Единственная консерватория за Уралом — Новосибирская — за свою почти 60-летнюю историю подготовила немало заслуженных артистов России, среди которых фаготист Вячеслав Дутов, дирижер Александр Слуцкий, скрипачи Петр Замятин и Марина Кузина, а также оперная певица Этери Гвазава, ныне проживающая в итальянской Вероне. Сегодня в этом необычном вузе, здание которого величественно возвышается в самом центре Новосибирска, обучается порядка 600 студентов по пяти специальностям, трем направлениям в бакалавриате и четырем — в магистратуре. Как и всегда, специальность «вокальное искусство» остается одной из самых популярных: конкурс среди абитуриентов — порядка 4,5 человека на место. Однако и другие специальности, такие как «художественное руководство оперно-симфоническим оркестром», «фортепиано» или «струнные инструменты», не страдают от недостатка студентов. Обучение, кстати, недешевое — порядка 120 тыс. рублей в год, но такие вложения себя оправдывают: по некоторым рейтингам, вуз стабильно входит в тройку лучших консерваторий страны, уступая только, естественно, столичным визави.
Не так давно Новосибирская консерватория, прежде не особо одаренная вниманием местных СМИ, оказалась в центре громкого скандала. Группа студентов передала в Министерство культуры России жалобу с требованием разобраться, почему в консерватории имеются непригодные помещения для жилья и обучения, а также, отчего поощрительные премии студентам распределяются несправедливо. Руководству вуза удалось быстро «потушить» огонь недовольства, а потому ректор консерватории Константин Курленя может смело заявлять — этот эпизод никак не скажется на авторитете учебного заведения. Гораздо важнее ответы на другие вопросы — например, о целесообразности существования всей консерватории в Новосибирске.
— Насколько выпускники консерватории востребованы сегодня в родном регионе?
— Наши кадры, несомненно, востребованы. Но это не те кадры, которые пойдут продавать сигареты в ларьке, нет. Это кадры, которые необходимы крупным оркестрам и театральным коллективам; это солисты, артисты хоров, в том числе театральных. Наши кадры часто оказываются востребованными в области игрового и документального кино. Потому что для театрального спектакля, для кинокартины тоже надо уметь писать музыку, аранжировать ее, соединять с изображением в кадре. А у консерватории есть возможность участвовать во всех этих процессах, есть контакты со студиями документального кино, с различными режиссерами. Наши композиторы сами имеют немалый опыт в написании такой музыки. Разумеется, это все студентам передается. Даже если в расписании такой учебной дисциплины не существует, то в содержание обучения специальности это, разумеется, входит.
— Сколько всего специальностей сегодня готовит консерватория?
— Не совсем правильный вопрос. Есть направления подготовки, специализации. Если я все это начну сейчас расписывать, получится долго, нудно и неинтересно. Так что скажу коротко — консерватория готовит специалистов по всем академическим специальностям: инструментальное исполнительство, дирижирование — как оперно-симфоническое, так и хоровое — академический вокал, включая оперную и камерную подготовку, музыковедение, педагогические кадры. Последние бывают разных уровней подготовки. Часть остается работать в вузах — это люди, которые оканчивают аспирантуру и ассистентуру-стажировку. Плюс огромное количество людей, которые занимаются педагогикой в средних профессиональных учебных заведениях и системе дополнительного образования детей.
— Какая специальность в консерватории сейчас самая популярная? Куда наибольший конкурс?
— Вы знаете, прямой связи между наибольшим конкурсом и самой востребованной специальностью нет. Посмотрите, наибольший конкурс — на вокальном факультете. Потому что все думают, что петь — это просто. Открыл рот — и пожалуйста, уже звук издаешь. Не надо потеть за инструментом, учиться играть, кропотливо осваивать что-то. Так что у вокалистов конкурс стабильно высокий — 4,5, а то и пять человек на место. Но как только эти ребята начинают учиться, они понимают, куда попали — это же адский труд! Там и отсев большой, кстати.
А что касается наиболее востребованных рынком специальностей… Одно дело — личное представление о своей востребованности. Ведь человек, поступающий в вуз, может и не знать, совпадает ли его видение с реалиями рынка труда. Он зачастую вообще не думает об этом, когда поступает. Но все наши специальности настолько дефицитны, что выпускников готовы брать всюду и везде. Другое дело, что на рынке труда очень часто различные профессии оплачиваются самым неожиданным образом.
— Это как?
— Например, оканчивает консерваторию валторнист, который уже в студенчестве стал лауреатом международных и всероссийских конкурсов. Попадает он в симфонический оркестр Новосибирской филармонии и сразу зарплату получает в пределах 40 тысяч рублей! А завершает обучение в той же консерватории лауреат конкурсов научных работ по музыкознанию — музыковед, то есть… И приходит он в музыкальную школу, а у него там зарплата будет на уровне прожиточного минимума, может, чуть больше. Ценовой разброс на рынке труда сегодня — непропорциональный, чудовищный, абсурдный!
— Осознают ли эту «вилку» абитуриенты, когда поступают в консерваторию?
— Никто не осознает.
— А почему так происходит?
— Понимаете, люди, которые сюда приходят, — это очень специфический в социальном плане контингент. Это люди, чья профессиональная ориентация сформировалась в детском и подростковом возрасте. И потому не может быть изменена без ущерба для дальнейшей социализации этого человека. Так сложилось исторически. Вот вы думаете, что до революции Московскую консерваторию оканчивали одни только Танеевы, Скрябины и Рахманиновы, которые триумфально «ковали» историю отечественной музыки и получали громадные гонорары? Да ничего подобного! Посмотрите архивы тех лет — удивитесь! 80 процентов выпускников составляли благородные девицы, которые ни дня не работали, их основная функция была — воспитание подрастающего поколения в традициях русской национальной культуры. И они блестяще эту функцию исполняли. А государство заботилось именно об этом аспекте. Эффект, который получала Россия от императорских консерваторий в Москве, Санкт-Петербурге и Саратове, измерялся вовсе не в рублях. Он измерялся в социальной стабильности страны, в приверженности определенным нравственным и художественным ценностям. В те времена вот этих бесов, вроде Pussy Riot, в принципе быть не могло.
«Культуре вообще-то без разницы,есть ли у нее престиж или нет. Культура самодостаточна, даже еслиот нее отворачивается общество»
— Подождите, так и культура тогда была иная…
— Это не просто была иная культура. Были иные механизмы для поддержания этой культуры. Ведь для того, чтобы культуру поддерживать — элементарно нужно родить детей, которые потом получат воспитание в контексте этой культуры. Вот о чем заботилось государство! А сегодня оно об этом не заботится.
— А разве не консерватория воспитывает подрастающее поколение согласно традициям русской культуры?
— Мы-то как раз и воспитываем. Но когда эти ребята заканчивают и с дипломом выходят на улицу, им говорят: «Ну, давай работай!». А он в ответ: «Так я готов нести разумное, доброе, вечное». На что зачастую получает: «Обойдемся без разумного и вечного. Ты нам не нужен. Нам нужно хлеба и зрелищ!»
— Вы хотите сказать, что часть выпускников оказывается неприспособленной к реалиям современного мира?
— Да. Абсолютно! Именно поэтому лучшие выпускники уезжают либо за границу, либо концентрируются в Москве, Санкт-Петербурге, Новосибирске, Казани и Нижнем Новгороде, еще в трех–четырех крупных городах — там, где есть консерватории, филармонии, театры. Только в этих местах они могут найти себе применение. Но это ужасная трагедия современного культурного и демографического состояния в стране. Получается следующее. Приезжают ребята из маленьких городов с напутствием педагогов своих музыкальных колледжей: «Как окончишь — возвращайся сюда. Мы стареем — надо поддерживать культуру и музыкальное дело». Вот ребенок отучился год–полтора, спрашиваешь у него: «Ты домой поедешь?», а он — «Да ни за какие коврижки! Я там ничего делать не смогу. А здесь передо мной открыты такие перспективы и горизонты, про которые я даже помыслить не мог, пока учился в своем городе!» Вот в чем дело. Консерватория — это очень эффективный социальный лифт, который ребенка из глубинки, из очень бедной семьи, может вознести на такие высоты, о которых он и помыслить не мог. Но, к сожалению, лифт этот только в одну сторону. И дауншифтеров, которые добровольно поедут, как земские учителя времен «Народной воли», для того, чтобы в крестьянских избах обучать детей грамоте, практически не осталось. Тот, кто в этот социальный лифт попадает — счастливчики. А кто не попадает, идет по вечерам в ресторане играть, если, опять же, умеет. Если говорить о востребованности, то государство и бизнес-сообщество явно недооценивают культурный потенциал страны, не понимают, как этот потенциал бездумно растрачивается.
— Неудивительно, что профессия музыканта, как культурного деятеля и просветителя, постепенно погружается в сумерки…
— Когда я был ребенком, во всей стране эта профессия была одной из самых престижных. Очень многие родители вели детей в музыкальные школы. Причем не для того, чтобы дети стали лауреатами международных конкурсов. Просто считалось, что приобщение к культуре, к музыке гарантирует ребенку успешную социализацию в будущем. А посмотрите на съезды народных депутатов времен перестройки — это же был натуральный Гайд-Парк. Многие и партийные, и хозяйственные деятели тех лет говорили: «Поставьте деятелей культуры к станку, пусть они поработают, как рабочий класс, и поймут, что это не ногами на сцене писать». Вот такое было представление у тех людей о культуре! Ну а пришедшие вслед за ними, как правило, еще меньше понимали, какой это большой труд и какова истинная ценность культурного достояния страны. Хотелось бы, чтобы эта ситуация как-то менялась в обществе.
— Чтобы престиж культуры поднимался?
— Даже не престиж. Культуре вообще-то без разницы, есть ли у нее престиж или нет. Культура самодостаточна, даже если от нее отворачивается общество. Главное, чтобы в обществе был престиж заниматься художественной деятельностью, развивать культуру, просвещать народ. Чтобы общество было заинтересовано не в просмотре программы, условно, «Дорожные войны», где во всех ракурсах демонстрируется, как очередного несчастного раздавили колесом грузовика. А чтобы приходило в театр и получало удовольствие от интересной постановки. А то сегодня человек приходит в театр и не знает, как там надо себя вести.
— Продолжая тему культуры, затрону культуру учебного заведения — какой в вашей консерватории корпоративный дух? Спрашиваю в связи с недавним конфликтом, когда студенты написали жалобу министру культуры РФ Владимиру Мединскому.
— Знаете, бывает корпоративный дух, а бывает компанейщина, которая чеканно передана в словах Булгакова, вложенных в уста Воланда: «Москвичей сильно испортил квартирный вопрос». Что произошло? В консерватории постоянно обучается порядка 580 студентов, вместе с аспирантурой и докторантурой. Из них не меньше 150 — лауреаты и дипломанты всероссийских и международных конкурсов, которые ездят по миру и знают, чего стоит музыкантский хлеб. Еще 150 — стипендиатов. Но согласно федеральному закону об образовании и ряду подзаконных актов, регулирующих стипендиальное обеспечение, я сейчас могу поощрить высокими стипендиями лишь 10 процентов от общего числа стипендиатов. Кафедры выбрали этих 30 счастливчиков, честно заслуживших поощрение, но у меня еще 120 лауреатов и дипломантов — думаете, они будут довольны? Денежный вопрос испортил студентов.
А ведь я еще первого сентября говорил всем на общем собрании: «Студенты, вас ожидает мощнейшее имущественное расслоение: одни будут купаться в деньгах, другие — едва сводить концы с концами. Потом не говорите, что вас не предупреждали». В декабре, когда вопрос о стипендиальном обеспечении снова возник, я пришел и спросил, сколько было человек на собрании 1 сентября? Все подняли руки. А потом спросил: «Кто помнит, о чем говорили?» Никто не поднял руку. Студенты в этом смысле абсолютно не приспособлены к реалиям нашего сегодняшнего мира, поэтому ими так легко манипулировать. Они живут по принципу «здесь и сейчас», им в одно ухо влетело и тут же в другое вылетело. Потом они начинают мучительно припоминать: «Ну да, нас же предупреждали. Да, правда, в общежитии вывешивались все эти положения. Да, висели какие-то бумаги, но мы не прочитали». Вот 10 смутьянов у меня оказались самыми «требовательными». Но недовольных было реально значительно более десяти, мне это прекрасно известно. И все же обижаться надо не на консерваторию, а на себя. Не смогли победить в конкурентной борьбе — и точка. И, потом, те, кто получил высокие надбавки к стипендии, теперь должны перед всеми остальными оправдываться, что ли? За то, что работали лучше остальных и кафедры отметили именно их успешность?
Кстати, это тема не только одного нашего вуза. Она у нас просто ярко проявилась, хотя я знаю, что и в других консерваториях такие же ситуации были. Тут недавно по телевидению прошла информация об очередной законодательной инициативе: и троечникам тоже платить стипендию. Но тогда мы спровоцируем ситуацию, когда никто не будет хорошо учиться — материальный стимул пропадает.
