Одновременно сменилась практика телевизионного общения. До сих пор стилистика разговора государя с народом была подчеркнуто-вождистская; никаких объяснений по текущим поводам, никакого мелочного диалога, но зато раз в год – масштабный, яркий, царский монолог, с раздачей посулов и выставлением итоговых оценок. Теперь опробован формат регулярного интервью главы государства ключевым телеканалам. Противники затеи мстительно иронизируют: плохо пока получается. Но это как сказать; может, пока и не очень; но главное – ввязаться в драку, а там и опыт придет, и раскрепощение появится. Главное, меняется сам тип взаимоотношений власти и ее заброшенного адресата. А именно обывателя – несчастного, растерянного, погрязшего в привычке к клоунаде, разучившегося рефлексировать, так и не ставшего гражданином.

Другой вопрос: как избежать при этом главной опасности. Точнее, добиться главного результата. Ощущения, что перед нами – именно хозяин, а не сверхстатусный истолкователь, разъясняющий чужие решения. Оправдывающий и оправдывающийся. Тут возможен лишь один рецепт: не мельчить. Одно дело – когда государь спускается раз в год к народу, отечески журит за то, что плясали возле тельца, упивались и вели себя нехорошо. Начальников народа наказывает образцово. А сам вникает в как бы мелочи. Кому не подтянули газ. Кому неправильно начислили зарплату. Тем самым он показывает в рамках патерналистской системы, что всякий глас доходит до вершины власти, что обиженный будет защищен, а униженный обласкан. И совсем другое – когда в эфире из недели в неделю появляется руководитель, который терпеливо разъясняет текущие решения. Не стратегически формулирует большие цели, не ставит жесткие вопросы, а именно – толкует. Тут можно и проиграть. Так что нужно разговор укрупнять. Давать перспективу. Морально поддерживать. Как говорили советские пропагандисты, вдохновлять на труд и подвиг.

Но есть и еще один вопрос, не решив который, не справишься с поставленной задачей. Беседа президента с телезрителями не может, не должна быть вместо свободных дискуссий. Она может лишь предварять их возвращение в открытое пространство. Заново прививать нации вкус к разговору на общие темы. Чтобы в обозримом будущем свинтить и этот вентиль.

Точно также, все надежды на то, что кадровый резерв сам по себе обеспечит сменяемость элит и приток необходимой свежей крови – была бы наивна; надеюсь, что никто из принимающих решений так не думает. Этот резерв ведь сам каким-то образом должен пополняться. Как, если не открыть захлопнувшийся кадровый котел? Не вернуть конкурентный процесс в политике и экономике?

Разумеется, все это очень сложно сделать. И палки в колеса будут вставлять, и провокации устраивать; новое дело Ходорковского, с которым придется разбираться молодому хозяину, покажется легкой разминкой. Но деваться некуда. Либо в полноценную тиранию; но тут, слава Богу, мы (они) опоздали. Либо шаг за шагом к просвещенной демократии, к привычке отвечать за свою свободу. Без торможения на промежуточных этапах.

В самом начале перестройки, когда премьер Рыжков еще не рассказывал плачущим голосом о предстоящем повышении цен, Кашпировский не волховал по телевидению, а упавшие цены на нефть казались временным явлением, - состоялась характерная полемика. Между тогдашним властителем экономических дум, глубоко порядочным журналистом социал-демократической ориентации Отто Рудольфовичем Лацисом. И никому в то время неизвестным экономистом Ларисой Пияшевой. Лацис написал смелейшую статью о необходимости рыночного реформирования социализма; Пияшева ответила ему короткой репликой в журнале «Новый мир». Называлась реплика «Где слаще пироги». В ней почти открыто говорилось, что сочетать одно с другим невозможно, либо советская система, либо западная; попытка обустроить жизнь в прежних рамках, но под новыми лозунгами обречена; придется выбирать, куда мы движемся – и уже не сворачивать.

Увы: Пияшева, будучи искренним и от природы неглупым человеком, в то же время оказалась «типичным представителем» перестроечной волны со всем ее подростковым утопизмом; в конце концов эта волна унесла Пияшеву в объятия Мавроди, которому она чуть ли не писала экономическую программу народного капитализма. Многие ее ровесники тогда легко впадали в ересь, хоть экономическую, хоть политическую, хоть религиозную; прогрессивнейший публицист радиостанции «Свобода» Анатолий Стреляный тоже всерьез уверял почтенную публику, что Мавроди хочет исключительно добра, но хорошему парню мешают злодейские власти, иначе б он давно уже со всем рассчитался. Боюсь, что он молол всю эту ахинею от души, даже не за деньги. Что было бы некрасиво, но хотя бы объяснимо.

Так вот, рискуя нарваться на сопоставление с Пияшевой и Стреляным, все-таки решимся повторить их раннеперестроечный посыл: давайте выбирать, где слаще пироги. Тем более, что многое сейчас напоминает ту начальную эпоху; в тот раз мы растратили отпущенное историей краткое время на метания, на переклейку обоев в прогнившей прихожей; как бы результат не оказался схожим.

Александр Арангельский

РИА Новости