Как из сожительства с животным, склонным к погромам и манипуляциям, проистекает доброта.
Как кот порождает вокруг себя доброту? Как — разрушая, воруя без цели разные нужные мелочи,— создает уют? Вот в чем вопрос.
Будет лето. Фраза вроде и невинная, но звучит теперь, конечно, как-то даже вызывающе. Однако, допустим, все-таки будет. Человек привык, что лето бывает. И если будет, то в одном человеку, у которого дома живет кот, сомневаться не приходится. Повсюду человек станет находить запчасти от несчастных насекомых, которые зачем-то залетели в квартиру. Насекомых убьют и расчленят. Безжалостно. Без оглядки на трудности и не считаясь с потерями. Для успешной погони за бабочкой нужно разбить вашу любимую чашку? Значит, нет у вас больше чашки. Охоте на шмеля мешает цветочный горшок? Ну, прости, цветочный горшок, и прощай — родина тебя не забудет.
Но до того еще будет Новый год. Во всяком случае, хочется в это верить. Хочется выпросить у вечности эти несколько часов — без мыслей о плохом, а лучше — вообще без мыслей. Но с салатами. И с елкой.
Всякий уважающий себя кот знает: елка — враг. Он кот. И смысл его жизни теперь до конца января (а если хозяева ленивые — то и до конца марта) в бескомпромиссной борьбе с елкой. Елка должна быть повержена. И елка будет повержена. Шар будет разбит. Победа будет за нами.
Можно ругаться на кота. Ну, если у вас хватит сил и наглости ругаться на кота. Угрожать, кричать. Это все никакого значения не имеет. Кот — стратег, кот готов маневрировать, даже отступить, кот готов выжидать. Но он обязательно нападет. Отвернетесь — и вот он уже среди ветвей, неважно, настоящих или пластмассовых. Швыряет на пол игрушки, рвет мишуру, старается повалить ненавистное дерево набок.
У меня жил когда-то Алекс, норвежский лесной. Очень умный и целеустремленный гигант (12 кг живой ненависти к главному символу Нового года). Увидев впервые нарядную елку, он без труда свалил ее. Мы подняли елку, поругались на Алекса. Он потешно побежал прятаться. Знаете — они это умеют: подпрыгивая, вихляясь, всем своим видом показывая, что вовсе даже и не боятся. Кстати, спрятаться ему в обычной городской квартире особо-то было и некуда: если Алекс залезал, например, под тумбочку, то половина его, украшенная пышным хвостом, непременно торчала наружу.
Разумеется, он дождался, пока люди отвлекутся, и снова победил елку. И снова. В конце концов мы елку эту несчастную привязали к батарее. Он обдумал ситуацию, сделал выводы и просто сгрыз пластмассовую подставку, на которой конструкция держалась.
Отдельная тема — взаимоотношения городских квартирных котов с птицами. Здесь боль, здесь печаль, здесь вечная обида на мироздание. Кота привлекают птицы. Кот хочет их убить и съесть. Самоуверенных синиц, тяжеловатых голубей, юрких воробьев. Но они — по ту сторону окна, в неведомом мире. Кот сидит на подоконнике. Кот грустит. Кот иногда колотит в стекло лапой. Все зря.
Впрочем, случается разное. Самой первой кошкой, которая появилась у меня в Москве, была беспородная Киса. Маленький рыжий зверек с огромными и мудрыми глазами. Мы когда-то пришли на Птичку (была еще Птичка), ходили между рядов, смотрели на ленивых британцев и толстых персов, прикидывали, приценивались и вдруг увидели в темном углу неопределенного возраста гражданку. У гражданки была картонная коробка, а в коробке копошился живой и вопящий ком — головы, лапы, хвосты… И полез на нас, расталкивая всех прочих, рыжий котенок. И глаза эти еще. Ну, короче.
Крохотная Киса оказалась настоящей охотницей. Поймала, сидя на форточке, синицу. Принесла полупридушенную птицу нам в постель. Мы птицу откачали и выпустили. Киса обиделась. И, как позже выяснилось, все запомнила.
У нас появилось еще два кота. Толстых, неуклюжих, способных только колотить лапами в окно да на птичек по-особенному цокать. И вот как-то утром выходим мы на кухню, а там — снег. Весь пол в каком-то серо-желтом снегу с пятнами крови. Киса снова поймала синицу, но не стала дарить ее нам. Отдала этим — неуклюжим и толстым. И они разобрали несчастную птицу буквально на атомы.
Умиляться легко — они ведь так смешно хрюкочут, так ловко умеют ласкаться, так показывают пузцо… Но вообще-то это хищники. Злые и опасные хищники, способные убивать ради забавы.
Вот пишу я это все, а мимо меня идет самый маленький из моих котов — кот Петр Пуговица. Петр Пуговица жирненький, он и сам похож на новогодний шар. Скоро, кстати, Новый год, Петр. Первая твоя елка. Старшие покажут, как правильно громить.
Петр ходит торжественно, не ходит, а марширует. У него громадный, не по размеру подобранный толстый хвост, напоминающий краковскую колбасу. Петр носит его важно, с достоинством и с гордостью.
— Петр,— спрашиваю,— ты опасный хищник?
Петр останавливается, думает, потом внезапно и резко заваливается на спину, поднимает к небу короткие толстые лапки.
Как так вышло, что именно эти вот существа — бессмысленные в городской квартире, где нет ни мышей, ни амбара с зерном,— хитрые, эгоистичные, склонные к манипуляциям, иногда просто злые, посредством очень незамысловатых трюков заставляют человека переживать настоящие взрывы доброты? Да и без всяких трюков тоже. Достаточно просто на него посмотреть — и ему все простишь, и себе многое, и миру кое-что. И пойдет внутри какой-то теплый снег, который будет потом таять, таять…
Как он делает во мне доброту? Как — разрушая, воруя без цели разные нужные мелочи,— создает уют? Я не знаю, у меня нет ответа. В этом главная тайна кота. У меня нет ответа, но есть коты, чего и вам желаю.