К возобновлению смысла

Чтобы отыскать новейший русский смысл, публично взыскуемый светскими, духовными и уполномоченными инстанциями, нет нужды созывать народное вече. Он открыт, прозрачен, доступен культурным людям без малого сотню лет. Просто находится не под теми фонарями, где ищут.


РИ после некоторого технического перерыва возобновляет свою деятельность. И нашей новой стартовой точкой будет статья замечательного философа Сергея Борисовича Чернышева «К возобновлению смысла». Когда-то выражение «возобновление русского» стало паролем творческого союза Сергея Чернышева и Глеба Павловского, плодами которого стали Русский институт и Русский журнал. Тот «русский проект», который был тогда начат и реализован с той или иной мерой успешности, сегодня требует какого-то нового прямого дополнения: автор использует слово «смысл», мы предпочитаем говорить об «истине». В свое время наши оппоненты увидели в выражении «Русская истина» какой-то предательский или подрывной подтекст. Сложно отрицать, что мы хотели намекнуть, что в море «смыслов» наблюдается дефицит «истин». Но если верить автору, то для обретения «смысл» нужен философский канон, верность которому и является залогом подлинного, а не подложного «возобновления». Постараемся этому содействовать теми скромными силами, какие у нас есть.

***

Мне кажется, что моя работа по большому счету есть работа во славу Бога. Я не уверен, что Он обращает на нее внимание… Не важно, что я там провозглашаю в каких-то заявлениях, Ему это по душе. Главное, каким образом ты пытаешься понравиться Всевышнему и как ты рассчитываешь свои возможности. Я думаю, именно это нам зачтется, и пусть меня изжарят на сковороде, но я уверен, что наша работа в наших областях куда больше значит, чем стандартная набожность. Однажды у меня состоялся любопытный разговор с Тони Хектом, мы ночевали в одном номере, и он сказал: “Не кажется ли вам, Иосиф, что наш труд — это в конечном итоге элементарное желание толковать Библию?” Вот и все. И я с ним согласен.
Иосиф Бродский


Тридцать лет назад обстоятельства оборвали работу над книжкой «СМЫСЛ. Периодическая система его элементов». Пришлось наскоро собрать невыразимое с недосказанным и затолкать в безразмерный параграф 19, оставленный прикрывать отступление. До того ли было? Дымили свалки, палили танки, пылали пожары, и казалось, в прижизненном горизонте не то что книга – само слово с обложки никому уже не понадобится.

Тридцать лет спустя его произнесли вновь – в негаданное время, в неподходящем месте, в неподобающих декорациях. Городу и миру было сказано, что в ядре самосознания общества должен находиться смысл, что смысл важнее экономики.

От человека, который отважился выговорить такое, положим, подобного можно было ожидать. Но на деловом форуме, да ещё при исполнении обязанностей? Словно резидент-разведчик выдал себя, отправив в эфир отчаянную радиограмму открытым текстом.

Неисповедимыми путями смысл возвращается в публичный словарь и обиход.

К смыслу всё настойчивее обращался и старый друг, сдирая пропагандистскую коросту с повестки дня. О смысле говорил в последнем выступлении, накануне ухода, на пороге, за которым потерял – точнее, вернул своему дарителю – дар речи.

Размышляя о смерти, Уистан Оден написал (позже, заколебавшись, зачеркнул):

Время – чей слепой поток

Сносит доблесть и порок

И смывает как песок

Краски девственных красот –

Чтит язык, боготворит,

И творцам благоволит

Как прижизненным богам,

Дар слагая к их ногам.

Язык – материя смысла, холст, на котором пишутся все его картины.

Глеб и был прижизненным божеством языка, жил его стихией, пролагая русло новым смыслам. Потом всё чаще стал замолкать, пока не обронил в разговоре, что время его кончилось.

Оно возвращается. Но возвращается иным.

Потому, прежде чем обратиться ко вполне приземлённым, инженерным материям, вспомним вкратце, что удалось понять об устройстве смысла и способах обращения с ним.

I

Общественное сознание провалилось в архаику, в мифологизацию самого себя. Смысл наивно видится мыслительным продуктом шишковидной железы, обретающимся под черепом интеллектуалов.

В слово «смысл», действительно, включена «мысль» в качестве корня, но корень не случайно обрамлен объединяющей, обобществляющей приставкой. Речь идёт именно о совместном мышлении и уже в силу этого надлежит вытряхнуть его из головы одинокого мыслителя в публичное, межличностное пространство. В процессе общения смысл отвердевает в знаковых формах, опредмечивается, а работа с любым социальным предметом включает коллективные процессы его выработки, согласования, хранения, передачи и практического использования. Словом, смысл – социальный институт.

У общественного сознания с институтами беда. Бытует, к примеру, вполне туземное представление, будто власть – некая когорта лиц, всем управляющих, имеющих секретный план и действующих по этому плану. И главное при взаимодействии с властью – как-нибудь туда внутрь проникнуть, либо достучаться, вступить в содержательный диалог, воззвать к гражданской совести переубедить либо сторговаться. Реальное устройство власти как института, как конкретного слоя самоотчуждения скрыто от публики надёжнее, чем тайны секса от советских подростков.

Но ещё более забавная картинка откроется, если предпринять фрейдистский самоанализ общепринятых соображений о смысле. Где-то в тридесятом царстве, по соседству с кощеевой иглой заскладирована то ли голубиная книга, то ли скрижали с сокровенными истинами, к коим причастен узкий круг мудрецов. По возникновении надобности они созываются (как? кем?), садятся в кружок и как курочка Ряба производят на свет смысл в готовой форме судьбоносной стратегии.

Говоря о реинжиниринге институтов, обычно подразумевают институты собственности. Но смысл обретается в иных частях социального тела, в институтах идентичности. Краткие сведения об этой terra incognita собраны ниже.

II

Смысл, конечно, не сводится к социальным процессам, в нём всегда просвечивает его первоисток, трансцендентное начало, духовная вертикаль, не рационализируемая в слове. Уместно вспомнить тезис философа Владимира Соловьёва: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности».

Кощунственно полагать, будто смыслопроходцы в придачу к гуманитарному диплому получают логин и пароль для прямого доступа к вечности и к думам Всевышнего в оной. Наивно приписывать социальным институтам божественное происхождение. Глупо воображать, будто они имеют голову, с которой можно вступить в прения. Тщетно ждать, что институты смысла добровольно озаботятся ролью телеграфа для коммуникации между мыслителем и духовными небесами – вместилищем платоновых эйдосов. Маркс в Grundrisse говорит о бытующих в обществе идеях как о «господствующих абстракциях», продуктах самоотчуждения.

Для наглядности, метафорически тот или иной институт смысла можно представить как производственный процесс, где на вход среди прочего поступает небесное, трансцендентное сырьё – откровения, озарения, инсайты, взбредающие идеи, «белые лебеди» Талеба и т.п. А на выходе формируется канонический пакет содержания, поступающий в социальный оборот. Между входом и выходом пролегает алхимический процесс канонизации: интуиции, токсичные экстазы и вдохновения как-то фильтруются, отстаиваются, устаканиваются и пакуются в социально-приемлемую оболочку.

Детализируя метафору, укажем пальцем на три типа институтов идентичности.

Институты Прекрасного производят такой тип смыслов как символы. Соответственно, разновидностью канала к трансцендентному у их агентов, творцов, является вдохновение.

Текущее отчуждённо-искажённое бытование таких институтов – искусства: поэзия, музыка (включая, увы, союз композиторов, оперную клаку и коммерческую попсу), живопись и т.п. В процесс канонизации художественных творений вовлечены худсоветы, цензурные комитеты, критика и пр.

Институты Блага производят такой тип смыслов как образы. Соответственно, разновидностью канала к трансцендентному у их агентов, пророков, является откровение.

Текущее отчуждённо-искажённое бытование таких институтов – религиозные конфессии, секты (включая, увы, гипнотизёров, фанатиков и шизофреников), институты обычая, морали и общественного мнения и т.п. В процесс канонизации вероучительных и душеспасительных произведений вовлечены церковные соборы, инквизиция, товарищеские суды и пр.

Институты Истины производят такой тип смыслов как понятия. Соответственно, разновидностью канала к трансцендентному у их агентов, мудрецов, является интуиция.

Текущее отчуждённо-искажённое бытование таких институтов – науки: академические исследования, фундаментальные знания (включая, увы, шарлатанство и лжеучения), философия, футурология и т.п. В процесс канонизации научных достижений вовлечены Высшая аттестационная комиссия, учёные и экспертные советы, редакции журналов и пр.

III

Итак, канонизированный смысл – социальный пакет, плотью и тканью которого служит сам язык как носитель идентичности, а слоями – художественные символы, поучительные образы и рациональные понятия.

Процесс канонизации при рассмотрении под лупой распадается на цепь иррациональных, анекдотичных, бесчеловечных актов типа «заседания парткома». Но это и есть пресловутые «трансакции» институтов идентичности, ритуальные пляски, родственные коммонсовским производственным трансакциям. Иначе люди не умеют, они покуда не способны напрямую соприкасаться с ядерной плотью идей, слепящим сиянием платоновских «эйдосов». Как объяснил философ, нам дано лишь, сидя затылком к небесным источникам света, наблюдать собственные тени на стене пещеры. Канонизация – теневой театр, карго-культ, ритуальное освоение инобытийных смыслов.

Канонизированный смысл – закопчённое стекло, которое защищает глаз от космического излучения подлинной идеи. Чистая идея как таковая непереносима, смертоносна для социального человека.

В составе канона идея присутствует в гомеопатической дозировке.

Помимо этого, канонизированный смысл содержит препараты, позволяющие преодолеть реакцию иммунного отторжения новых идей социальным организмом.

Канон как продукт чаще вовсе не похож ни на учебник, ни на катехизис, ни даже на хрестоматию. Это может быть собрание странных, маргинальных, полубезумных артефактов. Давно ли мы перечитывали Ветхий Завет? Те невольные пророки, через кого новая крупица смысла врывается в мир, обычно не в состоянии отделить её трансцендентное ядро от оболочки субъективных обстоятельств, при которых это событие с ними произошло. «И шестикрылый серафим на перепутье мне явился» …

Но непременный знак причастности к трансцендентному, божественного присутствия – ощущение подлинности, её неуловимый привкус. Это притяжение подлинности, доступное, увы, не каждому, и служит главным, если не единственным компасом и двигателем процесса канонизации, десятилетиями протаскивает небесную нить Ариадны сквозь ржавое игольное ушко социализации.

Исследователи выводят происхождение греческого слова «канон» от семитского ḳānu, «тростник, камыш». Воистину, по Паскалю человек – это мыслящий канон. Продолжая Декарта: мыслю – следовательно существует канон. И контрапунктом: мыслю только если существует канон.

Потуги мыслить вне канона – неосмысленное пустословие.

IV

Встаёт естественный вопрос: как острова и архипелаги смысла, ныне бездомные и бесхозные, могут быть встроены в развитые, культурные общества обозримого будущего? В меру утопичный ответ дал Герман Гессе в «Игре в бисер». Касталия, «педагогическая провинция», заповедник смыслов, где прописан Орден интеллектуалов. А его ядром служит сама Игра – многопользовательский распределённый реестр, своего рода семантическая платформа, посредством которой магистры играют всеми смыслами и ценностями прошедших эпох.

Но в мире, описанном Гессе, никому в голову не пришла бы идея подписать с Касталией хоздоговор на разработку стратегии социально-экономического развития или программы обеспечения технологического суверенитета. Единственный способ прагматического взаимодействия, благодаря которому общество терпит существование Касталии и даже выделяет ей скудные средства из бюджета – непрямое участие в подготовке кадров.

Обучение в Касталии считается очень престижным. По всей стране ведётся конкурсный отбор лучших учеников. Большинство поступивших остаётся в педагогической провинции пожизненно. Но некоторые получают статус временных поселенцев, и возвращаясь «в мир», пополняют ряды политической и деловой элиты.

Да, но школы и университеты Касталии не озабочены ни прикладной политологией, ни эконометрикой, они заняты пестованием духа, освоением канона – классического корпуса смыслов. В нашей стране рискованная затея соединить фундаментальные науки с инженерным делом в единый инновационный котёл удалась лишь единожды – отцам-основателям, в проекте послевоенного Физтеха. Но и сама страна, и мир в ту пору были иными. Все попытки коллег создать «Гуманитарный физтех» с середины 1990-х не находили ни государственного спроса, ни общественного отклика.

V

По выражению Гегеля, “крот истории роет медленно, но роет хорошо”. Крот канонизации смыслов роет уж очень неторопливо, по масштабам человеческой жизни – ковыряется невыносимо долго, с чудовищными издержками. Мало того, что подлинные пророки часто вынуждены дожидаться признания в местах, лишённых удобств, – не всегда и внуки дотягивают до канонизации дедушек. Столетие тут – типичный срок. И у этой неспешности свои резоны1. Так или иначе, процесс канонизации смыслов, при всём его вопиющем несовершенстве, по сей день служит единственным и безальтернативным каналом причастности к промыслу Божьему (или к программам гегелевского Абсолютного духа, или эйдосам Платона – как кому привычнее именовать).

Проект «ИНОЕ» был несвоевременной попыткой ускорить время канонизации за счёт сознательного снятия некоторых его трансакций. Надежда было забрезжила – однако продолжения не последовало.

Но позвольте, канон, состоящий из открытий столетней давности? Он ведь устаревает?

Канон современен всегда, по определению. Канон – почва, фундамент подлинной, а не поддельной со-временности, именно он задаёт её стандарты. В нём запечатлеваются ступени становления трансцендентной идеи, логика истории как таковая. Она не может «отстать от времени», потому что именно она создает и формирует это самое время. Тело канона образует насыпь, по которой эпоха прокладывает свои рельсы.

Потому прозрения Маркса и Коммонса неизменно оказываются не только актуальнее, не просто конкретнее, но и злободневнее пустой породы, что выдают на-гора философы-самородки, тёртые смыслопроходимцы и первоканальные канальи.

В нынешнем пустозвончатом изводе русского языка категорийное «бытие» Гегеля и Гамлета замещено бытом и обывательством, а под современность норовят закосить мода, скандальная популярность и тусовочная раскрутка.

VI

Можно войти в положение административных инстанций, знать не знающих ни про какие каноны. В святой простоте они требуют под выделенный бюджет дать «экспертный ответ» здесь и сейчас. С запросом о смысле они обращаются фактически в никуда – в безблагодатную пустоту на месте упразднённой общественной науки, в бригады сочинителей, наследующих заброшенный рынок BCG и PwC, в спёртый воздух социальных сетей, откуда идеи должны чудесным образом сконденсироваться. Чтобы понудить процесс пойти, приглашают знатоков – людей с проникновенным взором, вальяжных и внушающих доверие. Откуда инстанции узнают об их существовании? Ответ прост: из телевизора. А о том, как знатоки попали в телевизор, можно узнать из насмешек раннего Павловского над приватизацией постсоветских каналов медиа. Когда отдел ЦК перестал поставлять редакциям монопольный контент, осиротевшие менеджеры и дикторы импортозаместили его контрабандой и самогонным продуктом. В процессе понятной эволюции со временем сложился блошиный телецирк: смотрящие одних департаментов контролируют репертуар и состав ведущих актёров, а спецы других – присматривают среди них красноречивых кандидатов в драмкружок «аналитиков», где на малой сцене разыгрываются мелодрамы стратегических сессий и водевили форсайтов. В ходе них контент вылущивается путём специально организованных аналитических камланий и мыслительных технологий, протоколируется и визируется у руководства, превращаясь тем самым в директивный документ, рассылаемый по ведомствам.

Подлинные носители грядущих смыслов попадают на арену разве что случайно или по недоразумению. Почтенную публику маргинальные персонажи только раздражают. Но и канонизированному смыслу они тоже ни к чему. Их прозрения, увы, если и пригодятся кому-то когда-то, то далёким правнукам. А современникам нужнее толкователи-толмачи, проповедники и сказители – пересказчики действующего канона. На экранах, где примелькались записные философские инноваторы, уместнее скромные пересказочники – те, кто собирает, адаптирует, перетолковывает каноническую классику.

Смысл, запечатлённый в каноне – весть о назревшем будущем, своего рода сказка о нём. Тогда появляется работа для тех, что рождены, чтоб сказку сделать былью. Собрание народных сказок – общедоступная, лубочная форма канона. Ведь подлинная сказка – не что иное как иносказание смысла.

Общество, переживающее раннее детство, не любит новых сказочников и не доверяет им. Но нуждается в пересказе, перечитывании, переосмыслении канона идентичности в процессе его освоения. Идеи становятся материальной силой, когда обзаводятся комиксами.

VII

Есть ли какая-то специфика в сегодняшних дискуссиях о русском смысле? Она налицо, но не в том, что у американцев, сингапурцев, бушменов уже есть итоговый документ форсайта-2140, а у нас всё нет как нет. Главное различие – в разных статусах трансцендентного начала. Ему в РФ просто некуда приткнуться. В сердцевине зрелых культур пульсирует канон – актуальное отражение накопленного духовного богатства, итог многолетней работы институтов идентичности. А в самобытном краю, где «чего ни хватишься – ничего нет», нету и общепризнанного канона. Нет царя в голове. И нет инстанции, призванной по этому поводу бить тревогу.

Общество не в состоянии работать с неканонизированными полуфабрикатами. Вообразим школьную программу по литературе, где вместо Пушкина и Толстого изучаются Улицкая, Пелевин и другие авторы бестселлеров, давеча рекомендованных в длинный список премии «Большая книга». Или баллистику, где артиллеристам и ракетчикам при расчётах вместо ньютоновой механики приходилось бы опираться на инсайты и креатив фанатов квантовой гравитации и теории струн.

Что же из этого следует? В частности, то, что «Стратегию 2020», сочинённую отборными умами в 2006-07 гг. и утверждённую правительством в ноябре 2008 года, стоило бы до утверждения поместить под сукно отлежаться до 2108 года – ежели долежит. И в этой шутке нешуточная доля составляет около 100%. Что и выяснилось уже через пару месяцев, а не спустя столетие.

Это вовсе не призыв к отмене философских диспутов. Пусть на подмостках ставятся знаковые спектакли, с амвонов звучат духоподъёмные проповеди, а в аудиториях увлекательно пекутся об истине. Но практикам там нечего ловить. Время развесит ценники. Рукоплескания отплещут, и выяснится, как всегда, что в подавляющем большинстве спектакли оказались претенциозной халтурой, проповедники – конъюнктурщиками и демагогами, а профессора – самовлюблёнными невеждами. Однако нищие духом, роясь в этой свалке, за столетие-другое отыщут жемчужины смысла, которые пополнят канон. Правда, до суда времени подсудимые ловцы жемчуга не доживут.

Означает ли это, что бесполезно говорить о высоких смыслах, поднимать вечные вопросы здесь и сейчас? Тогда через сто лет потомкам нечего было бы канонизировать. Конечно, надо жить, рожать детей, любить друг друга и высказывать взбредающие на ум мысли. К сожалению, имелся ли в них смысл – выяснится очень нескоро, не при нашей жизни. Как принято говорить в подобных случаях, ничего не поделаешь, так устроена жизнь.

По-человечески трудно согласиться с такой пораженческой позицией. Так выглядит не жизнь вообще, а конкретное проявление пресловутого отчуждения в конкретную историческую эпоху. Миссия человека – его преодолевать. Будем хранить верность детской мечте о том, чтобы каждый шаг в каждом нашем сегодняшнем, актуальном споре-диалоге о смысле оборачивался реальным, подлинным актом не только на небе, но и на земле. Чтобы шаг в понимании превращался в практический, действенный шаг немедленно, не дожидаясь далёкого суда абстрактных потомков. Но мечтаниями тут не обойтись. Игнорируя культурный канон, воображая себя демиургами, на пустом месте творящими авторскую современность ныне и присно, мы отрезаем себя от прозрений и трудов предков, их мостов, переброшенных к нам через провалы времени, и сами производим пустоту, пропасть отчуждения, отделяющую нас от потомков и от их суда.

За ширмой показного боголюбия воинствующий атеизм обзавёлся новейшей российской реинкарнацией. Старые смыслы мы с презрением отринули, а новая генерация смыслотехнологов взамен сбацает такие – закачаетесь! Система РФ™, славная своими импровизациями, не прочь оперативно обзавестись приличествующими смыслами посредством практичных деловых игр и проектных сессий.

