Церковь, которую не закрыть

Из-за коронавируса многие верующие будут встречать Пасху не в храме.
Фото: pixabay


Но жизнь русской церкви не всегда строилась вокруг храма, рассказывает специалист по истории православия и старообрядчества, старший преподаватель СФИ Екатерина Алексеева


Периодизацию истории Русской церкви можно выстраивать по разным критериям, но один из наиболее продуктивных, на мой взгляд, предложил дореволюционный историк Игорь Корнильевич Смолич. В качестве переломных моментов он рассматривал те точки нашей церковной жизни, когда менялся тип церковно-государственных отношений. В результате получилась красивая в своей последовательности картина:

X – начало XIII века как время, когда церковь и государство находили баланс в своих отношениях;

XIII–XVII века – период лидерства церкви в русской жизни;

XVII век – эпоха борьбы церкви и государства;

XVIII–XX века – время подчинения церкви государству.


Василий Перов. «Никита Пустосвят. Спор о вере»,
Третьяковская галерея.
Никита Пустосвят – суздальский священник, один из идеологов раскола. Церковный собор 1666–1667 осудил его и лишил сана.


Совершенно очевидно, что XVII век, оставивший нам проблему раскола, занимает в этой схеме особое место. И мне хотелось бы тезисно отметить, на что именно он повлиял и что именно изменил в отношении русских к церкви.


Сельские приходы появляются на нашей почве поздно, и первоначально церковная жизнь концентрируется в городах и выстраивается по принципу «покаяльных семей»


Крайне интересно, что до XVII века Россия не знала того «церковного прихода», который привычен нам сегодня, то есть собрания христиан, организованного по территориальному признаку (вокруг ближайшего храма). Сельские приходы появляются на нашей почве поздно, и первоначально церковная жизнь концентрируется в городах и выстраивается по принципу «покаяльных семей». Что это такое? Это некая общность священника и тех верующих, кто считает его своим духовником. Стоглавый собор 1551 года постановил, что «покаяние – оно вольно есть», то есть человек может каяться, у кого хочет, если выбранный им священник несёт ответственность за его христианскую жизнь, то есть, по сути, является главой «покаяльной семьи».

Эти семьи восполняли ту потребность в общении и церковной проповеди, которая в противном случае оставалась бы неудовлетворенной: как известно, вплоть до XVII века практически не встретишь свидетельств о живой проповеди в храмах на богослужении. Да, проповедь не звучит (не случайно одно из требований «кружка ревнителей благочестия» – исправить этот недостаток), зато духовный отец в покаяльной семье несёт ответственность за проповедь, проговаривая в личном общении со своими чадами важнейшие христианские истины.

Ситуация меняется вместе с решениями Большого московского собора 1666–1667 годов, который памятен тем, что предал анафеме и протопопа Аввакума, и патриарха Никона – двух главных деятелей нашего раскола.


Сергей Милорадович. Суд над патриархом Никоном.
Государственный музей истории религии


Собор впервые требует, чтобы покаяние приносилось «по территориальному признаку», а сама покаяльная семья была строго закреплена за определённым храмом, приходом. Причины понятны: XVII век – это ещё и время бурной внутренней колонизации, роста населения, преодоления последствий Смуты и усиления бюрократического аппарата (как в церкви, так и в государстве).

Всё это требовало более строгого контроля за населением, которое в массе своей являлось христианским. Постепенно на священника возлагаются несвойственные ему ранее функции: регистрация браков, разводов и рождений, фиксация частоты исповедей и причастий и прочее. Со времени Большого собора духовенство не противостоит официальной позиции властей, надзирая за паствой и фактически уничтожая ту «семейную» традицию, которой отличалось общение клира и народа ранее. Потенциал прихода как покаяльной общины исчезает – остаётся перспектива становления официальной единицей.

Закономерно иную картину мы видим у старообрядцев. По-видимому, последней крупной русской покаяльной семьёй стоит считать тот кружок, который собирался вокруг протопопа Аввакума: даже во время его ссылки в Пустозёрск он мог насчитывать до 500 человек. Вместе с тем покаяльная семья Аввакума уже была новаторской. Ввиду изменившихся обстоятельств он был вынужден советовать своим чадам крайне дерзновенные вещи – вплоть до того, чтобы они исповедовались друг другу и даже причащались в отсутствие священников.


Сергей Милорадович. Путешествие Аввакума по Сибири.
Государственный музей истории религии


Но и после ухода Аввакума со сцены старообрядчество составляло реальную конкуренцию официальной церкви во многом благодаря иной организации церковно-приходской жизни, сохранявшей сходство с покаяльными семьями.


Старообрядцы оказались крайне сплочённой силой, способной выпускать свои журналы, проводить соборы и съезды, на деньги паствы открывать храмы


В начале ХХ века, когда закон о свободе совести и вероисповедания позволил старообрядцам «выйти из тени», плоды этой жизни тут же дали о себе знать: старообрядцы оказались крайне сплочённой силой, способной выпускать свои журналы, проводить соборы и съезды, на деньги паствы открывать храмы… В сравнении с тем отчуждением между клиром и миром, которое к 1917 году наблюдалось в обычных приходах, ситуация в старообрядчестве являла собой очень показательный контраст, имевший причины в действительных традициях отношения русских к церкви. Восприятие церкви как «сооружения», как храма, свойственное многим верующим в России сегодня, отлично от нашего исконного знания церкви как духовной семьи. Заметим, что церкви, которая «в рёбрах», а не брёвнах, не страшен коронавирус – она может поддерживать связи, переписку и попечение друг о друге, руководствуясь не территориальным удобством, а узами любви.

Автор
Екатерина Алексеева
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе