Любовь к Орлову

Известный актер — “МК”: “Хватит задавать вопросы про моих бывших. Я женатый человек!” 

“Много лет назад я стал мечтать о режиссуре, — говорит Дмитрий Орлов. — Тесновато было в актерской рубашке”. Если кто не знает, тесновато Дмитрию было в рубашках главных героев из “Небо. Самолет. Девушка”, “Первый после Бога”, “Морской патруль”, “Воротилы” и много чего еще. Сейчас известный актер заканчивает первый полнометражный фильм в качестве режиссера — “Московский фейерверк”. Картина состоит из трех новелл. Вот и наш разговор невольно поделился на три части. О семье: жене Ирине Пеговой и дочери Тане; детстве и ошибках молодости. 


“Ира — цемент нашего брака” 

— Одна из историй — про певицу, оперную диву, — начинает Дмитрий. — Ее играет моя жена, Ирина Пегова. Когда-то ее героиня собирала полные залы. И вдруг она теряет голос. Рядом с ней оказываются два человека, которые ей помогают справиться со стрессом, а она терзает себя и других, живет прошлым, а ведь это самое страшное для человека.  


— Ирина сама поет?  


— Нет, за нее это делает Дарья Зыкова, солистка Большого театра. Мы писали фонограмму в большом зале Консерватории. За этим внимательно наблюдала Ирина, чтобы перенять нужные жесты, осанку, мимику. Поэтому когда во время семейного скандала ее героиня поет арию на фоне Кремля, выглядит это, на мой взгляд, убедительно.  


— Надеюсь, у тебя дома скандалы не перерастают в оперные арии. 


— Нет, и это в первую очередь Иринина заслуга. Она — цемент нашего брака. У меня очень тяжелый характер. Часто бываю подозрителен, жесток без повода, практически невыносим. Но Ира все терпит, и в конечном счете я становлюсь спокойнее и уравновешеннее с каждым днем.  


— Ты говоришь, что Ирине приходится тебя терпеть, но, судя по ее героине в фильме “Прогулка”, она тоже умеет выводить мужчин из себя…  


— Я ее муж и знаю ее как никто другой. Поверь, она ничего общего не имеет ни с одной из своих героинь. Просто Ира настолько талантливая актриса, что ей удается полностью перевоплотиться, но не стать одной из них. А терпеть, если уж на то пошло, приходится обоим. То я на 4 месяца уеду на съемки, то Ира улетит на гастроли. Вот и остается — любить, ждать и терпеть.  


— Как-то ты сказал, что любовь — это болезнь…  


— Я так говорил, потому что был холост и одинок. Но, в общем, не я это придумал. Во многих культурах любовь воспринимается как недуг. Еще бы: ты вдруг начинаешь беситься, страдать, делать вещи для тебя нехарактерные.  


— И часто тебе приходилось переживать этот недуг?  


— Хватит задавать такие вопросы! Я же женатый человек!  


— Тогда расскажи о жене. 


— Мы с Ириной встретились уже взрослыми людьми. Мне было тридцать чего-то, ей — двадцать чего-то. Оба обладали уже человеческим опытом. Не в смысле количества романов, хотя и это, наверное, тоже. И все равно мы считаем, что наша семья — пример любви с первого взгляда. С самого начала я не относился к Ире как к очередной девушке. И приложил максимум усилий, чтобы ее не упустить. Вцепился мертвой хваткой. Как сейчас помню короткое мгновение, за которое я понял: передо мной стоит моя жена. Нам оставалось быть вместе всего две недели, после чего Ире нужно было улетать на три месяца на гастроли. И я должен был за такое короткое время ее покорить. Это был такой натиск с моей стороны! Сейчас понимаю, что легко мог ее спугнуть. Но не спугнул. Она уехала, и мне можно было потосковать, поревновать. Проанализировать все. Я долго искал что-то плохое в ней, но так и не нашел и, когда Ира вернулась, перевез к ней свои вещи. Хотел посмотреть, как она отреагирует. Отреагировала она хорошо. Так и родилась наша семья.  


— С тещей проблем не было? А то знаешь, как в анекдотах…  


— Что ты! Наоборот, я словно получил шикарное наследство. Моя теща — просто прекрасная. Дядя, тетя Иркины, да вся ее семья — на них всегда можно положиться. Там столько сил, что я понимаю: если вдруг не справлюсь, они всегда помогут.  


— Удается одновременно строить карьеру и воспитывать детей?  


— Да, Ира все успевает отлично. Таня уже полмира с мамой объехала. Я ей даже немного завидую, потому что у меня такой возможности не было. А Таня на съемки впервые попала, когда ей было всего шесть месяцев. Дочка с мамой бывает чаще, конечно. Когда ее нет, то с няней. Очень нас поддерживает мама Иры.  


Дочь сегодня занимает главное место в нашей жизни. Когда ее не было, не было и чего-то очень важного. Дочка просто радует нас год за годом. Если был бы сыночек, было бы столько ответственности: зарядку делать по утрам, быть примером во всем. А дочка — это чистый праздник.  


