ЯРСТАРОСТИ: Как ярославский лицеист Кедров стал палачом и жертвой

Во второй половине 1930-х годов среди сотрудников иностранного управления Народного комиссариата внутренних дел обращал на себя внимание один следователь лет тридцати. 

Импульсивные поступки этого жгучего брюнета были постоянным предметом разговоров среди чекистов. Звали следователя Игорь Кедров.

Однажды непосредственный начальник Кедрова, проходя мимо его рабочего кабинета, услышал душераздирающие вопли. Он распахнул дверь. На стуле сидел охваченный страхом молодой мужчина, а над ним в бешенстве нависал следователь. Он пояснил, что подследственный, представитель вузовской науки, только что сознался в том, что хотел убить Сталина, а сейчас вдруг отказывается от своих слов. 

– Вот, смотрите, он написал: «Я признаю, что был участником...» и вдруг остановился и не пожелал продолжать! – кричал Кедров. – Это ему так не пройдёт! Я задушу его собственными руками!

В другой раз на дикие крики Игоря сбежались сотрудники из соседних кабинетов. Следователь был вне себя от ярости. Он обвинял арестованного, профессора института марксизма-ленинизма, в том, что тот пытался проглотить массивную, размером в два мужских кулака, стеклянную чернильницу, стоящую на столе. 

– Как вы можете, товарищ Кедров! Что вы такое говорите? – лепетал испуганный профессор.



Подобные поступки невольно наводили начальство на мысль о том, что Игорь психически нездоров. К такому же выводу склоняла его линия ведения допроса, лишённая всякой логики и смысла.

О том, какие неуравновешенные люди встречались порой в аппарате НКВД, поведал иностранным читателям советский разведчик-нелегал Александр Орлов. Ради сохранения собственной жизни он вынужден был остаться за рубежом и стать невозвращенцем. Книга Орлова «Тайная история сталинских преступлений» впервые увидела свет в Нью-Йорке в 1953 году, когда истеричного Игоря уже давно не было в живых. В конце 1938 года его уволили в запас, в начале 1939-го арестовали, а в январе 1940-го расстреляли.

«Невыдержанное поведение Кедрова в присутствии начальства поразило меня, – вспоминает Александр Орлов. – Я с удивлением смотрел на него – и внезапно увидел в его глазах то же фосфорическое свечение и те же перебегающие искорки, какими сверкали глаза его безумного отца». Об отце и пойдёт речь.



«После Октябрьской революции Кедров-старший был назначен членом коллегии ВЧК и прославился чрезвычайно жестокой расправой над бывшими царскими офицерами в Архангельске, учинённой, как только Красная армия заняла этот город, – читаем мы в книге Орлова. – Двумя годами позже Кедров был признан душевнобольным. Он прошёл курс лечения и постепенно выздоровел, однако врачи признали, что он больше не может занимать руководящие должности, и ЦК назначил ему персональную пенсию».

На самом деле Михаил Кедров периодически назначался на руководящие должности, но уже не в органах ВЧК и вообще не в силовых структурах. Расправу в Архангельске он действительно устроил. И не только там. Что касается пребывания чекиста в психиатрической клинике, в советское время подобные сведения по понятным причинам являлись тайной за семью печатями. Информация об этом должны была сохраниться в архивах ФСБ. Доступ к персональному делу Кедрова-старшего есть у его потомков, но те не спешат понапрасну тревожить тень инфернального предка.

Отца арестовали вскоре после сына. Побои и пытки не заставили его оговорить себя. В июле 1941 года Михаил Кедров был судим и оправдан Военной коллегией Верховного суда СССР. Случай по тем временам исключительный. Тем не менее из тюрьмы его не выпустили. В октябре того же года человек, легко отдававший расстрельные приказы, сам был расстрелян по личному указанию наркома внутренних дел Лаврентия Берии. Даже оправдательный приговор не спас его от гибели.



Сегодня исполнилось 140 лет со дня рождения Михаила Сергеевича Кедрова, старого большевика, крупного функционера советской карательной системы. Он родился в Москве 24 (12 по старому стилю) февраля 1878 года и за свою насыщенную событиями жизнь где только не побывал. В биографии Кедрова есть и ярославские страницы. В 1900-1902 годах он был студентом Демидовского юридического лицея, при этом совмещал учёбу с революционной деятельностью. Три года спустя Михаил ненадолго вернулся сюда после вологодской ссылки, чтобы продолжить работу в Ярославском комитете РСДРП. Но самые знаменитые свои деяния он совершил на севере России.

Улица в историческом центре Ярославля с 1979 года носит имя Михаила Кедрова. Когда-то она называлась Христорождественской – в честь стоящей здесь церкви Рождества Христова. Потом стала Варваринской – в честь другой церкви, ныне уничтоженной. В 1918 году она получила имя Малой Февральской, а позже просто Февральской. Нынешнее название улицы ей не очень к лицу. С этим, думаю, согласятся многие из тех, кто знаком с эпизодами «трудовой биографии» Михаила Сергеевича.



Был ли Кедров безумен?

«Внешность Кедрова-старшего была весьма примечательной, – пишет Александр Орлов. – Высокий, всегда держащийся прямо, с красивым, смуглым лицом и большими чёрными, горящими, как угли, глазами, он казался мне воплощением мятежного, бунтарского духа. Его чёрные как вороново крыло волосы, всегда были взлохмачены. Необыкновенно выразительные глаза Кедрова постоянно как бы искрились. Возможно, это были искры безумия».

«Ненормальность Кедрова проявлялась во всех мелочах, – вспоминает встречу с ним в годы гражданской войны литератор и общественный деятель Прасковья Мельгунова, жена известного эмигрантского историка Сергея Мельгунова, автора книги «Красный террор в России». – Даже внешний его вид приобрёл оттенок тяжелого недуга! Тусклые, лишённые всякого блеска глаза мертвенно глядели на посетителя. Что-то зловещее было в этом окаменелом лице».



Безумие Кедрова – лейтмотив многих публикаций о нём. Одним из первых тему психического нездоровья заслуженного чекиста поднял известный писатель-публицист первой русской эмиграции Роман Гуль в книге «Дзержинский». «Над ним тяготела наследственность, – пишет он о Михаиле Сергеевиче, – старший брат, скрипач, умер психически больным в костромской психиатрической больнице».

«У Кедрова сумасшествие было наследственное: его отец, скрипач, умер в приюте для душевнобольных», – сообщает современный английский писатель Дональд Рейфилд в книге «Сталин и его подручные». Возможно, автор лишь вольно интерпретирует версию Романа Гуля. Отец большевика, может, и умел играть на скрипке, но был не скрипачом, а нотариусом, причём весьма преуспевающим.

«Странности Кедрова первоначально обнаруживались в охватившей его патологической жадности, – развивает тему безумия Роман Гуль, обращаясь к эпизодам дореволюционной биографии своего героя. – Эта жадность доходила до того, что богатый человек Кедров лишал своих детей пищи. Он так точно распределял «количество калорий» между ними, что дети кричали и плакали, а жена умоляла друзей повлиять на мужа, чтобы он прекратил эти «научные опыты». К моменту октябрьской революции Кедров был, вероятно, уже совсем психически больным человеком. Тем не менее, или, может быть, именно поэтому, он стал одним из высших чиновников террора в ведомстве Дзержинского».

Какие же «подвиги» заставили разных авторов усомниться в психическом здоровье Михаила Кедрова?



«Подвиги» Михаила Кедрова

Вот что пишет Варлам Шаламов в своём рассказе «Экзамен» о пребывании Кедрова в Вологде в 1918 году: «Первым его распоряжением по укреплению фронта и тыла был расстрел заложников. Двести человек было расстреляно в Вологде... Акция была настолько необычайной даже по тем кровавым временам, что от Кедрова потребовали объяснений в Москве. Кедров не моргнул глазом. Он выложил на стол ни много ни мало, как личную записку Ленина. Вот её приблизительный текст. «Дорогой Михаил Степанович (так у Шаламова!). Вы назначаетесь на важный для республики пост. Прошу вас не проявить слабости. Ленин».



«Большевистский комиссар Кедров казнил людей сотнями и даже тысячами», – вспоминал в эмиграции знаменитый русский социолог Питирим Сорокин. В 1918 году он руководил подготовкой антисоветского восстания в северных губерниях и смог избежать расстрела лишь благодаря покаянной телеграмме на имя Ленина.

«В 1919 году Дзержинский отправил доктора М. С. Кедрова усмирять север России. И здесь в Архангельске полупомешанный садист в роли начальника Особого Отдела ВЧК дал волю своим кровавым инстинктам, – продолжает тему Роман Гуль. – Вблизи Холмогор он сажает на баржу более 1000 человек, обвинённых в контрреволюции, и приказывает открыть по ним пулеметный огонь. Эту казнь доктор Михаил Кедров наблюдает с берега».



