Поколение обещания или обнищания?

2009 год объявлен в России Годом молодежи. Мы привыкли относиться к молодежи как к ресурсу развития. Чего нам ждать от нее? И чего она ждет от нас? Об этом говорят обозреватель «России» Дмитрий ПЕТРОВ и руководитель исследовательской группы «ЦИРКОН» Игорь ЗАДОРИН в рубрике «Беседы с социологом» 

 

2009 год объявлен в России Годом молодежи. Мы привыкли относиться к молодежи как к ресурсу развития. Чего нам ждать от нее? И чего она ждет от нас? Об этом говорят обозреватель «России» Дмитрий ПЕТРОВ и руководитель исследовательской группы «ЦИРКОН» Игорь ЗАДОРИН в рубрике «Беседы с социологом».

– Молодежь – вечная тема. Для взрослых. Они очень любят ее обсуждать. Но молодежь – не тема. Она социальный слой, еще совсем недавно брошенный на произвол судьбы. Всеми, кроме, может быть, родителей… И вдруг – повышенный и упорный интерес власти к молодежи. С чего бы?

– Этот интерес в первую очередь политический. Первый большой заказ на исследования, связанные с молодежью, мы (и не мы одни) получили от власти в 2005 году – после «цветных» революций в Грузии и на Украине. Заказчиков прежде всего интересовал простой вопрос: есть ли вероятность того, что и российская молодежь активно выступит как протестная сила, подобно украинской и грузинской?

Детальные исследования (опросы более 2500 человек в возрасте от 16 до 24 лет) показали: российская молодежь не будет движущей силой «оранжевых» и прочих революций. Потому что в массе своей не хочет никаких революций. Наш доклад внимательно изучили. Но на всякий случай запустили программу создания прогосударственных молодежных организаций и на следующий год заказали еще более масштабное исследование. Мы вновь опросили более 4000 юношей и девушек в 20 регионах страны, и все подтвердилось. Вместе с тем интерес разного рода заказчиков к исследованиям молодежи не ослабевает.

– А что их в первую очередь интересует, когда речь идет о молодежи?

– Потенциал ее политической мобилизации. И вопросы, связанные с ценностями.

В 2005–2006 гг. мы выяснили, что в плане идеологических и политических ценностей наша молодежь куда более консервативна, чем старшие поколения. Она в массе своей чаще уважает государство и сегодняшнюю власть, более патриотична, чем родители. Она ценит вполне традиционные ценности – дом, семью, работу (по крайней мере декларирует это), ориентируется на карьерный рост и совсем не жаждет заниматься политикой. Вообще результат исследований нас сначала несколько удивил, ведь широко распространено убеждение, что молодежь всегда выражает большее недовольство и старается изменить текущее устройство жизни. Но поразмыслив, мы поняли, что у непротестного мироощущения российской молодежи есть свои причины.

Какие?

– Взгляните на 2000-е годы. Кто-то говорит, что у молодого поколения тогда было мало возможностей для реализации. Нет. Перед ним открылись широчайшие перспективы (в пределах российских возможностей). Куда более широкие, чем для средних возрастов.

Причина первая. В России механизм найма на работу до сих пор слабо связан с квалификацией. В 90-х и в начале нашего экономического подъема (в первой половине «нулевых») на работу можно было устроиться вообще без профессиональной квалификации. И наоборот, качество образования и опыт нередко не гарантировали занятость, поскольку целые отрасли, требовавшие ранее квалифицированные кадры (ВПК, атомная энергетика, электронная промышленность), замирали или погибали вовсе. Молодежи, не имевшей профессиональных корней и ограничений, ситуация давала большие преимущества перед людьми среднего возраста, уже укорененными в профессии, образовании и квалификации, смена которых была для них серьезной травмой.

Причина вторая. В начале 2000-х годов в пользу молодежи сыграл фактор так называемого цифрового неравенства, то есть фактор владения современными информационными инструментами – компьютером, Интернетом и связанными с ним возможностями. Между поколениями легла технологическая пропасть. Ведь многие «взрослые» так и не освоили компьютер, а значит, для них закрылись целые секторы с хорошими возможностями для карьеры и высокой оплаты труда. И здесь у молодежи было преимущество, позволявшее трудоустраиваться без особого представления о сфере, где предстояло работать.

В результате таких серьезных «привилегий», которые имели молодые люди на российском рынке труда конца 90-х–начала 2000-х, они выражали большую удовлетворенность жизнью и больший оптимизм, чем их родители.

– А еще в каких установках, ценностях наша молодежь отличается от своих родителей?

– Говорить о родителях в целом – дело совершенно антисоциологическое (все-таки наше общество очень неоднородно), но на этот раз я рискну. Во-первых, молодежь России более прагматична и свои действия пытается рационально рассчитать с точки зрения успешности и эффективности, во-вторых, более индивидуалистична, коллективная солидарность и устойчивые социальные связи – понятия, которые ей еще предстоит осваивать. В-третьих, она меньше надеется на государство, а больше на себя, а это, кстати, означает, что у нее меньше потребность предъявлять власти какие-либо претензии.

С начала 2000-х ей уже не надо было ничего ломать в политическом устройстве страны. Переосмысление обществом революционных реформ начала 90-х все чаще приводило молодых людей к восприятию действий старшего поколения как неубедительных и во многом ошибочных (родители «лоханулись»). Любая политическая деятельность воспринималась как грязная и продажная. Прагматические материальные интересы все больше уводили молодежь от политики и социальной активности в более консервативные области (семью, карьеру и рост благосостояния). Этим российская молодежь отличалась от украинской и грузинской, для которых политика еще некоторое время назад была пространством поиска себя.

– А что, наша молодежь совсем аполитична и социально пассивна?

– В рамках нашего первого исследования мы разделили молодежь на несколько групп: активные и сознательные сторонники власти, неосознанные сторонники власти, неопределившиеся и активные противники власти. Последняя группа включала лишь 4–4,5% опрошенных.

Как-то на одном из семинаров я привел эту цифру и услышал от одного из лидеров молодых левых радикалов слова: «Отлично, нам этого хватит». Он имел в виду, что дело не в количестве, а в том, что и эта небольшая, но энергичная и деятельная группа может стать запалом массового недовольства – «завести» людей и снести все что угодно, как на Украине. Но мой оппонент не видел принципиальной разницы в контексте. На Украине эта группа молодежи противостояла власти в ситуации, когда пассивное и молчаливое большинство одобряло ее действия. А у нас радикальное протестное выступление против президента и правительства скорее вызовет неприязнь и неодобрение большинства. Рейтинг Кучмы в 2004 году был 4–5%. Любое выступление против него встречало поддержку, а оппозиционер с майдана был в глазах людей героем. А у нас он выглядел бы неудачником и маргиналом, вроде сторонников Лимонова, неадекватных по отношению к реальности, которая состоит в том числе из 50–60% одобряющих деятельность президента РФ.

А ведь для большинства молодых людей именно адекватность в глазах других – один из важнейших факторов, определяющих поведение. Молодежь куда более, чем старшие, чувствительна к оценкам окружающих. Проще говоря – к тому, что модно, а что нет. На Украине размахивать оранжевым флагом было модно. А у нас – скорее наоборот. Но, похоже, в самое последнее время ситуация меняется…

– Неужели и тут повлиял экономический кризис?

– Нет, дело совсем в другом. Появились образцы для подражания. Во-первых, начиная с октября 2005 года наша молодежь постоянно видит по телевизору события за рубежом, связанные с молодежными волнениями, причем в восприятии молодых весьма «успешными» (Франция, Греция, Киргизия, Прибалтика, Молдавия и т. п.). Во-вторых, власть сама за это время создала много движений вроде «Наших», «Молодой гвардии», «России молодой» и т. п., считая, что строит бастион против «оранжевой волны». Но типаж политически активного молодого человека оказался привлекательным. Деятельность указанных организаций сделала участие в политике нормальным, престижным занятием. Так власть породила активность, которую поначалу хотела сдержать, и выпустила из бутылки джинна. Джинна молодежного активизма.

– Но разве такая активность опасна? Недавние исследования фонда «Общественное мнение» показывают, что знаменитые футболисты куда больше влияют на молодежь, чем деятели из «России молодой».

– Возможно. Но по сравнению с 2005 годом влияние политических фигур выросло. Как и престижность их деятельности. Впрочем, и сейчас она охватывает сравнительно скромное число юношей и девушек. Учеба, карьера, благосостояние и возможность выбирать досуг стоят на первом месте. Кстати, по нашим исследованиям, для многих молодых людей политическая активность есть форма досуга, причем в последнее время вполне конкурирующая с другими формами типа футбольного «боления» или рок-«фанатения».

Справедливости ради надо сказать и о такой ценности, как семья. В течение последних лет ценность семьи и детей в глазах молодежи постоянно росла. Кстати, в 2008 году впервые за многие годы рождаемость в России превысила смертность.

Причем выбор в сторону семьи и детей не был связан напрямую с материальными стимулами (хотя правительство здесь сделало немало) и обстоятельствами. Он связан прежде всего с видением перспективы. С пусть смутным, но представлением о том, что личное будущее может быть лучше, чем настоящее. С тем, что можно принимать решения на годы вперед. С тем, что социально-экономическая обстановка, в которой ты живешь, позволяет это делать. Так ощущала себя молодежь до самого недавнего времени.

– Но разразился кризис, начались увольнения…

– И оказалось, что молодежь вновь выиграла!

В ряде отраслей «старые» кадры выбывают быстрее, чем могут заполняться их места. Так, в переживающем возрождение атомном комплексе, где открываются новые предприятия и требуются тысячи сотрудников, зафиксирован рост. И конечно, там отдадут предпочтение молодым. Да, эти предприятия расположены не в Москве и не в центре России, а скажем, в Сибири. Но кто скорее туда поедет – человек среднего возраста или молодой? Ответ понятен. Это ли не новые карьерные возможности?

Впрочем, хорошее образование играет сегодня куда большую роль, чем еще несколько лет назад. И это заставляет молодых по-другому относиться к учебе, что не для всех приемлемо. Все-таки стереотипы быстрого трудоустройства без должного на то основания еще распространены, и многие молодые пытаются реализоваться в этой старой парадигме.

– Но можно ли рассчитывать на такую молодежь, как на ресурс развития страны?

– Как на творческий ресурс можно рассчитывать лишь на малую часть. Большинство молодежи далеко от того, чтобы драться за новые знания и искать нестандартные решения. И в этом оно не отличается от основной части населения.

Физическое здоровье позволяет ей больше, но ее стремление к достижениям сейчас ниже. Мы это фиксировали с точки зрения социальной активности, но, думаю, в профессиональной сфере ситуация похожая. Замечу, согласно данным Росстата в последние годы неуклонно снижается число вновь открываемых предприятий. Многие молодые люди предпочитают рискам и ответственности предпринимательства неспешную карьеру на государственной службе.

Ориентация на материальный успех хотя и доминирует, но уже снижается. Это не было бы печальным (все-таки ценность материального ранее была гипертрофирована), если бы на смену культурным образцам (поведенческим типажам) эпохи «первоначального накопления капитала» приходили бы другие, не менее яркие. Скажем, образец сугубо профессионального (творческого) успеха или публичного (общественного) признания. Подчеркну, речь не идет о больших ученых и великих артистах. Образцы для подражания должны быть рядом и в окружающей человека жизни. Их нахождение и предъявление – важнейшая задача молодежной политики.

– 90-е годы были периодом бессубъектности и беспроектности. Государство и общество лишь реагировали на внешние вызовы… Но в 2000-х годах возник намек на возможность создания более или менее масштабной программы развития. Какова в ней может быть роль молодежи?

– Если государство замышляет серьезный проект и рассматривает молодежь как ресурс его реализации, то оно должно сделать проект привлекательным для нее. Если мы говорим об инновационном развитии и интеллектуальном производстве, то эта деятельность должна быть привлекательной и модной, если хотите. Как в 50–60-е годы, когда «физик в очках» был представлен «героем нашего времени». Сейчас героем, допустим, можно сделать компьютерщика, биотехнолога, генетика, гуманитарного технолога… И если молодежь примет эти примеры, она сможет многое.

– Творческая, ищущая, талантливая молодежь нередко торопится примкнуть к «нарушителям спокойствия». Но видя их опасную бесперспективность, она становится союзницей сил стабильности. Причем более полезной, чем потомственные конформисты. Ценит ли это власть?

– Власть всегда ценит тот ресурс, который позволяет ей решать ее главную задачу. Если в «нулевые» годы такой главной задачей было восстановление и повышение устойчивости российской политической системы, то и люди нужны были такие, которые обеспечивали бы стабильность и лояльность. А сейчас система управления нуждается в повышении чувствительности, способности быстро и правильно реагировать на новые вызовы времени и воспринимать все передовое, обеспечивающее инновационное развитие. Поэтому вряд ли сегодня власть будет рада лояльной, но пассивной молодежи.

Возможно, сейчас надо будет искать и ориентироваться на небольшой и не совсем лояльный, но эффективный слой активных и креативных людей… Стране нужны те, кто чего-то хочет, ищет, желает. Те, кто сможет найти (создать!) для себя и других достойное место в процессе новых перемен.

 

RUSSIANEWS.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе