Ностальгия без права переписки. 22 книги о том, как общество и искусство воспринимают прошлое

Об этих и других способах восприятия прошлого можно узнать из работ, вошедших в подборку исследователя памяти и медиа Андрея Завадского. Специально для «Ножа» он составил список из 22 книг, повествующих о том, как прошлое проявляет себя в самых разных областях человеческой деятельности.


В Музее современного искусства «Гараж» проходит цикл дискуссий «Искусства памяти», подготовленный Александрой Евтушенко и автором этого текста, редактором журнала «The Garage Journal: исследования в области искусства, музеев и культуры» Андреем Завадским в рамках публичной программы к выставке немецкого художника Томаса Деманда «Зеркало без памяти» (10 сентября 2021 — 30 января 2022). Участники дискуссий — ученые, современные художники, писатели, композиторы, режиссеры — обсудят, какую роль играют искусства в осмыслении и переосмыслении прошлого. Послезавтра пройдет вторая встреча этого цикла: «Движущиеся изображения — подвижное прошлое. Как кино расширяет границы истории и памяти».



Коллективная память

Алейда Ассман «Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика»
«Новое литературное обозрение», 2014


Помимо названной выше, на русский язык переведены еще три книги Ассман — «Новое недовольство мемориальной культурой», «Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна» и «Забвение истории — одержимость историей» («Новое литературное обозрение», 2016, 2017 и 2019 соответственно). Всячески рекомендую все четыре, но первую — особенно. Именно из-за нее я однажды, зачитавшись, едва не опоздал на самолет. На русском языке, на мой взгляд, нет лучше издания, где бы доступнее и увлекательнее излагались основы исследований памяти. Во-первых, Ассман прекрасно разбирает разные виды памяти, среди которых биологическая (личная), социальная (коммуникативная) и культурная (которую она впервые теоретизировала вместе с мужем Яном Ассманом); отдельного обсуждения удостаивается ставшее расхожим — но оспариваемое учеными — выражение «коллективная память», употребляемое и в этом тексте. Во-вторых, автор рассматривает и пытается синтезировать многочисленные теории и подходы к изучению памяти. И, наконец, в книге множество интереснейших примеров и кейсов, что делает ее чтение во время путешествий занятием если не опасным, то как минимум рискованным. Со времени выхода книги на немецком языке прошло 15 лет — и с тех пор memory studies ушли вперед. Но даже несмотря на это «Длинная тень прошлого» — стоящее чтение.



Юлия Сафронова «Историческая память: введение»
«Учебники Европейского университета, 2020


Юлия Сафронова, историк из Европейского университета в Санкт-Петербурге, написала отличное введение в исследования памяти. Книга задумана как учебник — и это ее сильная сторона. Начиная с определения memory studies как исследовательского поля, автор последовательно разбирает самые важные концепции памяти за последние сто лет — от «коллективной памяти» и «социальных рамок памяти» Мориса Хальбвакса до «мест памяти» Пьера Нора и «культурной памяти» Яна и Алейды Ассманов (для концептуализации которых, кстати, важнейшее значение имели работы Юрия Лотмана и Бориса Успенского). Отдельные главы посвящены культурной травме, ностальгии и постпамяти, взаимоотношениям памяти и медиа, а также бытованию и использованию прошлого в публичной сфере, включая историческую политику и публичную историю. Если задаетесь вопросом, с чего начать знакомство с memory studies, то это отличный вариант.



Николай Эппле «Неудобное прошлое. Память о государственных преступлениях в России и других странах»
«Новое литературное обозрение», 2020


Российские исследования памяти остаются довольно герметичными, замкнутыми на себе, поэтому русскоязычные издания о том, как зарубежные страны работают с трудным прошлым, можно пересчитать по пальцам. Книга Николая Эппле посвящена памяти о советских репрессиях, но особенно хороша именно анализом иностранных кейсов — Аргентины, Испании, ЮАР, Польши, Германии и Японии, — служащих контекстом для осмысления государственных преступлений в СССР. Смысл здесь не только в расширении горизонтов: примеры того, как другие страны прорабатывают прошлое, создают новую оптику для осмысления собственной истории.



Александр Эткинд «Кривое горе: Память о непогребенных»
«Новое литературное обозрение», 2016


Книга посвящена памяти о жертвах советских репрессий. Почему Эткинд говорит о «горе» и почему о «кривом»? Принадлежащая ему концепция «миметического горя», определяемого как «повторяющаяся реакция на потерю, которая символически воспроизводит саму потерю», напоминает травму, но не сводится к ней — хотя, по словам самого автора, «некоторые элементы теории травмы позволяют понять горе». В книге анализируются пространство культурной памяти после социальной катастрофы в Советском Союзе и механизмы скорби.

«Культурные жанры памяти в России, — пишет Эткинд во введении, — <…> демонстрируют необычные и, может быть, даже извращенные — кривые — формы горя по прошлому, которые связаны с подобными же способами понимания настоящего».

С такой концептуализацией памяти о советских репрессиях можно спорить, но то, что это одна из действительно оригинальных попыток выработать язык для разговора на эту тему, отрицать невозможно. Я когда-то в рецензии на «Длинную тень прошлого» написал, что «нам нужна своя Ассман». Так вот Эткинд, один из пионеров исследований восточноевропейской памяти (тут стоит вспомнить его известный проект «Войны памяти: культурная динамика в Польше, России и Украине» в Кембриджском университете (2010–2013)), —— один из главных претендентов на эту роль.



Елена Жемкова, Алена Козлова, Николай Михайлов, Ирина Островская (авторы-составители) «Право переписки. Связь воли и неволи: о письмах, посылках и свиданиях заключенных советских тюрем и лагерей»
Agey Tomesh, 2017


«Право переписки» — одна из моих любимых книг издательской программы общества «Мемориал», наряду со сборником «Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям», в котором собраны и проанализированы письма репрессированных родителей из мест заключения и который в 2020 году вышел уже в третьем издании, и книгой «Агнесса. Исповедь жены сталинского чекиста» (2017) Миры Яковенко с воспоминаниями Агнессы Мироновой, жены сотрудника Народного комиссариата иностранных дел СССР Сергея Миронова. «Право переписки» вышла вслед за одноименной выставкой (2014–2015) в московском «Мемориале», посвященной общению советских заключенных с «волей».


Иногда, чтобы хоть немного приблизиться к пониманию такой необъятной, полной лакун темы, как советские репрессии, лучше всего взять лупу и попытаться как можно внимательнее вглядеться в миниатюрные свидетельства — такие как письма узников ГУЛАГа, написанные на крошечных обрывках бумаги и зашитые в складках одежды в надежде, что адресат догадается, отыщет послание и сможет разобрать написанное.


Выставка в «Мемориале» — выдающаяся, на мой взгляд, — предоставляла возможность ознакомиться с подобными источниками. Книга же, снабженная научными комментариями, может служить как средством для углубленного обращения к теме, так и — для тех, кто выставки не видел, — прекрасной возможностью восполнить этот очевидный пробел. К тому же и «Право переписки», и «Папины письма» можно скачать совершенно бесплатно. Кстати, сейчас в московском «Мемориале» идет выставка «Материал. Женская память о ГУЛАГе» — о материальных объектах, созданных и сохраненных бывшими узницами лагерей (временно закрытая для посещения в связи с пандемией, она будет работать до марта 2023 года, так что советую сходить при ближайшей возможности).



Публичная история

Светлана Бойм «Будущее ностальгии»
«Новое литературное обозрение», 2021


Рано ушедшая от нас Светлана Бойм (1959–2015) была одной из первых, кто обратился к теме советского прошлого и его роли в постсоветском настоящем. Впервые опубликованную на английском в 2001 году работу «Будущее ностальгии» на русский перевели в 2019-м, а недавно выпустили второе издание. Книга, как очевидно из названия, посвящена ностальгии как модусу взаимодействия с прошлым. Таких, как Бойм, принято называть людьми эпохи Возрождения. Я предпочитаю пусть и несколько неловкое (по крайней мере, в русскоязычном варианте) слово «мыслитель» — другие слова не отдают Бойм должного.


Она работала — мыслила — не только как славистка и антрополог, но и как художница, куратор, писательница, драматург.


Сводить ее наследие к одной книжке даже как-то неудобно, но тем не менее: ее концептуализация двух типов ностальгии — «рефлексирующей» и «реставрирующей» — до сих пор актуальна и активно применяется исследователями, работающими по всему миру.



Андрей Завадский и Вера Дубина (редакторы-составители) «Всё в прошлом: теория и практика публичной истории»
«Новое издательство», 2021


Минутка саморекламы. Несмотря на растущий интерес к прошлому и увеличение числа посвященных ему медиапроектов, на русском языке до сих пор не существовало хендбука или учебника, который служил бы введением в публичную историю как дисциплину. Коллективная монография «Всё в прошлом» была задумана мной и историком Верой Дубиной с целью этот пробел восполнить. Среди авторов книги — Андрей Зорин, Илья Калинин, Юлия Лайус, Дарья Радченко, Елена Рачева, Сергей Ушакин и еще два десятка чудесных людей.


В каких точках пересекаются публичная история и защита окружающей среды? Как прошлое используется в видеоиграх или комиксах? Что такое историческая проза и кто такие попаданцы? Авторы дают ответы на эти и многие другие вопросы.


Одна из глав книги, кстати, посвящена отличиям и пересечениям memory studies и публичной истории.



Иван Курилла «Битва за прошлое. Как политика меняет историю»
«Альпина Паблишер», 2021


Книгу эту я в руках пока не держал (она должна выйти в ближайшее время), но всё, что делает Курилла, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, — безоговорочно заслуживает внимания, поэтому не боюсь рекомендовать эту работу, посвященную влиянию политики на историю, вслепую.



Олег Хлевнюк «Сталин. Жизнь одного вождя»
Corpus, 2015


Главная задача публичной истории как сферы практической деятельности (в отличие от поля научных исследований) — сделать прошлое ближе и понятнее современному человеку, не упрощая это прошлое и не лишая его инаковости. В этом смысле «Сталина» Олега Хлевнюка можно считать выдающимся примером публичной истории. При этом особенность этой работы в том, что написана она не «просто» публичным историком, доходчиво пересказывающим уже опубликованные и известные штудии, а едва ли не главным специалистом по сталинизму в России. Иными словами, эта чрезвычайно интересная книга создана на основе кропотливой работы с многочисленными источниками.

«Сильная сторона увлекательно написанной книги Хлевнюка состоит как раз в максимально возможной объективности автора, не утверждающего ничего, что не подтверждалось бы документами или чего бы нельзя было на их основании с известной долей вероятности предположить», — пишет Вера Дубина в посвященной жанру исторической биографии главе упомянутой выше книги «Всё в прошлом».

Через биографию Сталина Хлевнюк показывает, как создавалась, развивалась и функционировала репрессивная система в Советском Союзе.



Прошлое в искусстве

Клементин Делисс «Метаболический музей»
Музей современного искусства «Гараж», 2021


В 2010–2015 годах исследовательница, издательница и куратор Клементин Делисс была директором франкфуртского Музея мировых культур (Weltkulturen Museum), где предприняла амбициозную попытку переосмыслить колониальное наследие музея. В этой книге, недавно переведенной на русский язык, Делисс рассказывает о своем опыте директорства и предлагает экспериментальную модель музея-университета, в основе которого — междисциплинарная и трансдисциплинарная исследовательская работа, призванная вернуть коллекции европейских этнологических музеев к жизни. Но для данного перечня книга Делисс важна другим, а именно призывом — совсем не новым для «новой музеологии» и постколониальной теории, но по-прежнему довольно редким для музейной практики — вернуть «этнографические объекты» в пространство искусства.


Делисс справедливо утверждает, что украденные колонизаторами предметы искусства должны быть возвращены их законным владельцам, но пока этого не происходит, необходимо сделать их доступными для всех.


Выполнить эту задачу можно путем извлечения этих экспонатов из пыльных запасников и приглашения современных художников, писателей, режиссеров и других профессионалов для «лабораторной работы» с ними. Эти предметы искусства могут рассказать многое о своем прошлом — и их истории должны быть услышаны.



Наталия Мазур (редактор-составитель) «Мир образов. Образы мира. Антология исследований визуальной культуры»
«Новое издательство», 2018


Хрестоматийный труд, посвященный памяти искусства и ее механизмам. Считается, что вопросом, какую роль во взаимодействии человека с прошлым играют визуальные образы, впервые задался гамбургский историк искусства Аби Варбург. Самая известная его работа — «Атлас „Мнемозина“» — представляет собой затянутые черной тканью панели, на которых Варбург располагал организованные тематически и принадлежащие разным историческим эпохам картинки, пытаясь понять, как визуальные образы передаются из поколения в поколение. Именно с Варбурга и его метода и начинается антология Наталии Мазур, включающая также тексты Эрнста Гомбриха, Эрвина Панофского, Карло Гинзбурга, Светланы Алперс, Уильяма Дж. Т. Митчелла и многих других исследователей визуальной культуры. Несмотря на очевидный уклон в сторону авторов-мужчин, эта антология — абсолютный маст для всех, кому интересны визуальные исследования и их связь с прошлым.



Ольга Лаврентьева «Сурвило»
«Бумкнига», 2019


Прекрасный пример того, как искусство может работать с прошлым. Вопросы, является ли комикс жанром искусства и позволительно ли этому жанру работать с трагическим прошлым, сегодня уже не актуальны. Задаваться ими бессмысленно с тех пор, как «Маус» Арта Шпигельмана стал бестселлером и получил (в 1992 году) Пулитцера. «Сурвило» Лаврентьевой можно поставить в один ряд с этой и другими такими работами.


В комиксе рассказывается история бабушки Лаврентьевой, Валентины Викентьевны Сурвило, которая прошла через сталинские репрессии и блокаду Ленинграда.


Эта чрезвычайно личная, но при этом отражающая судьбы тысяч и миллионов советских людей история. Лаврентьева бережно относится к рассказу бабушки, а самое главное — разрабатывает графический язык для передачи сложности и неполноты воспоминаний.



Прошлое в художественной литературе

Катя Петровская «Кажется Эстер»
«Издательство Ивана Лимбаха», 2021


Историческая проза, по ощущению, переживает сегодня ренессанс. Здесь можно было бы назвать и «Памяти памяти» Марии Степановой, и «Восстание» Николая В. Кононова, и «Зимнюю дорогу» Леонида Юзефовича, и романы Гузели Яхиной, и многие другие произведения. Но я остановлюсь на трех. Во-первых, на недавно вышедшей на русском языке книге украинско-немецкой писательницы Кати Петровской «Кажется Эстер». В ней Петровская рассказывает историю XX века через историю своей семьи, ставшей жертвой Второй мировой войны, голода, холокоста. Примечательно, что Петровская написала книгу по-немецки:

«В этой книжке вообще всё правда — кроме немецкого языка. Немецкий язык — это единственный фиктивный элемент, который всё переводит из плана нон-фикшен в план фикшен», — рассказывает она в одном интервью.

По мнению критиков, с которым я обеими руками соглашаюсь, в «Кажется Эстер» Петровская находит способ рассказать о том, что трудно облечь в слова.



Полина Барскова «Живые картины»
«Издательство Ивана Лимбаха», 2019


Вторая книга, которую я хотел бы отметить в этом списке, посвящена сложнейшей теме блокады Ленинграда. В этой прозаической работе поэт и филолог Полина Барскова рассказывает истории блокады, но делает это через личный опыт. С книгой Петровской эту работу объединяет удачная попытка найти язык для разговора о болезненном, не поддающемся осмыслению, а тем более облечению в текстовую форму фрагменте прошлого. Гораздо лучше меня об этой книге написал Станислав Львовский:

«Формально в книге собраны скорее рассказы, скорее повести (что бы ни значило это слово) и даже одна пьеса, но на самом деле она представляет собой цельный, тщательно выстроенный длинный нарратив: так выглядел бы русский роман, если бы его взяли живым на небо — однако и в этом случае, боюсь, вещество его не смогло бы сгуститься в субстанцию такой режущей хрупкости, такой стеклянной прозрачности и такой обжигающей ясности, как субстанция этой книги».



Вьет Тан Нгуен «Сочувствующий»
Corpus, 2019


Наконец, третья книга, которую я хотел бы порекомендовать, — это «Сочувствующий». В дебютном романе, получившем в 2016 году Пулитцеровскую премию, Вьет Тан Нгуен рассказывает о последнем этапе вьетнамской войны. Книга меняет оптику взгляда на эту войну, включая в американскую историю перспективу вьетнамцев, как оставшихся в родной стране, так и иммигрировавших в США. По сути, автор вписывает членов вьетнамской диаспоры в историю страны, и вписывает по своим, не навязанным извне правилам. Российскому читателю этот роман следует читать по целому ряду причин. Во-первых, в рамках общей открытости иному опыту. Во-вторых, как отличный пример разговора о трудном прошлом. И, наконец, как кейс интеграции теории в практику: Вьет Тан Нгуен, университетский профессор, хорошо знаком с наработками memory studies —— и даже выступал на одной из ежегодных конференций Ассоциации исследований памяти.



Прошлое в кино

Евгений Добренко «Музей революции: Советское кино и сталинский исторический нарратив»
«Новое литературное обозрение, 2008


В этой работе известнейшего исследователя советской культуры Евгения Добренко рассказывается о том, как память и история использовались в эпоху сталинизма для конструирования «советского человека» и какую роль в этом процессе играл кинематограф. Техники создания исторических репрезентаций — в центре внимания Добренко. Именно через эту призму он анализирует фильмы Эйзенштейна, Пудовкина, Ромма и других советских режиссеров. Рекомендую всем, кто интересуется использованием прошлого в кинематографе — и не только.



Илья Кукулин «Машины зашумевшего времени: как советский монтаж стал методом неофициальной культуры»
«Новое литературное обозрение», 2015


Какую роль в истории русского модернизма сыграл монтаж? Это исследование Ильи Кукулина прослеживает развитие монтажа в XX веке, включая его превращение из важнейшего инструмента революционного модернизма в инструмент соцреализма, а затем в метод неподцензурных кино и визуального искусства в позднем СССР.


Автора интересует, как киномонтаж сказался на творчестве писателей и художников — Александра Солженицына, Людмилы Улицкой, Ильи Кабакова и других.


При этом важно, что Кукулин не ограничивается российским материалом, помещая свое исследование в контекст американской и европейской культур.



Прошлое в театре

Наталия Якубова «Театр эпохи перемен в Польше, Венгрии и России, 1990–2010-е годы»
«Новое литературное обозрение, 2014


Важнейшая для исследований театра и прошлого книга на русском языке. В этой монографии Якубова анализирует причины и контекст «театральных революций» в Польше и Венгрии — и сравнивает эти события с развитием российского театра. Эта книга о роли театра и театроведения в формировании культуры памяти, в том числе о переосмыслении документа и обращении к концепции «постпамять» Марианны Хирш, а также о том, чем польский и венгерский опыт могут быть полезны России.



Прошлое в музыке

Александр Горбачев (редактор) «Не надо стесняться»
Институт музыкальных инициатив и журнал «Афиша», 2021


Огромный розовый том, в котором рассказывается история постсоветской поп-музыки в 169 песнях. Здесь «Ясный мой свет» Татьяны Булановой, «Посмотри в глаза» Натальи Ветлицкой, «Третье сентября» Михаила Шуфутинского, «Сэра» Валерия Меладзе и другие хиты, которые пропитывают все поры выросших в 1990-е и которые сегодня снова можно услышать на московских вечеринках. Но если вечеринки — всего лишь проявление ностальгии по юности и откровенное заигрывание с ней некоторых музыкантов (тут невозможно не вспомнить «Про белые розы» (2019) Димы Билана), то прогремевшая в 2018-м песня «90» Монеточки — нечто большее: попытка понять себя и свое настоящее через обращение к предыдущей эпохе.



Михаил Калужский «Репрессированная музыка»
«Классика-XXI», 2007


В книге Михаила Калужского рассказывается о том, как восемь композиторов (Всеволод Задерацкий, Александр Мосолов, Александр Веприк, Моисей Вайнберг, Павел Хаас, Гидеон Кляйн, Виктор Ульман и Эрвин Шульхофф) противостояли двум самым жестоким режимам XX века — нацистскому и коммунистическому — и как это отразилось на судьбе их музыкальных произведений. Это история травли инакомыслящих композиторов в СССР и Третьем рейхе. Важно, что в рамках проекта был записан CD, на котором современные музыканты исполняют сочинения всех восьми репрессированных композиторов. На Spotify я этот альбом, к сожалению, найти не смог.



Прошлое и гендер

Наталья Пушкарева, Анна Белова, Наталья Мицюк «Сметая запреты: Очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков»
«Новое литературное обозрение», 2021


Как менялись представления о женской сексуальности в России на протяжении XI—ХХ веков? В этой коллективной монографии анализируются церковные сборники наказаний, медицинские формуляры российских родильных домов, материалы судебных дел, личные воспоминания и другие источники, на основе которых Пушкарева, Белова и Мицюк рассказывают о том, кто, почему и как регулировал и цензурировал сексуальную жизнь женщин в России на протяжении десяти столетий.



Клэр И. Макколлум «Судьба Нового человека»
«Новое литературное обозрение», 2021


Исследование британского историка Клэр И. Макколлум, тоже вышедшее на русском языке в этом году, посвящено анализу репрезентаций маскулинности в советской визуальной культуре 1945–1965 годов. Как менялись в советском государстве представления о том, каким должен быть мужчина? На материале советских медиа, среди которых, например, журнал «Огонек», автор анализирует образы маскулинности до Второй мировой и после нее, фокусируясь на сформировавшемся в послевоенном СССР образе мужчины, в основу которого был положен идеал солдата и отца.

Поделиться