Андрей Архангельский: Пустая против бешеных

В этом году будет 20 лет, как снесли памятник Дзержинскому. Этот текст – не о палаче или, допустим, борце с беспризорностью. Он даже не о самом памятнике, а о пустом месте из-под него, которое очень напоминает Россию.

Комиссия по монументальному искусству при Мосгордуме в очередной раз не поддержала идею о возведении на Лубянской площади памятника царю Ивану Третьему на месте бывшего памятника Дзержинскому. Члены комиссии объяснили, что «решения об установке каких-либо памятников на Лубянской площади должны приниматься будущими поколениями, так как пока не сформирована единая оценка политических событий прошлых лет».

В переводе на русский – «решайте как-нибудь без нас». История эта длится давно и повторяется с вариациями уже 20 лет: в Мосгордуму регулярно поступают предложения от разных лиц и организаций – восстановить памятник Дзержинскому или поставить на его месте кого-то другого. Комиссия по монументальному искусству все эти предложения рассматривает, делая вид, что именно от ее решения все зависит. Хотя всем понятно, что это вопрос политический и решается не в Мосгордуме: и не только про возвращение, но, думаю, и про любую замену. Но и там, где это решение принимают, тоже ничего не хотят принимать.

Объяснение, в общем, простое: любое решение власти по поводу памятника на Лубянке расколет, как считается, и без того не самое прочное общество. Попутно еще выясняется, что сегодня «консенсусной фигуры» у нас нет, не говоря уже о скульпторах. Кандидатура Ивана III – кстати, первого государственника и одновременно первого российского европейца – не худший еще вариант: но у Ивана «пиар плохой», он слишком мирный по нашим меркам. У нас исторические злодеи гораздо более раскручены и, соответственно, любимы народом. Что уж говорить о памятнике Ельцину или Сахарову на Лубянке (были и такие идеи) – представляю, какая бы тут поднялась (о)рать. 

Здесь можно было бы сказать: если все так сложно, то и не надо ставить на площади ничего. Но почему-то архитекторы и прочие ответственные лица постоянно говорят об «отсутствии доминанты», что площадь «потеряла вид». Архитектурный критик Григорий Ревзин, человек более чем сдержанный, замечает: «Это была лучшая с архитектурной точки зрения площадь – и худшая с идеологической. Даже обидно». Не знаю, я не москвич: когда переехал сюда, никакого памятника уже не было, и никакого дискомфорта я не испытываю. Но, вероятно, проблема тут не столько архитектурная, сколько мировоззренческая: нужна какая-то замена, новый стержень. Этого требует и организм города, и сама логика развития страны.

Вот мы и подошли к самому главному. История с пустым местом на Лубянке очень характерна для описания сегодняшней России. Вот мы все, условно, жили на площади, где стоял Дзержинский. Вот его снесли, но на этом месте уже 20 лет как-то ничего не получается, не работает: ни законы, ни средний класс, ни модернизация, ни либерализация. Какие-то милейшие люди при этом постоянно предлагают вернуть прошлую (она ведь так хорошо, так красиво стояла) или хотя бы позапрошлую доминанту (до революции тут был фонтан). Удивительно, но оба памятника сохранились: Дзержинский работы Вучетича стоит в парке ЦДХ, бывший фонтан – где-то на Ленинском проспекте. То есть у нас всегда под рукой прежние варианты: авторитаризм или просвещенная монархия. Но наш выбор пока – пустое место.

Зато мы настолько уже привыкли к пустому месту, что кажется, что это и есть наша новая национальная идея. Потому что пустота устраивает, в общем-то, всех. Мы украшаем пустоту к праздникам, прославляем ее, вручаем пустоте награды, называем пустоту стабильностью, уверенностью в завтрашнем дне, перспективным вложением. Выбираем пустоту. Пустота не сопротивляется – она же пустота. А нам кажется, что это оттого, что мы все правильно сделали. И продолжаем не принимать какие-то фундаментальные решения о будущем страны, считая это наилучшим решением. А наш общественный договор – не говорить ни о чем.

Замена Дзержинскому, по идее, должна была бы сама собой родиться: новое время должно было подсказать правильную форму и содержание.

Условно, там мог бы стоять бронзовый прямоугольник с надписью «Рекордные скидки», или монументальный рулон мягкой туалетной бумаги (между прочим, фундаментальное завоевание капитализма), отражая идею нового времени – потребление. Это я утрирую, конечно, но даже какой-нибудь лужковский новодел на этом месте и то был бы правильнее, чем пустота. Но нет, что крайне символично: Лужков, который понастроил бог знает сколько, именно это место свято оберегал, и сам неоднократно предлагал вернуть Дзержинского на старое место! Повторяя тот же кощунственный аргумент, что и многие: вернуть Дзержинского только потому,  что это «произведение искусства», что нужно «уважать прошлое» и нельзя «бороться с памятниками». Призывая «забыть про идеологию» и просто любоваться памятником первому чекисту. Как цветку. Тысячи памятников при Лужкове пали, а пустое место устояло. Вот она, сила пустоты!

Пустое место на Лубянке – реальный символ нашего времени, потому что никакой собственной реальности мы не создали. Я смотрю по роду службы много фильмов и давно понял, что проблемы с изображением действительности в нашем кино связаны с отсутствием самой действительности. Возьмем наугад два совершенно разных фильма – «Служебный роман. Наше время» и победителя «Кинотавра» «Перемирие» Светланы Проскуриной. Для того чтобы высмеивать производственные отношения в столице или создавать притчу о провинциальной жизни, нужно иметь для начала сами производственные отношения или саму жизнь в провинции. То есть опираться на или, напротив, отталкиваться от какой-то «нормальной жизни», нормы. А ее попросту нет. Как изобразить в кино человека в процессе труда – этого, кажется, уже никто не знает. Мы ничего почти не производим, не создаем, никого почти не любим, так откуда взяться норме? Как написал как-то коллега Андрей Левкин по сходному поводу, «нет процесса с его длительностью, внутри которой можно быть». Вот. Нет процесса – нет ни фильмов, ни памятников.

Андрей Архангельский

Взгляд
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе