В основном выдумки, анекдоты, легенды и разрабатываемые околонаучной публикой бытовые предубеждения.
Больше удивляет некомпетентность и наивность украинского общества в том, что касается России и россиян. Причем не всего общества: украинский народ достаточно адекватно и давно понял северо-восточного соседа, о чем свидетельствует богатейший национальный фольклор украинцев. Проблемы понимания возникают на уровне правящей элиты Украины. Вспоминается, как во время кризиса вокруг острова Тузла один наш деятель (и ныне являющийся членом правительства) вызвался разрешить проблему, развязать сложнейший узел российско-украинских противоречий с помощью... куска сала и бутылки водки, с коими он и собирался отправиться в Москву, мол, выпьем, закусим и все 'порешаем' 'по-братски'. Увы, это геополитический уровень нашей верхушки...
Она не представляет, как глубоки эти противоречия, как много веков они формировались. Впрочем, подобное не удивительно, учитывая самые примитивные представления наших начальников об истории как Украины, так и России. Да если бы только об истории! Недавно на страницах 'Дня' в письме читателя газеты прочитал залихватский призыв 'строить Европу от Лиссабона до Владивостока'. Призыв означает включение в состав европейского политического, экономического и (что особенно важно в данном контексте!) ценностного пространства Российской Федерации. Что связано с целым рядом трудностей. Как свидетельствуют опросы такой авторитетной социологической структуры России, как 'Левада-Центр', подавляющее большинство россиян не считают себя европейцами, а свою страну - европейской. В русской культуре существует мощная традиция критики Европы и отмежевания от Европы в духовной сфере, достаточно вспомнить движение так называемых евразийцев в начале ХХ столетия. Симптоматично, что украинская культура подобных (по крайней мере, немаргинальных) традиций не имеет.
Но энтузиазм нашего читателя никак не свидетельствует о глубоком знакомстве с современной российской ментальностью. Да, имеется в Российской Федерации некое (чрезвычайно малое) количество людей, проникшихся ценностями европейского культурного мира. Это тонкий, 'пленочный' слой 'русских европейцев', которые и ранее, но особенно теперь, часто ощущают себя иностранцами, изгоями в своей стране, так сказать, внутренними эмигрантами. На этих людях нельзя строить никакие украинские проекты в отношении России, они ничем не смогут нам помочь, дай Бог, чтобы они смогли помочь самим себе выжить и сохраниться. Их положение в России было трагическим с тех самых пор, когда возник социальный слой, именуемый русским словом, сформировавшимся на латинской основе, 'интеллигенция'.
Когда нынешние россияне обижаются, что Запад не относится к ним, как к своим, несмотря на крушение коммунизма, на провозглашение демократических лозунгов, они почему-то не осознают, что западные интеллектуалы хорошо видят, насколько прочная, существенная ментальная связь с тоталитарным советским прошлым не только сохраняется, но и укрепляется в современной России, переживая нечто вроде 'второго дыхания'.
Символических актов, подтверждающих подобное видение, в Российской Федерации более чем достаточно. Например, недавняя серия присвоения звания Героя России бывшим сталинским шпионам, которые формально России не служили, поскольку в те времена страны с таким названием в мире не было. Эти награждения убедительно и красноречиво свидетельствуют о том, с кем именно ощущают преемственность в российском обществе. Такие многозначительные прецеденты бывали и ранее, например, тогда, когда яростный словесный обличитель Сталина Никита Хрущев повесил золотую звезду Героя Советского Союза на грудь политическому киллеру, испанскому коммунисту Рамону Меркадеру, который за 20 лет до награждения, по приказу Сталина, убил в Мексике Льва Троцкого. И мир понял, что Хрущев не только критик, но и естественный политический и идейный наследник Сталина.
Кстати, Степан Бандера и Лев Ребет были убиты не при изверге Сталине, а при 'либерале' Хрущеве... А тех, кто боролся против сталинизма, в Российской Федерации до сих пор считают врагами и предателями. Так что никаких оснований воспринимать эту страну как демократическую мировое сообщество не имеет. Россия переживает очередной за последние 50 лет 'ренессанс' сталинщины. Самые гнусные преступления тоталитарного режима воспеваются и героизируются, а не просто оправдываются. Вот, держу в руках издаваемую в России газету 'Независимое военное обозрение' ?45 за 2008 год. На ее страницах восторженная рецензия Виктора Мясникова на издание МВД Российской Федерации 'НКВД-МВД СССР в борьбе с бандитизмом и вооруженным националистическим подпольем на Западной Украине, в западной Беларуси и Прибалтике (1939-1956 гг.) /Сборник документов. - Составители Н.И. Владимирцев, А.И. Кокурин. - М. 2008'.
Рецензия - настоящий гимн сталинским карателям и вертухаям. Зато все противники сталинизма проходят по разряду 'предателей', 'убийц', 'бандитов', 'фашистских прихвостней'. Оказывается, массовые аресты, депортации и расстрелы населения вышеназванных территорий были вовсе не преступлением против человечества, не государственным терроризмом, а 'мероприятиями по очистке от антисоветского, уголовного и социально опасного элемента'. Автор рецензии искренне удивляется, почему, например, в Прибалтике, эти 'полезные' действия' возводятся в ранг национальных трагедий. Подобное удивление является воистину самым феноменальным проявлением 'загадочности' русской души... Очень многие сегодня в России не стыдятся публично демонстрировать удивление по поводу 'неадекватного', на их взгляд, восприятия в Польше Катынской трагедии... От таких проявлений 'русской самобытности' становится не по себе. Как справедливо отмечал наш земляк Владимир Резун (Виктор Суворов), "проблема России заключается в том, что пуповина, связывающая нынешнюю Россию с бывшим режимом - коммунистическая пуповина, - не обрезана, не оборвана. Кровная связь сохраняется, и пока эта кровная и духовная связь сохраняется, гниение будет продолжаться".
Русскому сознанию никуда не уйти от 'проклятого' вопроса о советском прошлом. Чем был СССР? Отвратительным тоталитарным монстром или царством свободы и справедливости ('Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек...'), крушение которого явилось 'величайшей геополитической катастрофой ХХ столетия'? Если второе, то ни о каких действительно демократических перспективах России говорить не приходится. Тогда следует заботиться исключительно о восстановлении и возрождении утраченной 'великой державы' без всяких демократических затей.
Русскому сознанию придется ответить на вопрос, долго ли еще разоблачение преступлений нацизма в России будет иметь главной целью сокрытие и оправдание преступлений коммунизма? Сколько еще будет героизироваться борьба сталинского тоталитарного режима за 'освобождение' народов Европы, которые именно такого 'освобождения' (с ГУЛАГом, всевластием коммунистических спецслужб, террором и насилием) явно не желали? Можно, конечно, сколько угодно повторять пропагандистские советские штампы, но это не снимает вопросы.
Без сведения счетов с прошлым никакого демократического будущего у России не будет. Подобное сведение счетов с прошлым есть процесс мучительный, тяжелый, но неизбежный. Через это прошли Германия, Италия, Япония. Не пройдя его, можно лишь имитировать цивилизованность и демократию, сохраняя в основе общества тоталитарные схемы, когда формально демократические институты функционируют по абсолютно чужим демократии правилам. В Германии, например, пришлось отказаться от прославления тоталитарных силовых структур, без какового невозможно представить информационное пространство нынешней России. Нельзя говорить о демократии, правах человека, гражданском обществе и одновременно с этим прославлять ЧК-ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ. Либо одно, либо другое. Нельзя, как выражаются одесситы, быть 'и между здесь', и 'среди там'. Ибо это гарантирует появление очередного государственно-политического монстра. Нельзя обливать грязью тех, кто боролся против тоталитарной власти. В нынешней Германии никому из вменяемых людей не придет в голову называть бандитом и предателем Рейха полковника фон Штауфенберга, организовавшего покушение на фюрера. Нельзя обвинять всех и вся в сотрудничестве с нацизмом, замалчивая стратегическое сотрудничество СССР с нацистской Германией в 1939 - 1941 гг. Как вообще возможно прославлять сталинскую империю сегодня, в начале XXI века, если по данным, представленным в 1991 году в Верховный Совет РСФСР органами прокуратуры и МВД, суммарное число жертв сталинских репрессий составило 50 миллионов 114 тысяч 267 человек?
В путинской России осуществляется преследование историков, писателей, журналистов, не скрывающих своих антисталинских взглядов. Одной из жертв реставрации сталинизма стал историк Игорь Долуцкий. Написанный им учебник 'История СССР. XX век' вызвал гнев чиновников министерства образования. Действительно, как можно воспринять позицию историка, заявившего, что "большевики совершили преступление в 1917 г., длящееся преступление, и оно не может содержать каких-то светлых моментов, которые мне советуют найти. Единственный светлый момент - сопротивление народа этому натиску'. Вот что пишет доцент Российского государственного гуманитарного университете Юрий Цурганов: 'Формируется стереотип: Великая Отечественная война - это (после Пушкина) 'наше все'. При Министерстве образования и науки РФ создана 'общественная организация' - Совет ветеранов. Цель очевидна - осуществлять внедрение советского патриотизма. Ветераны в массе своей - самая консервативная часть общества. ...Итак, тенденции печальные: интеллектуальному прорыву, начавшемуся на рубеже 80-90-х годов, противостоит нарастающая волна лжи'.
