Не мода, но таинство

К примеру, этому посвящено несколько выпусков ток-шоу «Встреча» на телеканале «Спас», и в конце каждой программы неизменно оказывается, что разговор о полезном чтении, о духовной и художественной словесности не завершён, поскольку тема эта поистине неисчерпаема. И вот, наконец, вышла отдельная книга отца Андрея, полностью посвящённая чтению, читателям книг и их создателям, раскрывающая разные грани этого важнейшего, во многом, как справедливо утверждает автор, непростого и злободневного в наше время вопроса.

Перед нами, скажем сразу, не творение «светского» критика, литературоведа или писателя. Хотя во многом круг тем новой книги Ткачёва перекрывается с вопросами вполне привычными, подчас спорными, для обычной литературы и литературной критики. Уже знакомство с оглавлением даёт представление о разнообразии топики, соединении литературного и человеческого измерения, и о том, как это сделано — серьёзно и увлекательно. Прежде всего, это лаконичные эссе, посвящённые конкретным художникам и их творениям: «Меня сделал Фёдор Достоевский», «Об Анне Карениной», «Страсти по Андрею» (об Андрее Тарковском), «Поэзия — это борьба личности за подлинную жизнь» (об Иосифе Бродском), «Кафка. Рабочие тетради». Наверняка не оставят читателя равнодушным такие интригующие заголовки глав, как «Что читал команданте» или «Как стать человеком-невидимкой (и что будет потом)». Во-вторых, как и в других сборниках писателя-проповедника, полемические, отсылающие к насущным социальным проблемам, очерки: «Невежество и безразличие», «Проект «Робинзон» (о США как «цивилизации Робинзона»), «Фрейд для православных» (о Василии Розанове), «Демократия против поэзии: деградация продолжается», «Библия и газета». И наконец, третий вектор, суммирующий все идеи в главную, формулируется им — не без оговорок, но с горячим внутренней убеждением — в коротких «евангельских» главках. Это «дерзкая и наивная» мысль о том, что «что бы ни читал человек, он читает Евангелие» (разделы «Занимайся Словом Бога!», «Храм и книга» и др.).

Название книги значимо и символично. Чтение для Ткачёва — таинство, нечто высокое и таинственное, подчас не совсем понятное и неподвластное человеку, синергическое сотворчество его с Творцом с большой буквы. То же самое, и даже, пожалуй, ещё в большей степени, относится и к творческому процессу создания книг, писательству.

Казалось бы, об этом написаны горы литературно-критических и литературоведческих работ, целым потоком они публикуются и пишутся и сегодня. Время пандемии книжную тематику «высветило» ещё больше. Но много ли в современной литературной критике и науке, так называемой светской или даже православной, мы заметим подобного отношения к словесному искусству, а тем более к чтению?.. Автор «Таинства чтения» говорит о создании литературного текста, например, выдающегося романа или поэмы, с необычайным, ставшим нам непривычным пиететом, сравнивая это действо с возведением храма. И эти едва ли не режущие слух слова звучат не как напыщенный трюизм, а как нечто парадоксальное. Со столь же непривычным пафосом проповедник развивает свою метафору, что для обороноспособности страны деятельность хорошего писателя не менее важна, чем привычное наращивание ракетных комплексов, подлодок и прочего «сверхоружия». И уж тем более отметает он примат категорий экономических: «Толстой и Достоевский — большее наше богатство, нежели нефть и газ, поскольку нефть и газ лежат у нас под ногами без нашего труда, а писательский гений вынашивается в недрах народного сознания. Если угодно, это наши опознавательные маркеры, знаки нашего присутствия в мировой культуре». Русский язык — «...есть язык особенной культуры, в центре которой — русская литература. В этом его всемирное значение».

Первые главки посвящены первым книгам, прочитанным автором в детстве. Будущий священник описывает своё первое знакомство — через «обычные», издававшиеся в советское время книжки — с осколками-цитатами Библии, с христианскими идеями. Конечно же, это были далёкие от религии тексты: роман «12 стульев», «Словарь крылатых выражений». Но после этого поиски молодым человеком первоисточника стали уже неизбежными. И дело тут, по мнению Ткачёва, не только в религиозности, но в вопросе выживания, становления человека. «В подростковом возрасте нужно читать о путешествиях, пиратах, приключениях. Фенимор Купер, Жюль Верн, Стивенсон... Какая-то невосполнимая потеря угадывается там, где подросток не зачитывается за полночь, не мечтает над книгой, не представляет себя одним из героев». Что же произойдёт в этом случае? — задаётся вопросом писатель. Скорее всего, такого человека ждёт печальная участь современного Маугли, который и в зрелом возрасте, не имеющий опыта работы мысли и воображения, не потянется к истории, философии, религии. «А иначе, — предостерегает отец Андрей, — ты не распрощаешься с детством и перетащишь его во взрослую жизнь. Там, во взрослой жизни, ты с запозданием будешь мечтать о приключениях и опасности... Реальным авантюризмом на грани тюрьмы или пролитой крови будет это запоздалое детство, пролезшее во взрослую жизнь».

Одним из главных грехов XXI века протоирей Андрей Ткачёв считает... невежество! Это не что иное, как ложное всезнайство «среднего» обывателя, отсутствие вкуса к приобретению знаний, когда человек попросту не хочет знать, потому что ему кажется, что он, как мультяшный Вовка в Тридевятом царстве, и так всё знает. Именно сегодня, продолжает отец Андрей, это непростительный грех, потому что мы живём в информационную эпоху небывало лёгкого доступа к знаниям.

Каким же, по мнению автора книги, должен быть, может быть нынешний читатель, писатель? Говоря о христианстве у Достоевского и у Толстого, который, при всех ошибках, «дорос до проповедника», отец Андрей постулирует нечто обратное современным тенденциям: «Если писатель не обслуживает интересы обывателя, то он выходит на более серьёзный уровень». Жаль только, что на страницах «Таинства чтения», как и других своих работ, автор (скоромно не называющий себя писателем) ограничивается лишь теоретическими выкладками и отказывается, «дабы никого не обидеть», назвать конкретные имена ныне живущих литераторов, разобрать достоинства и недостатки их произведений, ранжировать известных, может быть, назвать имена незаслуженно затёртых литпроцессом писателей «второго ряда», лучших православных авторов — то есть практически всё то, чем обычно занимается «светская» критика, в основном делая это без лишней деликатности и без какой-то оглядки на христианское мировоззрение.

Отец Андрей, конечно, «банально» призывает читать, — но это не призывы в стиле «Читать модно». Например, он вспоминает «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, где автор не раз описывает бойцов, между боями читающих обрывки книг в превращённом в пекло осаждённом городе. Сегодня же книга должна быть повсюду: «...в кармане плаща, на ночном столике, в бардачке автомобиля». Но читать, бесспорно, нужно не только газеты — как смотреть не только балаганные телешоу. А главное, надо ещё осознавать прочитанное и увиденное. Священник обращает внимание на двусоставность вопроса Христа в Евангельской притче о милосердном самарянине: Он спрашивает законника не просто «что написано в законе?», но ещё и «как читаешь?» (Лк. 10:26). «Мир свежей газеты и мир Библии, — замечает Андрей Ткачёв, — это один и тот же мир, только описанный разными языками. Кто читает только газеты, то вряд ли что-то понимает до глубины, а может и вообще. Но кто читает Писание, а затем просматривает газеты, тот способен (если Бог благословит) понять сегодняшнюю жизнь в контексте больших процессов, обозначенных в вечном Слове».

По мнению Андрея Ткачёва, великая литература, подлинное искусство может служить тем «дорожным знаком», который указывает выход из метафизического кризиса, приводит к вере. В этом смысле показательна рассказанная в книге история об известной картине Уильяма Холмана Ханта «Светоч мира» и о её лубочных подражаниях, «год от году имеющих тенденцию становиться всё слащавее и слащавее». На самом деле сюжет картины Холмана являет собой аллегорию взаимоотношений Бога и человека, каждого из нас. «Христос, — вслед за критиком Дж. Рёскиным пишет Ткачёв, — до сих пор удостоен такого же внимания, как и нищие, стучащиеся в двери, и что самое главное на картине — дом — это наше сердце, а двери ведут в ту глубину, где живёт наше сокровенное я». Но воспроизводимая тут и там картинка-фальшивка, кардинально искажающая смысл оригинала, что поделать, также называется словами из Откровения: «Се стою у двери и стучу» (Откр. 3:20). Возможно, человек лишь в том случае услышит этот стук, увидит и узнает Пришедшего, если сам он, живя в сложном мире культуры, сможет отличить подлинник от подделки: на картине, на экране и сцене, и главное — в книге.