Клюквенная падь

Как образа носили ей в клетчатых баулах. Что трогательного в иконах из фантиков. И каков он – типичный «клюквенник» 1990-х


А также чем отличаются деревенские и городские образа. Почему доску гнет колесом. И почему эксперт сначала делает заключение, а лишь потом читает состав преступления.

…Теневой рынок предметов искусства в СССР появился еще в 1960-х по мере того, как теплели отношения с Западом. В далекие деревни снаряжались лже-экспедиции. Аферисты или скупали за бесценок редкие иконы, представляясь музейщиками, или попросту грабили немощную старушку-хозяйку, или шли обворовывать храмы. К девяностым шанс найти в глуши жемчужину иконописи упал. Но не до нуля. В 1990 году из страны пытались вывезти 1050 образов под видом французского дипгруза.

Подключились и «бытовые» воры, чему помогли публикации в прессе. В ней широко освещали случаи контрабанды икон, называя их заоблачные цены на Западе. Так журналисты заставили советского гражданина пристальней взглянуть в киот стариков-соседей по коммуналке.

Но в любом случае, независимо от того, что и кто украл, была ли это бесценная икона допетровской эпохи, выломанная из иконостаса членом ОПГ, или бумажный образок, вырванный у бабушки из рук ее непутевым внуком, милиционеры несли его на экспертизу.

Чем музейщик в силах помочь правоохранителям, зачем исследуют ворованное?

Специалист анализирует объект, чтобы понять, какую он представляет художественную ценность и сколько может стоить. От этого зависит будущее клюквенника – вора, покусившегося на святое, его приговор.



Новенький эксперт

Сегодня Ирина Львовна Хохлова заведует художественным сектором экспозиционного отдела в Рыбинском музее-заповеднике. Это значит, что все художественные выставки музея строятся под ее руководством.

— Планирование выставок – огромная работа, иногда с прицелом на несколько лет. Учитываются юбилеи авторов, круглые даты, тематика года – год культуры или семьи. Мы просчитываем целевую аудиторию – тех, кого экспозиция заинтересует, кому будет полезна. Например, летом – это городские лагеря или туристы, зимой – больше краеведения. Часто знаковые выставки приурочиваем к Ночи искусств, когда через музей проходит мощный поток посетителей, — рассказывает искусствовед.

А начинала Ирина Хохлова с отдела иконописи Рыбинского музея почти 35 лет назад, куда пришла после Ярославского художественного училища. «Надо было пересидеть до поступления в питерский художественный вуз», — улыбаясь, признается она. Да так и осталась.

— Молодой Сергей Овсянников тогда сказал: «Готовьтесь, Ирина, вам придется много заниматься экспертизами для УВД». Само слово «экспертиза» меня ужаснуло. Какой я эксперт, мне 25 лет! Я, советское дитя, всерьез заинтересовалась иконами лишь в студенчестве: начала читать по теме, ходила на экскурсии в Митрополичьи палаты. Но это были робкие шаги, в музей я пришла не экспертом. И здесь колоссальная роль Овсянникова – он научил всем тонкостям ремесла: дал свои образцы экспертиз, научил, как и где искать скрытые смыслы, как их расшифровывать, — вспоминает Хохлова.

Главный инструмент эксперта 1990-х – печатная машинка: громоздкая, громкая, с тугими клавишами. Милиция требовала три копии экспертизы. Поэтому вчерашней студентке пришлось научиться бить по клавишам очень сильно – чтобы пропечатывать сразу три листа, проложенные синей копиркой.

— А еще листы были плохонькие, серые. Исправить ошибки белым корректором было нереально. Поэтому я со временем научилась писать сразу набело, без черновика: продумывать мысль, оттачивать ее. Потом это мне здорово пригодилось, — рассказывает Ирина Львовна.



Утром – икона, вечером – дело

На новенького эксперта обрушился шквал краденых икон, анализировать криминальных Параскев Пятниц и Николаев Угодников приходилось чуть ли не ежедневно. Однако шедевров среди них не было.

— К тому времени все мало-мальски ценные иконы уже вывезли за рубеж. И попадались лишь типовые легко узнаваемые вещи. Не было ни подделок, ни раритетов – а жаль, хотелось бы с ними поработать. За всю карьеру эксперта мне попалась одна икона XVIII века, единицы XIX века. Основная масса – рубеж XIX-XX и раннего СССР, — говорит Ирина Хохлова. — Экспертизы я тогда писала по 3-4 раза в неделю, милиционеры могли внести в наш кабинет клетчатый баул челнока, туго забитый образами. Это означало, что у кого-то удались гастроли по глубинке.

Но случаи такого богатого улова клюквенников оставались единичными. Большинство преступлений, с которыми сталкивалась вчерашняя выпускница художественного училища, составляла банальная бытовуха.

— Типичные преступления – кража и грабеж в пьяном виде: или тихо обокрал соседа, или отобрал у бабушки последнюю иконку. Преступника брали на продаже за бесценок, а на допросе он пояснял: не хватало на выпивку, — вспоминает искусствовед. – Было ясно – он шел на это от глупости и безысходности. Так что юной мне было жалко не только жертву, но и горе-преступника. Моя экспертиза часто обходилась государству гораздо дороже, чем цена иконки на бумаге, вставленной для красоты в фольгу.

Но бывало, что 25-лет-нему эксперту приходилось справляться с душащим гневом:

— Читаю обстоятельства дела: пришел к деревенской старушке дореволюционного года рождения, взял ее же топор и приложил бабушку по голове. Ну, той немного надо, она скончалась. А иконку-то взял – барахло! И из-за нее отнял жизнь человеческую, бесценную.

И тут ей приходилось бороться с искушением – добавить иконе художественной ценности и тем самым помочь правосудию. Ведь от мнения эксперта зависит строгость приговора.

— Конечно, поначалу в таких случаях руки чесались добавить ценности иконе. Но я никогда так не делала. Потом стала беречься: сперва анализировала, оценивала икону. И лишь закончив экспертизу, поставив точку, могла взглянуть на обстоятельства дела, — вспоминает эксперт.



Когда исследование не ценят

Экспертиза могла занимать от часа до недели. Чаще всего попадались типичные деревенские иконы, писанные сельским мастером-самоучкой: на это указывали землистые краски, замена золота, примитивная геометрия, раскраска под эмаль.

— Такие образа описывала на потоке, буквально за час. Как сейчас помню сотни своих одинаковых цитат: «типичный образец», «расхожая икона», «выполнена в народной манере», «непрофессиональный ремесленный уровень».

Городские иконы заметно отличались, были богаче, солиднее. Часто это была крупная дубовая доска, богатый киот в посеребренном и даже позолоченном окладе. Сразу была видна состоятельность заказчика – рыбинского купца, мещанина.

Загадки начинались, когда попадалась икона незнакомая, нетрадиционная. Бывало, на привычном образе при снятии киота обнаруживали полустертое клеймо мастера или надписи на обороте, которые требовалось расшифровать.

— Сидишь в библиотеке, разгадываешь шарады, ищешь похожие клейма мастерских по всей империи: Одесса, Петербург, Москва. Любопытные секреты кроются на обороте и торцах образа. Помню поразительное чувство, когда я впервые увидела в косом солнечном свете эти угловатые почти готические буквы. Или кальку набиваешь графитом, начирикаешь карандашом. И надпись проявляется, — рассказывает искусствовед.

Например, на торце мог быть вырезан адрес мастерской: «Д. Красное», «Д. Покров». А на левой стороне иконописец часто записывал ТЗ от заказчика: кого из святых написать, на каком пейзаже, чем покрыть.

— «Святых-покровителей семьи – Варвару, Николу» или же указание – «икону по золоту», по имитации, конечно же. «Травочку охряну написать», «оклад посеребрить». «Чекану» – сделать простейшую чеканку на полях, — говорит эксперт. — Мы стремились к тому, чтобы никаких загадок на иконе не осталось. Надписи, гордясь собой, я печатала в экспертизе большими буквами. Как же – провела большое исследование, раскрыла тайну молчащей иконы.

Но милиционеров тонкости исследовательской работы не интересовали. Их волновала юридическая сторона, ценность украденного – чтобы было о чем разговаривать со злоумышленником на допросах, какой статьей стращать.

— Главный вопрос милиции – «это не рублевская икона?» Ну и еще два – сколько стоит и какова художественная ценность. А ты, гордая собой, только разогналась делиться открытием… Но осекаешься и отвечаешь: смотрите сразу в конец документа, где цена в рублях.

Кстати, по рыночной цене предметов музейщики консультировались с антикварами – рыбинскими и ярославскими.



Трогательное ремесло

Через несколько лет Ирина Хохлова втянулась в экспертизу, могла считывать данные иконы, просто кинув на них взгляд. Работа приносила немало эмоций.

— До слез иногда трогали советские иконы – совсем дешевенькие, написанные во времена строгих запретов. Умиляли фольговые иконы, мы называем их «краснушка» и «подокладница». Прорисованы лишь лики и руки, покрыты красным лаком, остальное поле выложено с любовью фольгой, аккуратно прикручено проволочкой. Такой образ ценен как свидетельство почитания народной традиции, — говорит эксперт.

Бывали иконы со следами варварства, следствие антирелигиозной кампании.

— Попадались выцарапанные глаза у святых, причем сама икона могла быть в неплохом состоянии. Это не утрата от времени и влаги. А именно святотатство, — вспоминает Хохлова.

Впрочем, часто образа приходили в полную негодность. Приносят доску, а она свернута буквой «С»: значит, мастер взял не ту часть дерева, или не ту породу, или не просушили, или она плохо хранилась. А бывали такие крепкие иконы, что с одной части соскоблили изображение, перевернули, нарисовали на «изнанке» – а доске ничего.

Эта ежедневная рутина, анализ сотен икон год за годом много дали начинающему музейщику, признается Ирина сегодня.

— Передо мной вставал срез рыбинской традиции иконописи, ее деревенской и городской манеры, ее вписанность в общероссийскую традицию. У меня развивалась насмотренность, я выделяла общие черты местных икон, отличия от традиций других мест. У рыбинской иконы уклон к северу – Вологде, Череповцу, — говорит Хохлова. — Я выросла в своих глазах, появилась уверенность в себе как в профессионале.

Формировалось и представление, чем жил народ век назад. На что ориентировались люди, их материальные возможности, художественные предпочтения. Как самый небогатый человек хотел соответствовать высоким образцам, увиденным на ярмарках, тянулся к прекрасному.

Поделиться