На языке советских историков это звучало так: «Решительными мерами… освободил советские и общественные организации от засилья антисоветских элементов, упорядочил финансовую систему в Северном крае, подготовил к обороне Архангельскую и Вологодскую губернии».

В марте 1920 года, после победы Советской власти на севере России, Кедров был включён в состав специальной правительственной комиссии по расследованию злодеяний интервентов и белогвардейцев. Расследовать его собственные злодеяния было некому. Между тем незадолго до нового назначения Михаил Сергеевич приказал расстрелять около 800 белых офицеров – более половины отряда, пытавшегося походным маршем уйти из Архангельска в Мурманск.

Те, кто всё-таки сумел в том году пробраться за границу, рассказывали страшные вещи: летом в Архангельске расстреливали по 60-70 человек в день. Губернская тюрьма не могла вместить всех арестованных.



Крёстный отец ГУЛАГа

Ещё в марте 1919 года Михаил Кедров по поручению Президиума ВЧК стал одним из авторов проекта по созданию системы концентрационных лагерей в государственном масштабе. Его воплощение в жизнь оказалось самым эффективным способом «очистки» Севера от «белогвардейцев и англо-американской агентуры».



Вскоре после закрытия Северного фронта самые крупные монастыри – Соловецкий, Холмогорский, Пертоминский – были преобразованы в концентрационные лагеря. По данным архангельских краеведов, с февраля по ноябрь 1920 года здесь погибло около 26 тысяч человек. Одни были расстреляны, другие умерли от голода и болезней.

Михаил Сергеевич так вошёл во вкус массового уничтожения людей, что о некоторых своих инициативах предпочитал не распространяться. «Поскольку мне известно, холмогорский лагерь был организован Кедровым, повторяю Кедровым, секретно исключительно для массовой ликвидации белого офицерства, – сообщал руководству ВЧК председатель Архангельской ГубЧК Зиновий Кацнельсон в апреле 1921 года. – Заключённых там не было и привозились лишь для ликвидации и никуда оттуда не распределялись».

Ещё один концлагерь для военнопленных организовали в самом Архангельске. И здесь их убивали столь же неуклонно и планомерно. Одновременно в городе и окрестностях начались обыски и аресты среди гражданского населения. Забирали всех, кроме пролетариев. На заклание везли священнослужителей и сестёр милосердия, инженеров и коммерсантов, врачей и крестьян. Площадь у канатного завода стала местом публичных казней, которые проводились прямо средь бела дня. В жернова кедровской машины уничтожения попали даже дети. По воспоминаниям очевидцев, в Архангельске начались расстрелы подростков 12-16 лет.



Палач становится жертвой

Роковым в судьбе старого большевика стал его конфликт с Лаврентием Берией, назначенным в ноябре 1938 года главой НКВД. Ещё в 1921 году во время командировки на Кавказ Кедров выявил серьёзные нарушения в работе Лаврентия Павловича, который был тогда председателем Азербайджанской ЧК. Докладная на имя Дзержинского не возымела действия, поскольку за Берию вступились Микоян и Орджоникидзе.



Сын Кедрова служил в НКВД, и смена руководства не сулила ему ничего хорошего. Игоря и вправду сразу же отправили в отставку. Михаил Сергеевич посоветовал ему с ещё одним уволенным коллегой отнести в приёмную Сталина письмо о злоупотреблениях нового наркома. Копия жалобы отправилась в Комиссию партийного контроля. Этот демарш немедленно возымел эффект, однако совсем не тот, на который рассчитывал Кедров-старший. Игорь с товарищем были арестованы.

Тогда Михаил Сергеевич лично обратился к генсеку с письмом. В нём он напоминал о своей давней записке на имя Дзержинского, сообщал, что «НКВД стремится изолировать себя от партии», а сам Берия намеренно уничтожает накануне войны «лучшие партийные и военные кадры».

Дальнейшее известно. Бывший чекист стал жертвой системы, которой присягнул на верность много лет назад и скрепил эту клятву человеческой кровью. Двадцать лет спустя настал черёд палача стать жертвой.

«Вспоминал ли Кедров перед смертью вологодских заложников, расстрелянных им, не знаю, – пишет Варлам Шаламов. – Наш преподаватель химии Соколов был расстрелян среди этих заложников. Вот почему я никогда не учил химии».

Автор
Александр Беляков
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе