Атеизм еще продолжал оставаться краеугольным камнем этой доктрины, согласно которой любая религия была не более чем ложной иллюзией, уводящей человека от решения земных насущных проблем. И между тем именно торжественное празднование тысячелетия Крещения Руси было, думаю, главным свидетельством в пользу предположения, что коммунистическая идеократия доживает последние дни. Церкви тогда были возвращены два крупнейших монастыря: Толгский — в Ярославской области и Оптина пустынь — в Калужской области. Начался процесс возвращения храмов Русской православной церкви в Москве и других городах.
Борис Межуев. Фото: ИЗВЕСТИЯ
Этот процесс реабилитации религии в целом и православия в частности шел постепенно, но вместе с тем очень уверенно и неуклонно в эти годы: в 1987 году телевидение и местные дома культуры еще пытались отвлечь молодежь от посещения праздничного богослужения в ночь на Светлое Воскресение многочисленными развлекательными мероприятиями, в 1988 году этого уже почти никто не делал, а в 1989-м отношение к Церкви из в целом нейтрального в обществе стало более чем положительным. В тот момент ижнтеллигентский атеизм быстро вышел из моды, объявлять себя безбожниками решались немногие, а уж говорить о недостатках православия, его вреде для исторического пути России считалось и вовсе верхом неприличия. Поскольку в то же время началось возвращение в культуру плеяды русских религиозных философов, то многие заговорили о возможности подлинного религиозного ренессанса в России, какой был в нашей стране как раз накануне революции. Но затем государственный коллапс похоронил надежды на возрождение чего бы то ни было, ибо всё разом пришло в упадок: промышленность, культура, обороноспособность. И потом в качестве реакции на крах государства мы получили чисто реактивный консерватизм, пронизанный духом ностальгии по великой советский эпохе и отчаянным стремлением вернуться в прошлое.
Русская православная церковь вроде бы выстояла и укрепилась среди всеобщего развала. Однако она укрепилась и усилилась как институт, как особая корпорация, но значительно ослаб ее духовный авторитет, по крайней мере в интеллектуальных средах. Удары в адрес православия наносят как либералы, так и их противники. Шесть лет назад в СМИ бурно обсуждалось заявление нескольких академиков, в котором они в духе советских учебников научного атеизма писали о несовместимости веры в Бога и научного мировоззрения. А сегодня эстафету в деле антирелигиозной пропаганды принял у них один популярный телеведущий, который прямо говорит о том, что выбор восточной ветви христианства в X веке явился ошибкой киевских князей, за которую их потомки теперь расплачиваются экономической отсталостью.
Причиной заметного ослабления позиций православия в обществе только отчасти можно считать ту или иную политику церковного руководства. Думаю, главная причина состоит в непримиримом противоречии христианства с той «религией», которую реально исповедует нынешняя Россия.
Эта «религия», точнее, культ, но культ несомненно квазирелигиозный, есть религия Успеха. Этот культ обращен в прошлое: мы снимаем фильмы о рекордсменах, триумфаторах прошлых эпох, мы вспоминаем все прежние национальные победы, включая ранее давно забытые, типа разгрома поляков 4 ноября 1613 года. Если в прежние годы советские режиссеры снимали картины о поражениях русской армии, то теперь никто не готов создать героическую ленту на тему обороны Севастополя, падения Порт-Артура или, скажем, о гибели крейсера «Варяг». Создается своеобразный фетиш, который не позволяет нам взглянуть на трагическую сторону жизни человека, без понимания которой нет христианства.
Но и оппоненты этой религии Победы втайне молятся тому же Божеству. Одна их часть не верит ни в какой будущий национальный успех России, и они склонны присоединяться к наиболее вероятному победителю в мировом столкновении цивилизаций, а таковым они считают Запад. Другие же полагают, что сегодня конкуренция между нациями ведется в основном не на поле брани, а в области экономики, и это соревнование Россия вместе с остальными православными странами проигрывает. А коли так, то следует признать православие главной виновницей экономического поражения этих стран. Мы видим, что и в том и в другом случае речь идет о той же самой религии Успеха, только в особо извращенной ее форме.
Христианство предлагает человечеству благую весть о Боге, добровольно сдавшемся своим гонителям, претерпевшем мучительную смерть и тем самым спасшем все человечество. Восточное православие — религия, которая действительно была взята Русью у империи, которая спустя почти четыре века после этого события рухнула под ударом неприятеля. С точки зрения подлинного православия победа сама по себе, равно как и экономический успех сам по себе, не более чем ложный идол — вне зависимости от того дела, той задачи, которой могут служить всякий успех и всякая победа.
Понятно, что рассуждения в духе того, что если бы ваши предки не приняли православия, сейчас бы в России было экономическое чудо, — это пошлость. Я сомневаюсь, что само это чудо есть нечто более значимое, чем «Троица» Андрея Рублева, которая стоит всех чудес на свете, особенно экономических. И, однако, для мыслящих православных остается пока без ответа вопрос: как жить в мире, как строить и укреплять государство, растить детей, добиваться прогресса в науке, в конце концов, действительно создавать новую экономику, понимая при этом, что все это перед ликом трех ангелов, запечатленных святым иконописцем, — в общем тлен и суета? На этот вопрос «о Боге и мире» пыталась ответить русская религиозная философия XX века, но ее естественное развитие было прервано политическим катаклизмом. Новому российскому консерватизму нужно найти свое решение той же проблемы, и только тогда он сможет развернуться в полноценную альтернативу той религии Победы в разных версиях, которая сильно отдаляет нас от подлинного национального возрождения.
Понятно, что подобный консерватизм неизбежно будет далек от реваншизма советского толка. Но мирской успех ему придется вписать в план духовного спасения — не в качестве квазирелигиозного фетиша, но в качестве средства для достижения более высоких задач. Я бы назвал такой консерватизм цивилизационным, поскольку цивилизация, в понимании ее крупнейшего исследователя Альфреда Тойнби, и есть амбициозная попытка какой-то части человечества с помощью земных средств достичь духовных целей. Но усилие вместить размышления на эту тему в рамки газетной колонки было бы, наверное, худшей из утопий.
Борис Межуев
Известия