— Так, может, еще будет сын?  


— Пока не загадываем. Думаю, мы не остановимся на одном ребенке, но всему свое время. 


“Был ребенок-обормот” 

— Так о чем вторая новелла в фильме?  


— О мальчике, который провел долгое время в психиатрической больнице после смерти папы. И вот парня забирает из клиники бывший друг его отца, и у них начинается своеобразный трип по городу. Мальчик пытается веселиться, но его искореженное нутро, боль, которую он когда-то испытал, приводят к тому, что он совершает преступление прямо на глазах этого человека.  


— Ты же сам достаточно рано остался без отца. Как это тебя поменяло?  


— С одной стороны, 15 лет — тот самый возраст, когда нужен папа, чтобы вправлять мозги. У меня его не было. Не было ни друзей, ни наставников. Я был один, а потому совершил много ошибок, пережив и осознав которые сформировался как личность. С другой стороны, я очень четко понял, что уже не ребенок. Вокруг люди, которым нужна моя помощь. Это серьезно повлияло на мое чувство ответственности. Не только за мою жизнь, но и судьбу других. Вот у меня на съемках рабочий кабель тащит по площадке, а я думаю: не тяжело ли ему, не жарко ли, не с похмелья ли он?  


— Скажи, а как заработать достаточно денег в 15 лет, чтобы содержать семью?  


— Есть разница между “заработать денег” и “найти средства на жизнь”. Скорее мы сейчас говорим о втором. На самом деле я со школы был артистом, чуть ли не рублей 120 получал. Потом, тогда не было кафе, клубов, дорогих магазинов — ничего, что высасывает деньги. Плюс стояло время всеобщей фарцовки, и я в этом принимал самое активное участие. Так и жили. Купить себе тачку, крутые шмотки — я даже не думал о таком. На самом деле это интересная мысль: чего мы хотим и почему мы этого хотим? Хорошо, когда есть денежки и ты свободен, но когда у тебя богатство, а ты вынужден спать с женой за стальной дверью и ходить с охраной в туалет, это не круто. Надо двигаться где-то посередине.  


— Говоришь, со школы был артистом. А как ты пошел в актеры?  


— Это все мама. Я же был ребенок-обормот. Совершенно не хотел сидеть на месте. Как-то в возрасте 8 лет пытался с друзьями перетащить через забор завода целый мотоцикл. Про нас даже в газете написали! А родители у меня — простые служащие. В доме всегда самиздатец был, мама любила театр, кино. И тут по ТВ показывают Вячеслава Спесивцева, который говорит: если у вас есть в классе самый непослушный непоседа, приводите его в нашу театр-студию. Сам я никогда об актерстве не думал, а вот маме идея понравилась. Я ей перечить не стал.  


— Маму до сих пор слушаешься?  


— Маму я, наоборот, всегда плохо слушался. На все у меня были свои соображения. А мама меня понимала, оставляла свободу выбора. Сразу после школы я не стал поступать в театральное. Время было глупое, еще эта перестройка… В итоге мне понадобилось пять лет походить по разным театр-студиям, прежде чем в 21 год поступить сначала в МХТ, а потом перевестись во ВГИК. Все пять лет мама терпела и ждала, когда я опомнюсь. Она посвятила мне, брату и сестре свою жизнь. А теперь мы о ней заботимся, подрываемся и бежим к ней при первой необходимости.  


— Как ты себя чувствовал на студенческой скамье в 21?  


— Я, в отличие от тех, кто поступает сразу после школы, твердо осознавал: это мое. А то, бывает, учишься, а к четвертому курсу понимаешь, что все не то. Я же знал свои сильные стороны. Уже не было боязни сцены, и я мог просто учиться.  


— С кем ты учился? 


— В МХТ моим однокурсником был Никита Салопин. Мы здорово подружились, и сейчас он тоже снимается в моем фильме. А во ВГИКе учился с Машей Мироновой. Вообще, с нашим поколением как-то тяжело. Это сейчас ребята с первого курса кругом снимаются, а тогда был застой, стагнация во всем. Так что и актеров известных не так много. Кто-то поменял род деятельности, а кто-то просто скурвился. 


“На теле не должно быть никаких надписей” 

— Я слышал, ты раньше работал на рынке?  


— Да. Торговал стройматериалами по 12 часов в день. Тогда я оказался среди людей, у которых за 10 долларов кипят такие страсти, какие нам и не снились. Совсем как у героя третьей новеллы “Московского фейерверка” — человека, который очень хотел купить джинсы. Персонаж, одержимый совершенно незначительными желаниями. У него нет нормальной работы, он живет на полу, но когда он решает начать торговать фейерверками, неожиданно срывает куш. Даже зарабатывает на простенькую машину. И мигом становится наглым и самодовольным. Хотя то, что он заработал, — так мало для любого нормального человека.  


— К слову, о самодовольстве: по запросу “Дмитрий Орлов” в интернете первые строчки занимают твои однофамильцы — банкир, политик и даже художник. Тебя это не задевает?  