Надо сказать, что украинско-российское противостояние на почве различного понимания истории связано с фундаментальными различиями в национальном сознании двух народов. Виссарион Белинский утверждал: 'Тайна национальности каждого народа не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи'.
Эти ментальные различия особенно ощутимы, когда речь идет о таких острых вопросах, как история украинского национально-освободительного движения. Тут неизбежен жесткий конфликт ценностей. Отсюда и противостояние в оценке Переяславской рады, политики Выговского и Мазепы, деятельности Симона Петлюры и сущности УНР. Но особенно конфликтной является проблема восприятия русским национальным сознанием национально-освободительного движения 1939-1954 гг. на западных землях Украины под руководством ОУН. Это движение известно русским как 'бандеровщина'.
Все написанное и изданное в СССР и нынешней России (за малым исключением) о 'бандеровщине' более всего характеризует не это явление, а само русское сознание, ибо это российское представление об ОУН-УПА имеет мало общего с реальными историческими процессами в Украине.
Можно даже говорить о специфически русской модели трактовки украинского освободительного движения 1939 - 1954 гг., которая из-за многочисленных иррациональных элементов дает основания для определения ее как мифа, составной части других русских мифов на украинскую тематику. Отношение к украинскому национальному движению даже в кругах образованных и либеральных русских интеллигентов остается на чисто пропагандистском уровне, что заставляет вспомнить времена советского Агитпропа с его 'объективным' и 'научным' исследованием' взглядов и деяний идейных противников. Большим прогрессом в осмыслении названного явления русским сознанием было бы хотя бы забвение истерико-обвинительного тона, что господствует практически во всех российских текстах, даже в тех, где есть претензия на академичность. В этом сознании, еще больше подсознании, историческая реальность превратилась в символ, который живет своей, автономной от истины, жизнью. Этот символ чрезвычайно активно используется во многих публикациях, имеющих целью создавать негативный, максимально непривлекательный образ Украины, отдельных ее регионов и политических сил. На территории самой Украины этот символ является краеугольным камнем всей пропаганды левых и пророссийских партий и организаций. Символ служит делу противопоставления западных и восточных регионов государства, запугивания русского и русскоязычного населения востока и юга какой-то ужасной, жестокой, неизвестной, а потому еще более страшной силой.
Над созданием этого символа трудился огромный отряд коммунистических пропагандистов на протяжении последних 60 лет, и эта работа не прекращается и сейчас. В среде российских историков пока еще не зафиксировано (за исключением публикаций Б. Соколова и А. Гогуна) попыток объективно и непредвзято разобраться в этих фактах украинской истории. 'Бандеровец' предстает в восприятии среднего русского на подсознательном уровне как своего рода антиидеал Украины, как живое воплощение 'плохой Украины', в отличие от идеала хорошей Украины - Малороссии, которая пребывает под полным политическим и духовным контролем Москвы.
'Бандеровец' - это, так сказать, модель самых худших черт украинца, как их себе представляет русское сознание. Это тип антирусский по определению именно из-за своего украинства, из-за максимально резкого и неуступчивого проявления, манифестации своего украинства в формах, что принципиально по своему характеру сопоставимы с формами демонстрации 'русскости' русским как представителем державного народа.
Однако такое же поведение украинца, которое выступает отражением поведения русского, поляка, немца, венгра как носителей национальной самодостаточности, воспринимается многими русскими с их устоявшимися представлениями о 'норме' для украинцев как вызов и агрессия, по крайней мере как потенциальная угроза. 'Бандеровец' воспринимается многими россиянами как метафизическая, почти манихейская угроза со стороны 'сыновей тьмы'. Однако участие реальных бандеровцев в формировании таких представлений было минимальным, остальное сделало само русское сознание с его специфическими, сформированными такой же специфической истерией, особенностями. Кое-что об этих особенностях можно иногда прочитать у российских авторов. Вот что писал петербургский историк Валерий Возгрин в газете 'Голос Крыма' в статье 'Беру свои слова обратно': 'На этом камне свободно избранных несвободы и деспотизма строилась будущая Россия. Потом укрепились сельские общины, воскрешавшие племенной диктат большинства и презрение к личности, манихейски жесткое разделение мира на 'наших' и 'ненаших', и соответствующие двойные мораль и нормы общежития (для своих и чужих). То есть, по сути, аморализм, ставший постепенно одной из самых поразительных черт, которые уж точно 'аршином общим не измерить'... Двойная мораль приводила и приводит к максимально снисходительному отношению к деяниям 'своих' и к максимальной нетерпимости в оценках, даваемых 'чужим'. Кстати, судя по всему это определение петербургского историка оказалось очень точным и метким, поскольку пророссийские силы в Верховной раде Автономной Республики Крым несколько раз обращались к правительству Российской Федерации с ходатайством о лишении Валерия Евгеньевича Возгрина ученой степени доктора исторических наук. Не только за процитированную тут статью, но и за книгу 'Исторические судьбы крымских татар'.
Русское сознание легко признает право народов на самоопределение, на антиколонниальную войну, когда речь идет о событиях, не касающихся России. Россияне охотно сочувствуют палестинцам, курдам, ангольцам и т.д., потому что это не налагает на них ни малейших обязательств относительно пересмотра собственной истории, а тем более собственных границ.
Именно поэтому русскому сознанию так тяжело признаться самому себе, что 'бандеровщина' была самым обычным национально-освободительным движением, таким же, между прочим, как и в 1918-1921 гг. Но такое признание будет требовать и определения места и роли самих россиян в этом процессе. А такое определение вряд ли будет очень комплиментарным. Поскольку 'бандеровское' движение было объективно направлено против имперских интересов России, было эффективным, хорошо организованным, последовательным и непримиримым, от которого нельзя было откупиться очередным протекторатом, - оставался только путь его пропагандистской демонизации, хотя типологически это движение не отличалось принципиально от антифранцузского движения в Алжире или антианглийского в Ирландии.
Представления широкой российской общественности об эпопее ОУН-УПА сводятся к совокупности негативных мифологем. Работа же с документами раскрывает другую картину.
Например, тот же Степан Бандера никогда не страдал русофобией, неприятием русских как таковых только за то, что они русские. Не страдал он подобным отношением к полякам, венграм, румынам, евреям. Его отношение к другим народам определялось отношением этих народов к независимости Украины.
Интересно, как он сам определял статус русских в будущем самостоятельном Украинском государстве: 'Требование полной лояльности по отношению к Украине и ее освободительной борьбе стоит на первом месте. Тем русским, которые отвечают этим требованиям, следует гарантировать и обеспечить полное и всестороннее равноправие во всех гражданских правах и полную свободу их национального развития, соответственно международным принципам относительно национальных меньшинств. Это же относится к другим национальным группам в Украине'.
Что же касается тех, кто ведет подрывную работу против Украины и украинского народа, то таковых '...необходимо обезвреживать доступными в этой ситуации методами в соответствии с международными правилами' (С. Бандера 'Перспективи украiнськоi революцii'. - Мюнхен. 1978. С. 593-594). Такое отношение к национальным меньшинствам существует во всех странах, которые принято называть цивилизованными. К лояльным гражданам - предельно лояльное, к нелояльным - нелояльное. Антигосударственная деятельность не поощрялась нигде, кроме, к сожалению, нынешней Украины...
Степан Бандера в своем понимании статуса национальных меньшинств принципиально отличается от некоторых современных сомнительных деятелей на Украине, людей явно провокационного типа, усердно изображающих суперрадикальных 'националистов' и позволяющих себе публично призывать к избиению 'жидiв, ляхiв та москалiв', хотя даже такие 'ультранационалистические' вопли не помогают избавиться от явственного запаха Лубянки, который от них исходит. Этим господам хочется сказать: 'Маска, Маска, мы тебя знаем'. Более того, мы даже знаем, где эти маски изготавливаются. Тот, кто более или менее знаком с историей политической провокации в Российской империи и СССР, может вычислять подобную публику даже чисто интуитивно...
Кстати русское сознание склонно квалифицировать как 'украинский национализм' наличие у украинца элементарного национального самосознания, что воспринимается как шовинистическая русофобия, нормой же считают полное отсутствие украинского самосознания. Собственно, к этой 'норме' многие годы, если не столетия, пытались привести всех украинцев, в отдельных регионах это почти удалось... Многие русские склонны приписывать 'бандеровцам' ту враждебность к себе, которую они сами ощущают к сознательным в национальном отношении украинцам, и тогда тезис 'мы их ненавидим' меняется на более удобный и психологически выигрышный - 'они нас ненавидят'.
Тут следует обратить внимание на некоторые специфические психокомплексы в русском сознании. Русская общественность любит обсуждать враждебные чувства других народов относительно русских, но всячески уклоняется от обсуждения и анализа собственных негативных чувств к другим: евреям, татарам, кавказцам, украинцам, прибалтам, сплошь и рядом подменяя серьезный уровень рассмотрения клоунадами с пламенными заверениями 'простых людей' в любви к соседу-инородцу или трогательной историей взаимоотношений отдельного русского с отдельным нерусским, что никоим образом не снимает с повестки дня необходимости глубокого и честного анализа взаимоотношения народов.
Во взгляде русской общественности на украинское национально-освободительное движение можно отметить определенную культурно-историческую особенность, которую определил Ф. М. Достоевский, сказавший, что люди склонны ненавидеть тех, кому они причинили зло. Ведь русскому сознанию, над которым тяготеют (вспомним точку зрения историка В. Возгрина) старинные племенные комплексы деления мира на 'своих' и 'чужих', а, соответственно, и морали на мораль для своих и чужих, неимоверно тяжело отдать должное тем, кто был объективно против России, против ее войск, и при этом был прав, а его действия были этически справедливы и исторически оправданы. Для этого нужно подняться над племенными комплексами, над национальной ограниченностью. Наконец, признать историческую справедливость украинского освободительного движения 40-50-х годов XX ст. на западных землях означает необходимость (логическую и моральную) сделать весьма самокритичные выводы. Рано или поздно их придется сделать, если, разумеется, Россия вернется к демократическому варианту развития.
Впрочем, некоторые 'точечные' изменения в русском сознании происходят. В этом смысле очень интересна книга воспоминаний полковника госбезопасности Георгия Санникова 'Большая охота', изданная в Москве в 2002 году. Санников принимал участие в войне против ОУН-УПА и лично допрашивал в тюрьме МГБ в Киеве захваченного в плен командующего УПА полковника Василия Кука. У чекиста осталось такое впечатление от пленника: 'Я уважал этого человека, своего противника, за его идеологическую стойкость, за непокорность судьбе, за бесстрашие и мужество'. Санников на протяжении многих лет стремился понять, почему в результате действий НКВД-МГБ на Западной Украине он и его коллеги, по выражению полковника ГБ, 'выиграли эту войну, но не победили'...
И сам отвечает на этот вопрос другим вопросом: 'Что заставляло практически никогда не сдаваться оуновцев? Что заставляло их гибнуть с песнями 'Ще не вмерла Украiна', 'Ой ти, Галю'? Какие пружины приходили в действие, когда последней мыслью смертельно раненого, уже умирающего оуновца было решение подорвать себя гранатой, да при этом прижать ее рукой к лицу и выдернуть чеку в оставшиеся секунды еще живущей мысли - так изуродовать лицо, чтобы никто не мог опознать и использовать его в своей работе против подполья? Что же это за сила такая?' Во всех подобных случаях эта сила называется любовью к Родине... Это ведь так просто осознать, вместо того, чтобы и далее штамповать страшилки-фальшивки о 'жутких бандеровцах' и 'прихвостнях немецких оккупантов'.
Хотя можно и не осознавать, еще глубже погружаясь в трясину исторической и политической неадекватности, лживых пропагандистских мифов, что, конечно, не останется без последствий. Об этих последствиях достаточно ярко поведал русский философ и православный священник Георгий Федотов: 'Для самой России вынужденное продолжение имперского бытия означало бы утрату надежды на ее собственную свободу... Как московское царское самодержавие было ценой, уплаченной за экспансию, так фашизм является единственным строем, способным продлевать существование каторжной империи... В конце концов, имперское сознание питалось не столько интересами государства - еще меньше народа - сколько жаждой власти: пафосом неравенства, радостью унижения, насилия над более слабыми... Этот языческий комплекс для России означал вопиющее противоречие между политикой государства и заветами ее духовных вождей. Русская литература была совестью мира, а государство - пугалом для свободы народов. Утрата империи будет моральным очищением, освобождением русской культуры от страшного бремени, которое обезображивает ее духовный облик'. Однако в сегодняшней России взят курс на восстановление империи. Не с помощью ли того единственного строя, который способен продлевать ее существование?
Ну, а нам следует, наконец, отказаться от хуторянской сало-горилочной философии в выстраивании любых отношений с современной Россией, в лице которой мы имеем дело с очень жестким, безжалостным оппонентом, который не прощает ошибок и слабости.
Игорь Лосев
ИноСМИ