Завещание Сергея Есенина: сердце — Райх, кровь — Дункан, мозг — Толстой

Cергей Есенин покончил с собой совсем не по тем причинам, какие назывались раньше; история его праха, поделенного между тремя женами; неслыханные по дерзости планы публичного самоубийства поэта; стихи «До свиданья, друг мой...» ненастоящие; настоящие последние стихи Есенина; что случилось с прахом поэта и его американской жены после их смерти; какую роль сыграл пакт Молотова — Риббентропа в судьбе Есенина и Дункан; у Сергея и Айседоры была дочь, которую нашли и попытались вывезти в Америку; кто и зачем придумал и распространил эту дичь; где она осела и что нам с ней делать. Обо всем этом читайте в материале, который подготовил профессор кафедры славистики Принстонского университета Илья Виницкий.


Некогда Федор Достоевский вывел из своего собственного опыта общечеловеческий «закон неверия»: представь мне хоть сотню доказательств чего-либо, все равно я этому не поверю, если не захочу поверить. Действительно, сколько бы аргументов ни приводили серьезные и честные ученые в опровержение теорий (большевисткого-чекистского-еврейского-масонского) заговора против Есенина, упрямые конспирологи остаются на своих позициях. В свою очередь, серьезные и честные исследователи зачастую с презрением относятся к любым «народным» фантазиям и слухам, не подкрепленным какими-либо документальными данными. А ведь даже самые бесстыдные мистификации и легенды могут быть по-своему информативны и культурно значимы.

В предлагаемой статье мы хотели бы увести бурную (еще недавно) политическую дискуссию о виновниках смерти поэта и фальсификаторах истории в более спокойное, как нам кажется, русло. Мы расскажем об одной из самых экстравагантных (если не самой экстравагантной и абсурдной) версий смерти Есенина и посмертной судьбе его знаменитого предсмертного стихотворения. Сразу заметим, что нас интересует здесь не столько реальный С. А. Есенин, ко дню рождения которого мы подготовили этот материал, сколько мифологическая фантазия выведенного нами на чистую воду создателя безумной легенды о русском поэте и его американской возлюбленной.



Чернильница и ваза

В новаторской статье русского писателя и американского слависта Владимира Федоровича Маркова «Легенда о Есенине», вышедшей в журнале «Грани» в 1955 году, «неудача» предсмертных стихов поэта «До свиданья, друг мой, до свиданья» объясняется его безвкусной, почти «оперной», хотя и ужасной смертью: «вскрытые вены, кровь в этрусской вазе, последние стихи кровью, завещание (сердце — Райх, кровь — Дункан, мозг — С. Толстой)». Это по меньшей мере странное завещание, к которому Марков, судя по всему, отнесся вполне серьезно, несомненно восходит к сведениям, приводимым в напечатанных в 1947 году воспоминаниях известного американского импресарио Сола Юрока — организатора скандального турне Айседоры (и Есенина) по Америке в 1922 году.

Как установил английский есениновед Гордон МакВей, приводимые Юроком сведения, в свою очередь, восходят к некой загадочной англоязычной публикации, начинающейся указанием на место и время сообщения «Москва, 14 ноября». В распоряжении МакВея была только вырезка этой статьи, присланная ему из Танцевальной коллекции Нью-Йоркской публичной библиотеки. Где именно вышла эта публикация, почти полностью приведенная им в книге о Есенине и Айседоре, исследователь не знал.

Отголоски этой истории мы находим (без указания на источник) в разных американских газетах и журналах 1950–1980 годов. В России она стала известна лишь в начале XXI века (по всей видимости, благодаря книге МакВея). Об удивительном завещании Есенина с негодованием писал в 2006 году сторонник теории заговора против русского поэта профессор Е. В. Черносвитов (это завещание, утверждал он, было выдумано американцами, чтобы опорочить нашего народного стихотворца). В свою очередь, Алла Марченко в статье 2011 года называет этрусской вазой чернильницу в номере «Англетера», в котором поэт покончил с собой в ночь на 28 декабря 1925 года: «Айседора, когда ей об этом рассказали, узнала по описанию свой последний подарок: крохотную этрусскую вазу».

Автограф стихотворения Есенина «Поэт» и чернильница-непроливайка из фарфора, покрытого бело-синей глазурью. Московский государственный музей С.А. Есенина
Фото: предоставлено автором


Живучесть этого мифа в значительной степени объясняется важностью для есениноведов темы таинственной чернильницы, каким-то образом связанной с Айседорой Дункан. На самом деле в легенде о смерти поэта контаминируются две реальные чернильницы: присутствующая в номере «Англетера» (сторонники теории заговора видят в ней доказательство того, что в номере были чернила — поэту не нужно было писать кровью, а, следовательно, он был убит врагами) и та, которую Есенин купил для Айседоры в 1922 году. Последняя долгие годы простояла на его письменном столе в доме на Пречистенке и досталась потом секретарю (переводчику) Дункан Илье Шнейдеру, от которого перешла к известному есениноведу Ю. Л. Прокушеву и в итоге, кажется, «осела» в музее Есенина в Москве.