— Популярность — такая вещь, на которую ты мало как можешь повлиять. Особенно если ты артист. Часто спрашивают: как ты получил ту или иную роль, которая сделала тебя знаменитым? Да так и получил — позвонили, пригласили, я согласился. Может, завтра появится какой-то молодой актер, возьмет себе псевдоним Дмитрий Орлов, снимется в успешном фильме или сериале, и все мы — банкиры, художники и продюсеры — окажемся на вторых местах. Но я не думаю, что эти рейтинги что-то значат.  


— Но актерское тщеславие в тебе же должно быть?  


— Я всем этим уже переболел, когда в девятом классе играл в спектакле “Прощай, овраг”. После него открывалась дверь в раздевалку, забегали девочки и мальчики с заплаканными глазами. Я помню, как стояла очередь, охраняемая конной милицией, за билетами на год вперед в молодежный театр “На Красной Пресне”, где я играл. Мы ездили на гастроли, слышали аплодисменты в тысячных залах. Такой театральный “Ласковый май”: поклонницы, цветочки, записочки.  


Были и кризисы. Несколько раз пытался завязать с этим на всю жизнь. Даже когда учился во ВГИКе. Помню, посещал дебильные кастинги на рекламу памперсов, уже буквально стоял на краю, когда позвонили и сказали: “Тут какой-то псих из Питера ищет бандитские рожи для фильма, пойдешь?” А я тогда как раз курить бросил и находился в очень нервном состоянии. Подумал — а пойду дам по роже за такие предложения! Тем человеком оказался великий русский режиссер Алексей Балабанов, благодаря которому я получил маленькую роль в фильме “Брат-2”, которой очень горжусь. После нее я понял, что на что-то гожусь. Потом был “Небо. Самолет. Девушка”, когда я понял, что могу играть и главные роли…  


Так получилось, что недавно моя физиономия пять недель подряд маячила в телевизоре в прайм-тайм, в сериалах “Морской патруль” и “Воротилы”. Да я бы прыгал от счастья, как канадский хоккеист после забитой шайбы, если бы это случилось в 21. А так у меня уже есть собственное кино, свое любимое занятие. И воспринимается это как органично произошедшая вещь.  


— А почему в “Небо. Самолет. Девушка” твой герой говорит голосом Хабенского?  


— Это является тайной, для меня непонятной. Я у Кости не спрашивал, почему так получилось. Не думаю, что это фильм украсило. Мне кажется, ответ на твой вопрос находится в рамках женского ума, сам я никогда не парился по этому поводу. Оказавшись в этом проекте, я понимал, на что иду. И, сказать по чести, все свое я получил. Это сейчас у меня есть фильм, и за каждый кадр в нем я готов голову сложить, а в том кино я нанятый работник. Делал то, что от меня требовали.  


— У каждого актера должна быть роль, которую он мечтает сыграть…  


— У меня практически не осталось актерских желаний и амбиций. В данный момент я просто неплохо зарабатываю этим на жизнь. Если мой новый бизнес будет приносить больше денег, я думаю вообще уйти из этой профессии. В прошлом году у меня было 256 съемочных дней, тогда как по КЗоТу полагается не больше 250. А если учесть, что многие из них длились не восемь часов, как положено, а двенадцать, то выйдет не меньше 300. При этом стоящих ролей очень мало. Я с удовольствием меняю приглашения в кино на ТВ-проекты.  


— Обычно актеры стараются поступать наоборот.  


— На телевидении меньше пафоса и больше труда. Звонила мне одна девушка, совсем молоденькая, приглашала сняться в “полном метре”. Я спросил, что она имеет в виду. Девушка и ответила: “Мы снимаем на пленку!” Я-то думал, что кино — это забота о том, чтобы люди забыли обо всем на свете, пока они в зале. А на что снимать — вообще неважно. Да и потом, пленки должно быть как бумаги в офисе — столько, сколько нужно. А ее всегда мало, сценарии скучные из 1985 года, потому что 99% картин снимается при господдержке. Я был на кинорынке в Сочи, там все разговоры сводятся к кризису, плохой посещаемости, недостаточному финансированию, но никто не говорит о кино! Наши соотечественники все чаще говорят: “Мы не смотрим русское кино!” Это же ужасно! (Закуривает.)  


— Ты же говорил, что бросил курить? 


— Хочу это сделать как можно скорей. Чувствую, что мне стало это мешать. Я бегаю по вечерам, в офисе стоит тренажер, на котором регулярно занимаюсь. И я понял, что эта глупая и бессмысленная привычка начала меня тяготить. Я закурил, когда папа умер. Кто-то подсунул папиросу, и так получилось, что я уже около 20 лет курю.  


— Если не секрет, что это за татуировка на плече? С японскими символами?  


— Ошибка молодости. Так там на японском и написано. (Улыбается.) На самом деле на теле не должно быть никаких надписей.  


— Какие еще ошибки молодости за собой признаешь?  


— Столько дней и часов было потеряно впустую. Даже слишком много. Так что сейчас я с удвоенной силой наверстываю упущенное.

Никита Карцев

Московский комсомолец
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе