Интересное дело: наше государство создано на деньги крупного бизнеса. Советскую собственность, как принято считать, «за бесценок» отдали нескольким видным предпринимателям, а за это они перезапустили на новой рыночной основе неработающие предприятия, создали рабочие места, стали платить налоги. Сформировалась система, которую уже можно было без особой натяжки называть государством, включая пополняемый работающей экономикой государственный бюджет. Но чтобы продолжать работать в этой системе, нужно было платить и дополнительный налог – политический, за лояльность. Кто не платил этот налог или считал, что государство «дает нереальные планы», – вышел из системы.

Одновременно государство, кормясь с этого неформального налога, все равно поддерживало в населении страны представления о крупном бизнесе как о воровском и бесчестном.

Кризис отменил эту модель. Теперь строится новая. С одной стороны, от бизнеса требуется, чтобы он отдавал налог под названием «моральный долг», но на этот раз методом сохранения рабочих мест, а значит – обеспечения социального спокойствия. С другой стороны, его призывают к корпоративной солидарности: во вчерашнем разговоре с всероссийским кризисным управляющим Игорем Шуваловым президент попросил его передать бизнесу – не надо сознательно подрывать империи друг друга.

В этой фразе читался намек на многое, но в памяти немедленно всплыли требования «Альфа-групп» к Дерипаске вернуть долги.

Вообще говоря, требовать от наших бизнесменов солидарности, да еще в нашей жестковатой системе, основанной на взаимном недоверии, – все равно, что просить банки, получившие финансовую помощь от государства, не конвертировать немедленно рубли в доллары. В некотором роде «поздно пить боржоми» и в истории с «моральными долгами»: бизнес очень быстро стал снижать издержки именно за счет сокращений персонала. Хотя, конечно, это касается не столько пролетариата – от шахтеров до работников автозаводов (здесь сказывается боязнь концентрированного социального взрыва), сколько офисного планктона, то есть работников «новой экономики», которые в меньшей степени склонны к бунту и свою энергию тратят на поиски работы.

Но слово сказано – и делиться теперь будут по-новому, по-кризисному.

Настораживает лишь старая недобрая тональность призыва – с прямым намеком на то, что состояния нажиты недобросовестным путем. Это в очередной раз подрывает доверие к частной собственности и стимулирует недоверие к бизнесу и частной инициативе. Хотя именно кризис мог бы поспособствовать моральной реабилитации бизнеса, имиджевой легитимации частной собственности. Но мы опять относимся к нашим бизнесменам как к «баронам-разбойникам».

Да, богатство первых олигархов строилось по тем же принципам, что и империи Вандербильда, Моргана, Карнеги, Рокфеллера, Гарримана, то есть не в логике чисто рыночного, фритрейдерского капитализма, а на основе тесного союза с государством. Все эти истории были описаны автором термина Мэтью Джозефсоном еще в 1934 году в его классической книге «Бароны-разбойники». Но не случаен и подзаголовок книги – «Великие американские капиталисты». В конце концов, они тоже платили и политические, и социальные налоги. Некоторые добровольно, о чем нам напоминает, например, история Фонда Карнеги в защиту мира, основанного одним из «баронов».

Ну, да, олигархический капитализм ославил себя, превратившись в гламурный. Наши капиталисты и сопровождающие их глянцевые существа из Рублевского укрепрайона даже сформировали особый образ жизни. Это был наш ответ зажравшейся мировой атлантической закулисе. Как сказано еще у классиков: «Платье, отороченное собакой, нанесло заносчивой Вандербильдихе первый меткий удар». Но олигархи с их лакокрасочным эскортом стали стилеобразующим классом не отдельно от государства и его служащих, а вместе с ними.

Для понимания этого печального факта достаточно поднять антологию светской хроники за последние несколько лет, включая даже совсем недавние сводки с головокружительных горнолыжных трасс, пролегающих в местах обитания потенциальных жертв газовых войн.

Российское государство и бизнес связаны круговой порукой и скованы цепью взаимных обязательств. Кто кому должен заплатить резервной валютой «морального долга», не очень ясно – ценности, причем отнюдь не моральные, а материальные, давно стали общими.

В этом и состоит главная сложность нового равноудаления.

Андрей Колесников

Газета.Ru