На периферии мифа о самоубийстве Есенина находится и некая «античная» ваза — так же, как и чернильница, представленная на фотографии номера в «Англетере», где поэт покончил с собой.

Фото номера гостиницы, сделанное В.В. Пресняковым по просьбе С. Толстой
Фото: предоставлено автором


Можно сказать, что фантастическая версия, которую приводит в своих мемуарах Юрок, вписывается в символический интерьер последнего приюта Есенина и причудливым образом соединяет мотивы чернильницы и вазы в легенде о смерти поэта.

Нам удалось обнаружить непосредственный источник этой версии и, потянув за эту ниточку, реконструировать любопытный литературно-мифологический сюжет, до сих пор остававшийся неизвестным исследователям и почитателям творчества Есенина.



Этрусская урна

Нет никаких сомнений в том, что информацию об этрусской чернильнице-вазе и завещании Есенина Юрок заимствовал из статьи, опубликованной в воскресном приложении к газетам американского магната Уильяма Рэндольфа Херста 27 ноября 1926 года под сенсационным заголовком «Поразительное самоубийство сумасшедшего русского мужа Айседоры Дункан, которому не дали сжечь себя на костре на главной площади в Москве. Молодой поэт вскрыл себе вену на руке и послал свою истекшую кровь Айседоре, своей отсутствующей жене, в Париж».

Анонимный автор этой фантастической по содержанию статьи, начинающейся со слов «Москва, 14 ноября» и обильно украшенной, в стилистике популярных воскресных приложений Херста, фотографиями и китчевыми иллюстрациями, сообщал о том, что мысль о зрелищном самоубийстве давно преследовала Есенина. В бытность свою в Америке он даже хотел спрыгнуть с небоскреба Вулворта, но побоялся убить невзначай кого-нибудь из прохожих или упасть на детскую коляску.

Второй тайный план самоубийства Есенина заключался в том, чтобы разжечь огромный погребальный костер на Красной площади и заживо сжечь себя на нем «как жертву нашей фальшивой цивилизации». Этот план был сорван милицией, арестовавшей молодого поэта. Судья народного суда сказал ему, что в Советском Союзе мы не имеем права уничтожать наши тела по собственной воле, ибо они являются общественной собственностью.


Советский полицейский (sic!) cпасает молодого русского поэта от самосожжения на Красной площади
Фото: предоставлено автором


Узнав о заключении и психическом состоянии своего бывшего мужа, сообщает автор статьи, Дункан послала к нему из Парижа для утешения одну из своих самых талантливых учениц, хорошенькую мисс Дороти Биллингс. Чудесное появление последней в камере заключенного вернуло Есенина к жизни. Он забыл о своих суицидальных мыслях и немедленно начал заниматься любовью со своей очаровательной посетительницей. Есенин признался ей, что увидел в ней девушку своей мечты и что все его стихотворения на самом деле были навеяны предчувствием ее появления в его жизни. Но когда миленькая Дороти узнала, что ее новый возлюбленный имеет, помимо Дункан, еще несколько жен, с которыми он не развелся, и что он вовсе не собирается жениться на ней из принципиальных соображений (женитьбы для него лишь эксперименты над собою и женами), она оставила презренного полигамиста, обещав прийти к нему (может быть) потом. Есенин, вскоре вышедший на свободу и поселившийся в гостинице Англетер, так и не дождался нового визита хорошенькой американки.

В горести он вскрыл себе вену ножом и написал кровью стихи, посланные возлюбленной:

«Позволь мне умереть, я пьян от жизни. // Ты обещала мне розы сразу, если я буду жить, — // Но один поцелуй — смилуйся, // Подари мне только один вздох из уст твоей души — // И я осушу чашу жизни до дна. // Все слова одновременно бушуют в моей крови: // Рай, ад, Нирвана и твои одурманивающие поцелуи» (Let me die, I am drunk of life / You promised me roses now if I will live / But one kiss if you please / Give only breath from the lips of your soul / And death’s cup I will drain to the lees. / All words are raging at once in my blood: / Paradise, hell, Nirvana and your intoxicating kisses).

Напуганная страстью Есенина мисс Биллингс бежала из Ленинграда в Москву, где поведала о случившемся Василию Каменскому — тоже поэту, но не такому радикальному, как Есенин. Каменский во всеуслышание заявил, что Есенин совсем спятил. Эти слова, подхваченные журналистами, были напечатаны одной московской газетой в статье о романе Есенина с очаровательной американкой. Прочитав статью, поэт сказал, что у него уже нет больше надежд на любовь и поэзию. Он вскрыл вену на левой руке, и его кровь потекла в маленькую вазу, которую Айседора подарила ему накануне их свадьбы и о которой сказала: «Пусть наш прах будет захоронен в этой исторической вазе, на дне которой находится прах сердца Клеопатры!».

Но тут Есенин вспомнил, что обещал своей первой жене, Зинаиде Мейерхольд, дочери (sic!) знаменитого театрального режиссера, на которой поэт женился за два года до Айседоры, что оставит ей в завещании пепел своего сердца, помещенный в драгоценный изумрудный амулет, в котором Екатерина Великая хранила пепел своего друга, американского адмирала Джона Пола Джонса. «Я оставляю свое сердце Зинаиде, кровь Айседоре, а моей последней жене Софье (внучке Толстого) пусть достанется мой мозг». Так, по свидетельству автора статьи, и было составлено завещание Есенина: ваза с кремированным телом — Айседоре, амулет с кремированным сердцем — Зинаиде, а большое рубиновое кольцо с кремированным мозгом поэта — Софье.

Подписав завещание, Есенин открыл перочинный ножик, перерезал артерию на левом запястье (опять?) и положил руку на вазу, подписанную им «Наследство моей жены Айседоры». Стекающей в вазу кровью Есенин и написал последнее стихотворение «Призыв к смерти» (Invocation to Death) — своего рода «ироническую балладу об иллюзиях жизни». Это стихотворение заняло две страницы: первая часть была полна огня и отличалась великолепием стиля, в то время как мысль второй части оказалась прерывистой и затуманенной к концу. Его последние строки были:

«Все кружится перед моими глазами, в моих ушах слышен звон и сладкая усталость покоряет себе мои мышцы. Сумерки... радуги... призраки... Спокойной ночи!» (It whirls before my eyes, bells sound in my ears and a sweet fatigue is overcoming my muscles. Twilight... rainbows... radiant... phantoms... Good night!).

Завещание Есенина не было исполнено большевиками, имевшими свои виды на тело поэта, для которого построили специальный мавзолей в Ленинграде. Впрочем, заявляет автор статьи, едва ли законные вдовы поэта согласятся с решением властей. Не далек тот час, когда они вскроют его могилу, извлекут оттуда его мозг и сердце (кровь уже хранится в «антисептической эмульсии») и выполнят волю поэта. Как сказала автору статьи Айседора: «Серж любил мою душу, он также любил обворожительную женственность Зинаиды и красоту Софии. У нас не было ссор и конфликтов». Последняя жена поэта София указала на важность для поэта каждой из пяти жен, с которыми он по очереди проводил по месяцу: «Для него важным романтическим событием жизни была встреча с женой, которую он не видел целых пять месяцев. Она была для него как новая любовь, и медовый месяц для него не имел конца». Вообще же у Есенина, неожиданно добавляет автор статьи, было шесть жен.

«Не является ли вся эта статья чьей-то нездоровой шуткой (sick joke) или пародией?» — спрашивал Гордон МакВей в своей книге о Есенине и Айседоре. Мы полагаем, что для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно вначале поставить другой: кто был создателем этой фантасмагории, в которую поверили знаменитый американский импресарио и замечательный филолог-славист?



Творимая легенда

Установить авторство заинтересовавшей нас анонимной публикации возможно. Ведь это всего одна заметка из цикла воскресных статей об Айседоре и Есенине, охватывающего более двадцати лет и по целому ряду признаков написанного явно одной рукой. Эти статьи, несомненно вызванные к жизни газетным ажиотажем вокруг танцовщицы и ее «безумного» русского мужа во время их турне по Америке, объединены общими темами, мотивами и специфической манерой изложения материала: таинственная чаша с останками Клеопатры; замысел прыжка с небоскреба Вулворта и попытка самосожжения поэта на Красной площади; обещание предсмертного шедевра; тексты последних поэтических обращений к возлюбленным; утверждение, что стихи «До свиданья, друг мой, до свиданья» являются подделкой и вообще недостойны пера Есенина; какая-то почти маниакальная концентрация на теме полигамии; описания «танцев смерти», которые исполняют Айседора и ее бывший муж; напыщенный тон; выпячивание личности осведомленного друга-интервьюера; невероятные противоречия внутри каждой статьи и т. д. и т. п. Более того, этот апокрифический цикл о Серже и Айседоре постоянно дополняется новыми событиями их посмертной жизни (история вазы), разумеется, с отсылками к предыдущим «свидетельствам». Каждая их этих странных статей является своего рода главой авантюрного романа или актом фантастической драмы, создаваемой таинственным автором.

У истоков этого цикла находится статья, вышедшая 21 февраля 1926 года в воскресном приложении к газетам Херста. Она называлась «Ему не было суждено достичь триумфа, который он искал в смерти. Муж-поэт Айседоры Дункан покончил с собой так, как и говорил, но не сумел написать кровью обещанный шедевр». Безымянный автор статьи сообщал о том, что несколько лет назад в артистической студии в Гринвич Вилледж русский поэт с мальчишеской внешностью, прочитав свои меланхолические стихи, признался, что давно задумал покончить с собой таким образом, каким свел счеты с жизнью знаменитый древнеримский денди Петроний — вскрыв себе вены и созвав друзей. Однако способ Петрония, сообщал автор статьи, Есенин решил усовершенствовать: кровь из перерезанных запястий должна была быть использована как чернила для записи на бумаге его последнего, «триумфального шедевра» — стихотворения, которое он хранил в глубине своего сердца до прихода смерти.

Мысль о самоубийстве и великом стихотворении, которое должно было явиться в последний момент его жизни, сообщал анонимный автор, стала настоящей манией Есенина. «Это мой завет миру», — говорил он. Увы, этого триумфа смерти ему так и не удалось достичь. Найденные, по сообщениям газет, после смерти поэта рядом с его трупом стихи были диким и малохудожественным прощанием, обращенным к любимой женщине, возможно, к Айседоре Дункан. Эти стихи, по словам автора, не имеют никакой литературной ценности и никак не показывают талант Есенина. Нет, это явно не тот шедевр, который Есенин обещал миру. Это насмешка над самой смертью поэта.

9 октября 1927 года, уже после трагической смерти самой Айседоры, опять же в воскресном приложении к херстовским газетам выходит еще одна статья несомненно того же автора, названная «Айседору Дункан преследовал как наваждение предсмертный завет ее безумного мужа». Здесь разворачивается удивительная история прекрасной египетской (не этрусской) урны, подаренной Айседорой мужу накануне свадьбы, — той самой урны, в которой, по ее словам, хранился пепел сердца самой Клеопатры и в которой молодой супруг танцовщицы увидел символ их собственного соединения после смерти.

Вся эта история передана в статье со слов русского журналиста, живущего в Америке и являющегося близким другом Есенина и Дункан, Ивана Народного (запомним это имя). Последний только что вернулся из Парижа, где успел взять интервью у великой танцовщицы незадолго до ее кончины. «Знаете ли вы, Иван, что он оставил ужасное послание для меня перед тем, как покончил с собой после освобождения из советской тюрьмы?» — сказала Дункан Народному. На упомянутой выше египетской урне, в которую умирающий сцедил свою драгоценную кровь, он написал слова: «Айседора! Я жду тебя!». Еще одним заветом Есенина Дункан считала его странные предсмертные стихи «Призыв к смерти», из которых Народный приводит несколько строк, уже известных нам по ноябрьской статье 1926 года (только там эти стихи были адресованы хорошенькой американке, ученице Дункан).

Айседора поведала Народному, что ее давно томят предчувствия смерти. Перед своей трагической гибелью от шарфа (Народный видел в гардеробе Дункан этот шарф и ее накидку, подаренные, разумеется, Есениным) она готовилась станцевать «Танец смерти», который считала своим высшим художественным достижением. Американский корреспондент стал также невольным свидетелем телефонного звонка первой жены Есенина Дункан (эта жена, как сказала Айседора, работала официанткой в парижском кабаре и предлагала обедневшей танцовщице материальную помощь, от которой та отказалась).

По словам Народного, Есенин был одержим мыслью о театрализированном самоубийстве. Вновь упоминаются его план покончить с собой на сооруженном им на Красной площади погребальном костре и арест милицией, которой поэт сказал, что хотел таким образом отпраздновать смерть своей последней иллюзии. Через неделю после выхода из тюрьмы он открыл себе артерию на запястье, предварительно завещав, чтобы кровь из его сердца была послана Айседоре. В финале Народный сообщал, что кремированные сердца Клеопатры и бурного Есенина покоятся ныне в древней урне.

К этой исторической вазе Иван Народный возвращается в вышедшей под его именем статье, озаглавленной «Пепел Айседоры Дункан и ее безумного возлюбленного спасен в последний момент» (май 1941 года).

В этой статье рассказывается о чудесной находке немецкого офицера в Париже — древней урне, на которой было написано: «Айседора! Я жду тебя». Эту урну обнаружила французская дворничиха в квартире русского писателя Алексея Ремизова и уже собиралась опустошить. «Эта находка обрадует Берлин!» — сказал остановивший дворничиху немецкий офицер своим подчиненным. В самом деле Гитлер и его канцелярия иностранных дел охотились за исторической вазой по просьбе самого Сталина, последовавшей сразу после заключения пакта о ненападении между двумя странами. Дело в том, что Иосиф Виссарионович решил установить в СССР культ Есенина как национального поэта-героя, а в урне, как мы уже знаем, был прах не только Есенина, но и жены поэта Айседоры, в свое время обласканной Советами.

Народный попутно рассказывает об отношениях к Есенину большевиков во главе с Лениным. Последний подарил ему дом в Ленинграде и пенсию, которую Серж всю тратил на водку. После расставания с Айседорой суицидальный Есенин поджег свой дом в Москве. Затем он зажег погребальный костер в центре Москвы, а через неделю после освобождения из тюрьмы взял старую этрусскую вазу, подаренную Айседорой, и написал на ней свой последний завет. Он также оставил распоряжение, чтобы его прах был отослан Айседоре в этой урне. Потом он перерезал запястье и умер романтической смертью от кровоизлияния.

К счастью, Айседоре удалось с помощью своих учеников вызволить из Москвы урну, Дункан рассказала Народному, что надпись на урне с тех пор преследует ее как наваждение и она завещала положить собственный прах в эту же урну. Одним из последних творческих планов великой балерины, сообщает Народный, был танец, разыгрывающий последнее стихотворение Есенина «Призыв к смерти». В сентябре 1927 года танцовщица удавлена собственным шарфом, попавшим под колеса машины. Ее тело было кремировано и соединилось с пеплом Сергея, хранившимся в той самой вазе. А в Москве между тем решили возвратить домой прах народного стихотворца, в честь которого переименовали город в Рязанской области, где поэт родился. Самые мощные умы в ОГПУ пытались найти вазу и наконец установили, что она в Париже, у писателя Ремизова. Посол Германии в Москве сообщил своему начальству, что русские будут обижены, если урну не найдут ко дню рождения поэта 4 октября (sic!). Немцы почесали в затылках, допросили друзей Айседоры, нашли квартиру, где хранилась урна, и в последний момент, как мы уже знаем, остановили дворничиху, уже готовую выбросить драгоценное содержимое. Урна с пеплом, говорится в статье, уже находится по пути в СССР и должна поспеть к началу торжеств, связанных с годовщиной Есенина.

К этой легенде по какой-то безумной касательной относится и напечатанная летом следующего (1942-го) года анонимная воскресная история о романе Айседоры и нью-йоркского миллиардера Пэриса Зингера (сына «короля швейных машинок»), проделавшего секретную дверь прямо из своего манхеттеновского офиса на крышу дома Айседоры, которая ночами встречала там своего Лоэнгрина с... этрусской урной — в ней позже будет храниться спасенный гестаповцами по просьбе друга Гитлера Сталина прах ее мужа, сумасшедшего поэта Есенина. Сочинителем этой сказки, конечно же, был наш Народный.

Мистер Зингер встречается на крыше с Айседорой Дункан. Этрусская ваза – в левом нижнем углу. Справа, кажется, Клеопатра
Фото: предоставлено автором


Замечательно, что смерть и посмертное воссоединение Сержа и Айседоры (и Клеопатры) не остановили творческое воображение нашего мистификатора. В ноябре 1949 года он печатает под своим именем статью «Новая звезда танца открылась за железным занавесом», в которой рассказывает о том, что ему удалось найти родную дочь Есенина и Дункан. Девушку, воспитанную монахами в Псковской области, зовут так же, как и мать, от которой она унаследовала талант танцевать.

Эта новая Айседора получила в дар от родителей (разумеется!) урну, в которой прах Клеопатры смешался с пеплом ее родителей. Народный сообщает, что она хорошо знает историю Сергея и Айседоры, которых сам автор статьи не раз видел в «Доме фантазии» нью-йоркского миллионера и богемного художника Роберта (Боба) Ченлера. Народный указывает, что видел автограф последнего стихотворения Есенина, написанный кровью, и предал его в свое время огласке. Дочь танцовщицы и поэта, заключает он, является волшебным продуктом их высокой любви — синтезом танца и поэзии, — и скоро эта новая звезда балета должна появиться в США. В статье 1949 года помещена фотография найденной дочери Дункан и Есенина. Любопытно, что в своей мифологизированной — авантюрно-романной — фантазии графоман Народный приходит к тому же сюжетному «результату», что и Пастернак в эпилоге к «Доктору Живаго», — истории о чудесном обнаружении дочери роковой красавицы и ее возлюбленного поэта, Лары и Юрия.

Не сомневаюсь, что если бы Иван Народный не умер в 1953 году в своем маленьком доме на вершине горы в глубокой коннектикутской глуши, то он бы продолжил свой цикл о Есенине и Дункан: например, написал бы историю о талантливом сыне поэта (тоже поэте), рожденном в Калифорнии через девять месяцев после мимолетной связи Есенина с прелестной американкой Дороти в тюремной камере незадолго до трагического события в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года.

Кем же был неутомимый фантазер Иван Народный и зачем ему нужна была творимая на протяжении двух десятилетий легенда об Айседоре и Есенине?




Дон Кихот газетного воображения

Подробности биографии этой удивительной личности читатель может узнать из нашей длинной статьи о Народном в «Новом литературном обозрении» (№ 1, 2019). Здесь мы дадим лишь краткую сводку его чудных деяний.

Иван Иванович Народный (настоящая фамилия — Ян Сибуль; 1869–1953) приехал в Америку в феврале 1906 года по приглашению молодых американских журналистов, сочувствовавших русскому освободительному движению. На корабле он представился Джоном Рокфеллером (самое богатое американское имя, которое он тогда знал). В заполненной в порту декларации почти на все вопросы дал ложные ответы и был радостно принят своей новой родиной. В первых интервью американской прессе, данных еще в порту, он объявил себя великим русским революционером, главой кронштадтского восстания, создателем красной народной гвардии и балтийской конституции (он действительно был делегатом первой партийной конференции в Таммерфорсе, но его участие в революционных делах минимально и вообще сомнительно). Он также рассказал, что за свою революционную деятельность на четыре года был заключен в одиночную камеру в Петропавловской крепости, где «подружился» со своими единственными компаньонами — доброй мышью и верной блохой, которую он покрасил в черный цвет, чтобы отличать от других блох. На самом деле Народный — тогда еще Сибуль — находился не в заключении, а на психиатрическом освидетельствовании по делу о подделке рублевых ассигнаций; его в итоге отпустили как полоумного, ибо установили, что он считал себя инкарнацией Будды и деньги ему нужны были для распространения своего учения. Народный также сообщил американской публике, что его жена и двое сыновей были убиты казаками. В интервью, случившемся через пару дней, он рассказал о том, что жена его сошла с ума, а он втайне отправился в Россию, чтобы спасти свою сестру, над которой надругались царские войска (любопытно, что фотография этой спасенной сестры в точности совпадает с фотографией его новой жены, вывезенной им из Финляндии взамен оставленной).


Иван Иванович Народный, объявляющий о свержении им императора Николая II и утверждении Соединенных Штатов России
Фото: предоставлено автором


В других интервью (данных в то же самое время!) Народный представил себя русским аристократом, придворным, хорошо знавшим царя, генералом российской армии и кавалером высших орденов империи. Он очень скоро выучил английский язык и принял самое активное участие в сборе денег на дело революции. Был одним из организаторов визита Горького в Америку (сохранилась фотография, на которой Народный сидит рядом с Горьким и Марком Твеном). Почувствовав в Горьком конкурента (тот не захотел делиться собранными на революцию деньгами), Народный распустил о буревестнике революции порочащие слухи, в конечном итоге сорвавшие миссию писателя-революционера. Потом он придумал целый цикл историй о заговоре против Горького, организованном основателем русской шпионской сети в Америке, причем на включенной в статью фотографии этого агента изображен... сам Народный.

В 1908 году революционер Народный низложил в своей Декларации независимости России императора Николая II, объявил о создании Соединенных Штатов России и выпустил облигации новой республики. Одновременно он представил себя как видного теоретика балета и музыкального искусства. В 1916 году он опубликовал книгу «Танец», в которой сформулировал мистическую концепцию развития этого рода искусства. Эту публикацию сопровождали статьи, вышедшие в американских журналах о музыке и балете, посвященные прекрасным балеринам, соперничавшим с Айседорой, композиторам-новаторам и талантливым исполнителям, среди которых особо выделялась его собственная жена-певица. В свои сочинения он включал подделанные им письма или придуманные интервью со знаменитостями — например, предисловие Анны Павловы к одному из его сочинений или выдержки из письма к нему финского композитора Яна Сибелиуса.

Народный также активно занимался бизнесом, открывал фиктивные или полуфиктивные ассоциации и фирмы, представляя себя агентом русского правительства. Во время войны «покупал» для России американские субмарины, потом сибирские меха и водку. Народный также принимал активное участие в организации музыкальных фестивалей и концертов и занимался поиском и раскруткой новых звезд. Одна из найденных и воспетых им балерин, Лада, превзошла, по его словам, саму Айседору и сторицей отплатила своему покровителю-почитателю: гостивший в Америке великий князь столь восхитился ее танцем Саломеи, что выхлопотал, по ее просьбе, амнистию бывшему революционеру Народному, за голову которого в России была объявлена, по словам самого Ивана Ивановича, огромная награда.

С начала 1910-х годов Народный становится сотрудником газетного синдиката Херста и печатает в воскресных приложениях одну за другой апокрифические сенсационные истории о самых разных вещах, связанных, как правило, с Россией и русским искусством. Большевистскую революцию он не принял и даже объявил, что собирается ехать бороться с ней как глава нового революционного правительства в Кронштадте. Американские газеты сообщали, что учитель танцев Народный отправился в Россию в качестве ее нового лидера.

В конце 1910-х годов теософ Народный становится секретарем и домашним гуру упоминавшегося выше американского миллионера, художника-модерниста Боба Ченлера и живет в его знаменитом «Доме Фантазии» в Гринвич Вилледж — центре нью-йоркской богемной жизни первой половины 1910-х годов. Здесь он знакомится с богачами и аристократами (включая принца Уэльского), политиками, импресарио, актерами, балеринами, художниками, музыкантами, мистиками (например, с А. Кроули и Н. Рерихом), торговцами оружия, шпионами, авантюристами и дамами разных оттенков полусвета.

В середине 1920-х Народный организует группу русских художников-эмигрантов (в их числе были его друзья, один из основателей русского футуризма Давид Бурлюк, написавший портрет Народного и посвятивший ему стихотворение, и скульптор Сергей Коненков, построивший деревянную часовенку на ферме Народного в Коннектикуте) и издает на деньги Ченлера модернистский журнал, в котором объявляет о создании им новой космократической религии, призванной объединить науку и искусство и освободить художников от ига коммерции и механицизма. Себя он представляет верховным жрецом этой новой религии и основателем науки о времени. Он также проповедует дионисийские ритуальные танцы (желательно нагишом) и полигамию (сам он был двоеженцем).

В это время Народный печатает эротическую «мимодраму»-дистопию «Небесная дева» и ряд мистификаций, получивших широкое распространение не только в Америке, но и во всем англоязычном мире (газеты Херста со статьями Народного выходили в Канаде, Великобритании, Австралии и Новой Зеландии, а также переводились на французский, немецкий и эстонский языки). В своих публикациях-мистификациях (о пророчестве Льва Толстого насчет Первой мировой войны, российской шпионской сети в Нью-Йорке, «железной маске», томившейся почти полвека в крепости Кексгольм на Ладожском озере (по версии Народного, это был дедушка царя Александра I Петр III), бегстве дочери последнего русского императора в Сан Франциско, таинственной Шамбале, романе Екатерины Великой и американского адмирала Джона Пола Джонса и т. д.) он в зависимости от темы именует себя то автором русской Декларации независимости, то сочинителем основополагающей книги о современном танце, то создателем оккультной науки хронософии, а также видным поэтом, писателем, философом, публицистом, драматургом, наиболее осведомленным американским экспертом в делах России, близким другом Рузвельта, Горького, Ленина, Николая II, Толстого, Римского-Корсакова, Давида Бурлюка, Рериха, Глиэра, Айседоры Дункан и Сергея Есенина.


Сергей Есенин, Н. Вербжитский, Н. Стор, Л. Повицкий и М. Тарасенко в Батуми в 1924 году
Фото: litfund.ru


Замечательной особенностью газетного воображения Народного является его способность сочинять мистификации «гроздьями» и «сериями» — из одного вымысла вырастает другой, третий, четвертый, пятый, десятый; использованные мотивы развивают друг друга и противоречат другу другу, но автору нет дела до исправления противоречий, как мы видели на примере есенинского цикла. В итоге в своих апокрифических текстах, больше всего напоминающих дешевые мелодрамы или музыкальные либретто, ему удается создать особый красочный мир, населенный аристократами, революционерами, людьми искусства, великими учеными, археологами и мистиками, в центре которого находится он сам — хранитель всех слухов и тайн мира, духовный бродяга и безумец, имперсонатор и «плэйбой воображения», владелец редчайших сокровищ и артефактов, друг и доверенное лицо всех знаменитостей, «таблоидный модернист». В этом расщепленном на множество статей мире, в отличие от мира реального и ограниченного, возможны любые, даже самые сказочные превращения и свободная «комбинаторная» игра народной фантазии, не останавливающейся ни перед какими преградами здравого смысла.

Вообще безумное мифотворчество этого журналиста отражало не только эксцентрические черты его мышления (а человек он действительно был полусумасшедший), его материальные интересы (он всегда нуждался в быстрых деньгах), личные стремления (утопия синкретического искусства во главе с жрецами, вроде Айседоры) и комплексы (невероятные амбиции, стремление «раздуть» свою значимость до общемировой), но и особенности американской «желтой» (прежде всего «воскресной») прессы с ее стремлением к сенсационности, мелодраме и экзотике, безоглядной мобильностью, красочной поверхностностью, политической ангажированностью, абсолютной всеядностью и циничной эксплуатацией не самых рафинированных читательских вкусов и ожиданий. В каком-то смысле газетные статьи Народного можно уподобить этрусской вазе, в которой механически смешивается разный по своему происхождению пепел современной истории.

Следует заметить, что об Айседоре Народный написал не только приведенный выше цикл историй, но и другие статьи (часто со ссылкой на подругу балерины и свою знакомую по богемному «Дому фантазии» Мэри Дести). Последние включали в себя многочисленные фантазии и слухи, которые ему самому иногда приходилось опровергать. Например, широко растиражированный слух о том, что перед смертью Дункан обручилась с патроном и благодетелем Народного художником Бобом Ченлером. Между тем Народный не столько выдумывает свои истории, сколько преображает (иногда до неузнаваемости) услышанные от знакомых и встреченные им на страницах газет факты и свидетельства. Так, тюремное заключение Есенина «восходит» к известию о пребывании поэта в психиатрической лечебнице незадолго до самоубийства, античная урна — к изображениям танцовщиц на этрусских вазах в творческой легенде Айседоры. Существовала в действительности и американская танцовщица Дороти Биллингс, которую Народный направил в тюремную камеру Есенина для утешения поэта, «посвятившего» ей написанные кровью стихи. В свою очередь, «истинные» прощальные стихи поэта, обращенные к Айседоре («Призыв к смерти»), создаются мистификатором для того, чтобы творчески заполнить интригующую информационную лакуну (в американской прессе вначале сообщалось о найденном рядом с разбросанными письмами поэта и балерины и разорванной фотокарточкой их юного сына (sic!) предсмертном стихотворении, посвященном Дункан) и «дезавуировать» напечатанный в газетах 31 декабря 1925 года перевод стихотворения «До свиданья, друг мой, до свиданья» как произведения слабого и недостойного Есенина (в СССР это стихотворение было впервые опубликовано 29 декабря в «Красной газете» в статье Г. Устинова «Есенин и его смерть»). Интересно, что полвека спустя некоторые есениноведы-конспирологи также подвергнут прощальные стихи поэта сомнению (правда, исходя из совершенно иных побуждений).

Что касается самих Есенина и Дункан, то в них газетчик-фантазер Народный видел прежде всего иконические образы богемных жрецов-артистов американских «ревущих двадцатых» и «дописывал» их судьбы в соответствии со своими представлениями об этом типе, требованиями «низового» авантюрного жанра, популярного в желтой прессе, и собственными теософическими идеями о грядущем синтезе поэзии, танца и жизни. Парадокс заключается в том, что такое наивное дописывание позволило ему почувствовавать и выразить, доведя до логического (абсурдного) завершения претенциозный, сенсационно-газетный, космополитичный, «оперный» и «безвкусный» характер трагического жизнетворчества реальных Есенина и Айседоры.


Сергей Есенин и Айседора Дункан
Фото: litfund.ru


«Сказка, — замечают авторы новейшей биографии Есенина, — формула есенинской судьбы». В неменьшей степени эти слова относятся и к судьбе Дункан. Но и в его, и в ее случае следует добавить один существенный эпитет — газетная, гламурная, миллионотиражная сказка как феномен (факт) международной богемной культуры 20-х годов от Сан Франциско до Ленинграда. Ужасные судьбы этих героев писаны не чернилами, не кровью, а типографским шрифтом. Поэтому не стоит удивляться, что такой тонкий знаток русского модернизма, как В. Ф. Марков (явно предпочитавший «аутентичного» Велимира «вымученному» Сергею), поверил фантастической легенде о завещании Есенина, пересказанной в мемуарах американского импресарио. Хорошие историки культуры не только регистрируют рационально установленные факты и отсеивают вымыслы, но и прислушиваются, перефразируя Блока, к вульгарной, народной «музыке» современных мифов и самых невероятных слухов, сплетен и мистификаций, говорящих на своем смешном (низовом) и «мертвом» (формульном) языке не о том, что случилось на самом деле, а о том, в чем это дело заключалось по своей историко-культурной сути.



Использованная литература

Марков М. Ф. O русском «чучеле совы». Статьи, эссе, разное. М., 2012

Huroc, Solomon. Impressario. London, 1947

McVay, Gordon. Isadora & Esenin, Ann Arbor, 1980

Черносвитов Е. В. К истокам русской духовности. К 110-летию со дня рождения и 80-летию со дня смерти С. Есенина // Современное право, 2005, № 7

Марченко Алла. «В декабре в той стране…» // Вопросы литературы, 2011, № 5

McVay, Gordon. S.A. Esenin in England and North America // Russian Literature Triquarterly, 1974, №8

McVay, Gordon. Isadora & Esenin. Ann Arbor, 1980

Шнейдер Илья. Встречи с Есениным. М., 1974

[Narodny, Ivan]. Spectacular Suicide of Isadora Duncan’s Crazy Russian Husband Prevented From Burning Himself at the Stake in the Great Public Square at Moscow, the Young Poet Opens an Artery in His Arm and Sends His Ebbing Life Blood to Isadora, His Absent Wife in Paris // The Pittsburgh Press (American Weekly), Nov. 28, 1926

[Narodny, Ivan]. Denied Even the Triumph He Sought by Death. Isadora Duncan's Poet Husband Kills Himself Just as He Said but Fails to Write With His Blood That Promised Masterpiece // The Atlanta Constitution Magazine, Feb. 21, 1926

[Narodny, Ivan]. Isadora Duncan Haunted by Her Crazy Husband Dying Command. How Death Beckoned to the Noted Dancer Ever Since the Inscription, ‘Isadora, I Wait for Thee!’ Was Set Upon the Urn That Holds Poet Essenin's Ashes in Russia // Pittsburgh Sun – Telegraph, Oct. 9, 1927

Narodny, Ivan. Narrow Escape of Isadora Duncan’s and Her Mad Lover’s Ashes. On the Very Verge of the Garbage Can Was the Romantically Intermingled Dusts of the Great Dancer and Her Poet, When the Frantic Search for Them Through Paris at the Request from Moscow, Saved Them for Worship in a Red Shrine // Pittsburgh Sun-Telegraph (American Weekly), May 11, 1941

[Narodny Ivan], Rich Mr. Singer Secret Skyway to Isadora Duncan's Heart // The San Francisco Examiner (American Weekly), Aug. 9, 1942

Narodny Ivan. New Dancing Star Behind the Iron Curtain. Somewhere Behind the Iron Curtain in Russia the Daughter of Famous Dancer Isadora Duncan Is Being Trained to Carry on the Traditions of Her Mother // Sydney Worlds News, Nov. 12, 1949

Narodny, Ivan. Spiritual Children’ of Moscow: The Duncan Dancers Bring the Red Flag to America // Musical America, Jan. 12, 1929

Narodny, Ivan. How an American Girl ‘Found’ Russia’s Religion of Dance // El Paso Times, Nov. 19, 1914

Виницкий Илья. Песнь свободы: «Соединенные штаты России» в политическом воображении русско-американского авантюриста // Новое литературное обозрение, 2019. № 1 (155)

Лекманов Олег, Свердлов Михаил. Есенин. Биография. М., 2015

Поделиться