— Но учатся же не за деньги, а за знания?
— Это понятно нам, педагогам, которые ведут обучение, это понятно значительной части студентов. Но не всем. Я имею в виду, что есть и те, кто совсем иначе соотносит свой интерес к образованию и свою будущую профессиональную деятельность. Такие студенты учатся, потому что им платят деньги, а не из-за знаний.
— Какая-то квази-работа получается.
— Да, и это говорит о чудовищной инфантильности некоторых студентов.
— С какими знаниями к вам вообще приходят абитуриенты? Их качество с каждым годом растет или падает?
— Падает. И это трагедия. Но земля талантами не оскудевает, я не могу сказать, что дети, которые сегодня приходят, менее талантливы, чем мы, чем те, кто учил нас. То есть люди талантливые есть. Другое дело, что подавляющее большинство из них научено из рук вон плохо.
— Помимо Новосибирска, откуда еще приезжают к вам учиться?
— Из очень разных мест. Если брать мировой статус, то у нас учились и учатся и поляки, и японцы, и корейцы, и вьетнамцы. Даже бразильцы, не говоря уже о гражданах из стран СНГ! Если про российский уровень, то это в основном вся Сибирь. География большая. Сюда приезжают люди со всей страны.
— Какое место новосибирская консерватория занимает в рейтинге аналогичных учебных заведений страны?
— В числе лидеров. Но тут особо сравнивать не надо. Здесь традиционная связка: Москва, Санкт-Петербург и Новосибирск. Где-то рядом с нами — Нижний Новгород и Казань.
— За счет чего у вас «третье место»?
— Во-первых, уникальные педагогические кадры и технологии. В отличие от гуманитарных вузов, где всех запустили в аудиторию, а лектор там чего-то говорит, у нас система индивидуального обучения. Приходит педагог, а к нему студент, и педагог занимается с ним одним. Это весьма дорогая, но единственно эффективная в нашем деле технология.
Во-вторых, наши студенты стремятся быть успевающими. Отсев из консерватории всегда есть, и это еще один элемент технологии, без которого невозможен финальный результат. Каждый год у нас поступает 100 человек, заканчивает 65–80 студентов. Получается, что за период обучения отчисляется почти треть. Причины самые разные: сам ушел, в другой вуз перевелся, но бывает и из-за академической неуспеваемости. Мы не держим людей, которые не способны работать. Знаете, в чем состоит главное отличие между научением нашей профессии и, к примеру, профессии бухгалтера?
— У вас все талантливые?
— Нет. У нас объективно сложилось, что для того чтобы стабильно работать и быть уверенным в завтрашнем дне, необходимо быть хорошим специалистом. Казаться специалистом нельзя, потому что ты каждый день будешь выходить на сцену. А там все видно. И разницу сразу заметят. И тот, кто не соответствует стандартам, знает, что ему в спину дышат еще пять–шесть претендентов, возможно, лучше и сильнее, но с более поздних выпусков. И, конечно, при первом же «пролете» кто-то из претендентов займет место неудачника или менее квалифицированного специалиста. Это настоящая конкуренция. Во многих других профессиях иначе. Человек по окончании вуза может прийти на такую работу, где от него будет требоваться всего лишь несколько стандартных производственных операций. Однако эти несколько операций качественно может выполнять и специалист с гораздо менее яркими профессиональными возможностями. Разницы никто не заметит…
— Говоря об уникальных технологиях преподавания, что еще есть в педагогическом арсенале консерватории?
— Одна из неотъемлемых частей учебного процесса — это наши уникальные базы практик. Например, ежегодная постановка двух опер на сцене Новосибирского академического театра оперы и балета. Наши студенты вокального факультета обеспечивают на сцене вокальную и актерскую составляющие, с ними работает оркестр театра. Что касается режиссеров-постановщиков, то здесь паритет: одну оперу ставит наш, консерваторский режиссер, другую — режиссер театра. В этом году мы ставим две уникальных оперы. Первую написал английский композитор-минималист Майкл Найман, и она называется «Человек, который принял свою жену за шляпу». А вторую, детскую оперу, написал очень хороший композитор — Андрей Молчанов. «Кентервильское привидение» ставит Игорь Селин (режиссер «Щелкунчика». — Ред.), ученик Георгия Товстоногова, на большой сцене. Уже сейчас понятно, что эта опера станет титульным детским спектаклем Новосибирска на много лет вперед.
Спицын Сергей