В нежелании признавать какие-либо авторитеты хрущёвский волюнтаризм смыкается с новейшим методологизмом. Вместо освоения опыта человеческого откровения, сконцентрированного в каноне, предлагается «обучение правильному мышлению», которое мыслится как самодостаточный генератор смыслов. Чтобы стать мыслителем, предлагается получить сертификат PMI. С таким же успехом обучение вдохновению могло бы производить на свет шеренги поэтов, а обучение откровению – батальоны пророков.

В отсутствие канона дискуссии о смысле остаются пустыми, хуже того – беспочвенными. Такая беспочвенность демотивирует, дезориентирует общество, опять ведёт к шулерской подмене идеи идеологией. Согласно китайской традиции, идея воплощается и проявляется в Мандате Неба. А идеологию сочиняют уполномоченные спичрайтеры. Идеология – всегда подменный царь, самозванец, самозванство же отворяет ворота смуте. Век жестоко напомнил: отпадение от канона чревато потерей небесного мандата.

VIII

Но к чему здесь эта метафорическая скороговорка об институтах смысла? В принципе до предметной работы с идентичностью всерьёз дойдут руки нескоро, в непредставимо далёком будущем: в социальной Истории №3 (эпоха Гуманизма из «Парижских рукописей»). А человечество, по Марксу, покуда застряло на переходе из Предыстории в Историю №2, из царства освоенных институтов производительности – в только предстоящую схватку с институтами собственности.

Задача поиска новой российской идентичности – при всей её судьбоносности – дело даже не завтрашнего, а послезавтрашнего дня. Предстоит сперва разбираться с российской собственностью. Осмыслители пропустили, прозевали целую эпоху. И привстав на цыпочки над незамечаемой бездной Институциализма, эпохи реинжиниринга институтов социальной связности, силятся углядеть утопические контуры далёкой эпохи человеческого осмысления.

Чтобы отыскать новейший русский смысл, публично взыскуемый светскими, духовными и уполномоченными инстанциями, нет нужды созывать народное вече. Он открыт, прозрачен, доступен культурным людям без малого сотню лет. Просто находится не под теми фонарями, где ищут.

Чтобы не быть голословным, можно вспомнить несколько коротких текстов, увидевших свет почти одновременно, 90 лет назад. В них с исчерпывающей полнотой и конкретностью вскрыт смысл идущей метаисторической трансформации, острая фаза которой маркирована началом Мировой войны.

В 1932 году впервые опубликованы «Экономическо-философские рукописи 1844 г.» и «Немецкая идеология», обнаруженные и выкупленные Д. Рязановым из архивов немецкой социал-демократии. Маркс сделал там решающие шаги в конкретизации гегелевской концепции отчуждения применительно к социальной истории вообще и к институтам собственности – в частности. Попутно эти тексты, увидев свет, похоронили так называемый «марксизм».

Практически одномоментно – мировой дух не прочь пошутить – появились две современных работы, где эта конкретизация практически доведена до уровня, достаточного для прикладной реализации. В гениальной статье «Институциональная экономика» Коммонс вводит понятие трансакций. В том же году двадцатилетний студент Рональд Коуз в частном письме излагает замысел посткапиталистического предприятия нового типа, создаваемого для снятия/преодоления трансакционных издержек2.

Для запуска широким фронтом работ по реинжинирингу институтов и техноэкономике этого фундамента достаточно.

Футурологические штудии наших дней в духе Юваля Харари, возможно, для чего-нибудь пригодятся потомкам. Но это выяснится не раньше XXII столетия.

«Русская идея» – не очередная придумка штатных (а пуще заштатных) «экспертов» о соборности-народности-партийности, а рабочий план гегелевского мирового духа на текущую эпоху. Замыслы у духа вполне приземлённые, и в обозримом будущем, увы, покуда далеко не гуманитарные. Он в плановом порядке ведёт проходку сквозь толщу отчуждения, а ближайшие его пласты Марксом вскрыты: прежде, чем докопаться до россыпей идентичности, предстоит пробиться через заслоны собственности.

Нынешний русский смысл – про социальную трансформацию, про реинжиниринг институтов, про обеспечение институционального суверенитета. В такой предметности он, по Ильенкову, оборачивается «конкретно-всеобщим»: будучи индивидуально-уникальным по происхождению, обладает глобальной универсальностью, насущностью и для Индии, и для Юго-Восточной Азии, для Африки, для латинского и арабского миров.

IX

Российские институты собственности – социальные джунгли, не ведающие о высокой добродетели «невидимых рук», приписанной им апологетами рынка. Когда и если они и впрямь осуществляют её, то через пень-колоду, с непомерными трансакционными издержками. Однако, помимо хозяйственной задачи избавления общества от этого обременения, у техноэкономики есть, конечно, и значимая гуманная, общечеловеческая миссия.

По данным Росстата в услужении у экономических институтов «невидимой руки» состоят без малого два миллиона вполне видимых сограждан – ростовщиков, казначеев, стряпчих, операторов пресловутых «трансакций». Причём, она расточительно пользует ценные кадры не в качестве мозгов (за отсутствием) – в лучшем случае на посылках, в роли своих синапсов, сухожилий, хрящей, когтей, кишок и сфинктеров. Что до моральной стороны дела – люди обречены служить наёмниками в частях той силы, которая не против блага, но сплошь и рядом порождает зло.

Платформы техноэкономики призваны поэтапно высвобождать людей из трансакционного закрепощения. А дальше уже от общества зависит, уйдут ли отставные агенты отчуждения в подполье окрысившихся луддитов, в пенсионную праздность – или используют обретённую свободу, чтобы продвигать дальше фронт гуманной технологизации, заниматься реинжинирингом институтов, а то и напрямую работой со смыслами. Пространство открывающихся вакансий заведомо шире и разнообразнее, чем резервация рабочих мест, подпадающих под платформизацию.

Спор о ценностях уместен всегда. Но спорщикам надо помочь избавиться от их цепей – тогда они приобретут весь смысл.

***

Бытует мнение, будто у идеи может быть собственник, запатентованный автор. Патент на смысл – фейк «невидимой головы» институтов рыночной идентичности. Это не простая глупость, а кощунственная. Ибо идеи принадлежат их Создателю.

Мы жильцы, но покуда не хозяева в историческом времени, текущем сквозь нас. Это время не столько нашего действия, сколько гегелевского отчуждения – разобщения действия и деятелей. И на всём протяжении эпохи «господствующих абстракций», увы, не смысл для человека, а человек для смысла.

Иосиф Бродский заметил мимоходом, в дружеской рецензии: «Голос, который мы слышим, – голос русского языка, который есть главный герой произведений, главнее произведений и самого автора… Русский язык записывает себя рукою автора».

В этих заметках тоже нет «авторской позиции». Но есть человеческая. Столетие назад, в частном письме, Мандельштам выразил её так:

«Вот уже четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию; но вскоре стихи мои с ней сольются и растворятся в ней, кое-что изменив в ее строении и составе».

Тут речь, собственно, не столько о поэзии и об объемлющем её смысле – сколько об их материи, о самом языке, даре времени, который даётся на время, и которым создаётся время.

Стране предстоит спасительное возвращение в каноническое русло мысли и человеческой деятельности. Точнее, возобновление деятельности в этом русле. Гераклит понимал: усилие возвращения на подлинный путь обновляет и путника, и путь.

Предстоит переоткрыть, освоить и присвоить магический кристалл канона, обновляющий картину мира. Вернуть русскому языку качество со-временности, космический потенциал инструмента общего дела и совместной мысли. Вернуть дисциплину мышления и действия в строгом русле канона.

Предстоит преемственное возобновление русского смысла.
____________________________
1. «В некоторых Поместных Церквах одним из условий канонизации подвижников является срок не менее 50 лет от кончины святого. Это правило имеет целью оградить живых родственников святого от тщеславия, а также обстоятельнее изучить жизнь подвижника»

https://www.pravenc.ru/text/1470233.html

2 В виде статьи «Природа фирмы» опубликована пять лет спустя.



Автор: Сергей Чернышев
Директор Русского института

Поделиться