за низкий интеллектуальный уровень и создание ложных фокусировок внимания аудитории.
Если расшифровать популярные выражения «ахинея», «лабуда» и «запудривание мозгов», то получится приблизительно такая суть.
Сейчас многим важно, что при Сталине простому и рядовому человеку всячески не позволяли быть только простым и только рядовым. Его нагружали великими целями, его мучили тяжёлыми лишениями и страшными репрессиями.
Но ему всячески давали понять, что его жизнь не равна декоративно оформленным физиологическим процессам. И что сам он должен быть не равен себе.
От него ждали и требовали великих жертв и его накрепко вписывали в структуру очень большой и далеко не прагматической, не материалистической по сути, а весьма идеалистической концепции бытия.
Не ради собственного удовольствия сегодня и завтра, а ради далёкого и чужого, но зато глобального будущего гигантской и неповторимой страны.
Можно опровергать каждое слово, можно сыпать примерами коварства, цинизма и ханжества официальной советской идеологии. Всё это и знают, и понимают те самые люди, которые всё-таки апеллируют к Сталину.
Так они выражают желание быть встроенными в большую идеалистическую концепцию жизни — не кровавую, не жестокую, без лагерей и расстрелов, а, наоборот, какую-нибудь такую хорошую... Возможна ли она?
Некоторые рядовые хотят, чтобы была возможна.
У нас в стране привыкли, что великую концепцию бытия индивиду подносит власть на блюдечке или в жестяной миске. И когда нет такой жестянки с готовой великой концепцией, простые и рядовые люди не понимают, что надо пытаться самим такую концепцию приготовить и воплощать, и отнюдь не на кухне и не в примерочной на шопинге.
Сталин становится для некоторых символом освобождения индивида от необходимости самолично созидать концепции бытия на свой страх и риск.
Жажда такой свободы от свободы плоха. Но потребность в великой концепции бытия, способной объединить большие группы населения, вывести рядовых индивидов за пределы частных интересов, частного настоящего, прозаических потребностей, — эта потребность сама по себе не плоха.
У нынешнего рядового человека есть нерастраченный душевный потенциал, не востребованный обществом и государством. Возможно, мы ещё застанем то время, когда история начнёт как-то распоряжаться этим потенциалом.