Я прошу об одном, напишите…

Памяти петербургского журналиста и поэта, убежденного монархиста и безоговорочного патриота Сергея Копыткина.
Этот невеликий по объему поэтический текст в своих произведениях в разное время цитировали такие совершенно непохожие писатели, как Владимир Набоков, Аркадий Гайдар и Леонид Юзефович. Положенный на музыку, он был и романсом, и народной песней, и саундтреком к современному киносериалу. А вот имя самого автора текста – Сергея Копыткина, — до сих пор мало что говорит даже самым продвинутым знатокам русской поэзии начала ХХ-го века.


Пятого июля 2012 года исполнилось 130 лет со дня рождения петербургского журналиста и поэта, убежденного монархиста и безоговорочного патриота Сергея Александровича Копыткина. В современной школьной программе в списке рекомендованной литературы можно встретить отсыл всего на одно его стихотворение – «Очерк Растрелли», в котором поэт с фотографической четкостью описывает архитектуру старинной усадьбы как «былого символа дворянской культуры».

Я люблю этот ветхо-богатый
Опустелый помещичий дом,
Окруженный гирляндою статуй,
Обрамленный зеленым прудом.
Я люблю этот очерк Растрелли
Эту белую сказку колонн,
Эти старые дубы и ели
И ночной золотой небосклон…

В справочно-библиографической литературе сведений о Сергее Копыткине не содержится. Поэту явно не повезло — он сам и его творчество оказались прочно забытыми. Ни одна антология новейшего времени, посвященная поэзии первой четверти ХХ века не поминает поэта ни единым словом. Впрочем, и в «раньшее время» дела обстояли не лучше: к примеру, в Российской национальной библиотеке имеются три дореволюционных сборника стихотворений Сергея Копыткина, но при этом ни один из них не содержит никаких биографических данных об авторе. Словом, не будет преувеличением сказать, что о жизни поэта в наши дни не было известно практически ничего  вплоть до того момента, пока за дело некогда не взялись сотрудник АЖУРа Елена Летенкова (к сожалению, ныне покойная) и энтузиасты из творческого объединения «Красный матрос». Результатом предпринятого ими журналистского расследования стали газетные публикации и подготовленная на их основе малотиражная книжка «Про поэта Сергея Копыткина».



Песня о том, как гибла империя

Собственно интерес к личности Копыткина возник после того, как в 2005 году по Первому каналу с успехом прошел телесериал режиссера Владимира Хотиненко «Гибель империи». Тогда, в рамках рекламной кампании, многократно был прокручен видеоклип группы «Любэ» на песню «Сестра». И хотя сама эта песня в фильме не звучит, именно она стала не только лейтмотивом сериала, но и отчасти подчинила себе его действие. Песня была написана «штатным» композитором группы Игорем Матвиенко на стихи (как это было указано в официальном буклете пластинки) «неизвестного автора / фронтовой текст 1-ой мировой войны».

А история попадания этого «фронтового текста» к Матвиенко такова.

Рассказывает писатель Леонид Юзефович: «…Текст романса про «наболевшие нити» и «мальчика Вову» попался мне в 1990 году в книге историка И.В.Алексеевой «Агония сердечного согласия». Четыре волшебных четверостишия я запомнил наизусть едва ли не с одного прочтения и помню до сих пор. Имя автора указано не было.  Не знал я его и спустя двенадцать лет, в 2002 году, когда вставил эти стихи в свой роман «Казароза». Еще два года спустя они же перекочевали в мой сценарий телевизионного фильма «Гибель империи». Там в финале одной из серий  герои осенью 1914 года сидели в ресторане, пили водку, которую официант принес им в бутылке из-под минеральной воды (уже действовал сухой закон, но рестораторы обходили его таким вот нехитрым способом), а на эстраде певичка исполняла этот романс. Его тогда пел весь Петербург, недавно ставший Петроградом.

Впрочем, в фильме для песни места не нашлось. При обсуждении этой сцены не то режиссер Владимир Хотиненко, не то продюсер Анатолий Максимов сказал, что песня, звучащая в кадре, ослабляет эмоциональное воздействие финала. Сейчас я понимаю, что это справедливо, а тогда мне трудно было с этим согласиться. Впрочем, как говаривал один из корифеев сценарного ремесла, «сценарист – профессия не гордая». Пришлось подчиниться.

Съемки уже закончились, монтаж тоже подходил к концу. Вдруг позвонил Анатолий Максимов и попросил срочно прислать ему «Ночь порвет наболевшие нити». Ему пришла мысль сделать эту песню звуковым фоном рекламного ролика «Гибели империи», а по сути дела – своего рода эпиграфом ко всему фильму. Ролик он монтировал сам, но музыки мы найти не могли. Она была заказана группе «Любэ», и в итоге получилась та песня, которую теперь поет Николай Расторгуев…»

Если бы директор издательства «Красный матрос» Михаил Сапего, имеющий обыкновение рыться на полках букинистических магазинов в поисках редких и любопытных изданий, не набрел на тоненький сборник Сергея Копыткина «Песни о войне», мы бы так и не узнали, кому в действительности принадлежит стихотворение, из которого Матвиенко и Расторгуев сделали свою «Сестру». К слову, не трудно заметить, что в интерпретации «Любэ» в некоторых местах строчки оригинального текста Сергея Копыткина звучат несколько иначе.



Единственный куплет, который сохранился в первоначальном виде,  — «про мальчика Вову». Эти строчки действительно хороши настолько, что в свое время запомнились даже безукоризненному стилисту Владимиру Набокову, который процитировал их в одном из своих ранних романов – в  «Машеньке». Разве что поскольку главного героя Ганина в романе звали Львом Глебовичем, мальчик Вова обратился у Набокова  в Леву. Впрочем, в контексте это звучит даже лучше:

«…улыбаясь  и  покачивая  головой,  он развернул последнее письмо. Получил он его накануне отъезда на фронт. Был холодный, январский рассвет, и на пароходе его мутило от ячменного кофе:

«Лева,  милый,  радость моя, как ждала, как хотела я этого письма. Было больно и обидно писать и в то же время  сдерживать самое  себя  в письмах. Неужели я жила эти три года без тебя, и было чем жить и  для чего  жить? Я люблю тебя. Если ты возвратишься, я замучаю тебя поцелуями.Помнишь:

Расскажите, что мальчика Леву
Я целую, как только могу,
Что австрийскую каску из Львова
Я в подарок ему берегу.
А отцу напишите отдельно…»
Цит. по В.Набоков «Машенька»

Кстати сказать, ощутимой переделке стихотворение «В полевом лазарете» подверглось  отнюдь не в наши дни. Написанное 21-го сентября 1914-го года, оно очень скоро превратилось в романс, текст которого ходил по рукам, переписывался в альбомы и тетради и уже к 1916-му году приобрел тот вид, в котором дошел до нас сегодня в виде песни группы «Любэ». В частности, именно в таком варианте его приводит в своей монографии «Агония сердечного соглашения» Ирина Валерьевна Алексеева. Работая над своей книгой, она нашла в архиве множество пожелтевших от времени листков с текстом романса. Эти чудом уцелевшие и хранящиеся в фонде Государственной Думы документы, исписанные разными почерками, позволили ей с полным основанием утверждать, что романс приобрел популярность в Петрограде в считанные дни. «…Тяжелое впечатление от поражения в Восточной Пруссии в полной мере не было развеяно даже успешными действиями русской армии на австрийском фронте, которое закончилось взятием Львова. Многие сознавали непрочность, какую-то  временность этого успеха. Грустно звучал в те дни в петроградских квартирах ставший в считанные дни популярным романс «Ночь порвет наболевшие нити…»



Что касается романса: изданный в 1966 году  справочник «Русская поэзия в отечественной музыке» утверждает, что стихотворение «В полевом лазарете» стало объектом внимания двух композиторов – В. И. Ребикова (1915) и Н. И. Казанли (1914). Ритмодекламацию Ребикова — большого любителя этого модного в начале ХХ века жанра – пока отыскать не удалось. А вот романс Казанли сохранился. А благодаря тому, что в нотном отделе РНБ, сыскалась карточка, написанная рукой неведомого библиографа, стало известно о существования еще одной музыкальной интерпретации стихотворения Копыткина. Композитор М. П. Речкунов написал на него свой романс в 1915 году и посвятил  некоему К. Н. Кедрову-Ливанскому. Кто такой Кедров-Ливанский и почему романс посвящен именно ему? Предположение о том, что это тот самый раненый офицер не подтвердилось: в списках убитых и раненых под Львовом такой фамилии не значилось. В трактовке Речкунова, который известен как хоровой дирижер и автор духовных сочинений, романс приобретает торжественное и тягостное звучание. Это почти реквием. Так же, как и сочинение Казанли, он достаточно сложен в интонационном плане и требует широкого диапазона голоса и певческого навыка. Трудно представить, что своей популярностью песня «Ночь порвет наболевшие нити» была обязана двум этим романсам. Здесь требовалось другое  музыкальное сопровождение, которое легко  укладывалось бы в три гитарных аккорда. Возможно, основой для него стала  ненайденная ритмодекламация Ребикова или сочинение другого неизвестного автора. Как бы то ни было, секрет популярности песни заключался не в музыке, а в словах: Копыткин и сам вряд ли сознавал, что написал, возможно, лучшее свое стихотворение.





 

Песня о том, как побеждала империя

После революции романс «В полевом лазарете», в классическом его варианте, оказался невостребованным, а потому ненужным. Но память о нем жила, о чем, в частности, свидетельствуют появлявшиеся в разное время его литературные и «фольклорные» реминисценции. Взять, к примеру, известный рассказ Аркадия Гайдара «РВС», написанный им в 1925-м году. Помните, чем заканчивается история отважных пацанят Димки и Жигана?

«…А Жиган среди бойцов чертом ходил и песни такие заворачивал, что только — ну! И хохотали над ним красноармейцы и тоже дивились на его глотку.
— Жиган! А ты теперь куда?
Остановился на  минуту Жиган,  как  будто легкая тень пробежала по  его маленькому лицу; потом головой тряхнул отчаянно:
— Я,  брат,  фьи-ить!  Даешь по станциям,  по эшелонам.  Я сейчас новую песню у них перенял:
Ночь прошла в полевом лазарети;
День весенний и яркий настал.
И при солнечном, теплом рассве-ти
Маладой командир умирал…

Хоро-ошая песня!  Я спел — гляжу: у старой Горпины слезы катятся. «Чего ты,  говорю, бабка?» — «Та умирал же!» — «Э, бабка, дак ведь это в песне». — «А когда б только в песне,  —  говорит.  —  А сколько ж и взаправду»…»
Цит. по А.Гайдар «Р.В.С.»

Так, с легкой руки молодого классика столь же молодой советской литературы вольный парафраз романса Копыткина был причислен к разряду советских песен. Между тем через пятнадцать лет грядет Великая Отечественная война и в суровую для страны годину канонический текст Сергея Копыткина окажется как никогда актуальным. Как было отмечено на одном из интернет-форумов: «строки этого романса были близки и повторяемы воевавшими в Великую Отечественную войну».

Ночь прошла в полевом лазарете,
Где дежурили доктор с сестрой.
В полумраке осеннем рассвета
Умирает герой молодой.
И собравши последние силы,
Он диктует     сестре, что писать,
Что я, раненный в правую руку,
Сам письма не могу написать…

Нынче на авторство этого «жалостливого» текста (с некоторыми незначительными вариациями) претендуют несколько человек. В их числе — Вера Георгиевна Грищева, которая убеждена в том, что эта песня посвящена лично ей и что сочинил ее лейтенант Иван Обертинский. По словам Грищевой, в годы войны песня стала гимном госпиталя №1398. В наши дни в здании госпиталя размещается средняя школа при которой много лет действует школьный клуб «Поиск». На архиве интернет-странички этого клуба можно прочитать историю этого текста в версии Веры Георгиевны:

«…В одной из палат для раненых (а в палаты превратились наши учебные классы) вдруг зазвучала песня, которую никто и никогда не слышал. Но так близки и понятны были всем слова о враче и медсестре, спасающих жизнь раненому бойцу, о доме, жене, матери, которые ждут, о любви… Эта песня затронула мою душу, сердце и я поинтересовалась: кто ее автор, кому она посвящена? И услышала в ответ от бойцов, что это молодой старший лейтенант Иван Обертинский, раненый в плечо, по ночам сочинял эту песню, а посвятил ее девушке, которая каждый день приносит в госпиталь письма и помогает тем раненым, кто не может сам, писать ответы домой. А этой девушкой была я, это в мои обязанности входило доставлять корреспонденцию и помогать раненым писать письма. Иван Обертинский вскоре поправился, вновь был отправлен на фронт, погиб в одном из боев за родную землю. А песня его вот уже почти 60 лет звучит в моей душе».

Мелодия к песне родилась в госпитале сама собой, Вера Георгиевна напела ее, а наш баянист Степан Иванович Бузунов подхватил, и теперь уже все собравшиеся исполняли эту песню, которую с полным правом можно назвать гимном мужеству, милосердию и любви! У каждого из нас возникло ощущение, что ожила сама история и что стены нашей старой школы взволнованно прислушались к знакомым, давно не звучавшим здесь дорогим словам. <…> Эта песня стала гимном госпиталя №1398. И это здорово, что теперь она будет вновь звучать в стенах нашей школы…»

http://www.fontanka.ru/2012/07/05/075/big.6.html

А вот еще один вариант все той же песни. В данном случае ее автором считает себя Любовь Николаевна Шамонина, которая в годы войны трудилась в военно-санитарном поезде: «…Меня назначили вагоновожатой, я должна была следить, чтобы состав был снабжен углем, продуктами и медикаментами. Исполняла и обязанности санитарки. Первый рейс был из Архангельска в город Фрунзе. Помню, как нарастало напряжение, когда поезд приближался к фронту, и окна вагонов завешивались плотными шторами. Поезд ехал с одной полоской света впереди.  Каждый рейс – это особая история. Самым далеким оказался маршрут от Сталинграда до Читы, в течение которого приходилось часто снимать с поезда тяжелобольных и умерших солдат. И не было ничего страшнее, чем привыкнуть к смерти. Об этом я написала в стихах.

Ночь прошла в полевом лазарете,
Где дежурили доктор с сестрой.
И в туманном осеннем рассвете
Умирает от раны герой.
Он собрал все последние силы
И диктует сестре, что писать,
Не страшится он близкой могилы,
Да не хочет родных огорчать…»

Существует и еще один (интересно, какой по счету?) «советский» вариант этого текста, позаимствованный нами из архива пермского писателя Ивана Лепина и напечатанный в песенном ретро-сборнике «В нашу гавань заходили корабли». В качестве названия песни используется название знаменитого романа Олдингтона «Смерть героя»…

Ну, что тут можно еще сказать? Разве кроме того, что к созданию этой песни, несущей в себе явный элемент фольклора, за эти неполные сто лет наверняка приложили руку очень многие люди. Но в любом случае, не подлежит сомнению лишь одно — исходным, отправным материалом для неё стало стихотворение «В полевом лазарете» Сергея Копыткина. Стихотворение, которое поэт и журналист писал вовсе не для офицеров Белой армии, и не для «альбатросов революции», и не для советских солдат. Но которое впоследствии оказалось созвучно-востребованно и первыми, и вторыми, и третьими…

Убежденный  монархист и националист Копыткин принадлежал к числу тех, кто открыто приветствовал войну, в которую вступила Россия, свято веря в единство народа и царя. Его газетная заметка «Перед Зимним дворцом», опубликованная в газете Голос Руси» 21 июля 1914 года,  —  словно застывший кадр из фильма «Гибель империи». «После долгого смутного сна Россия проснулась под гром великих манифестаций. Синее июльское небо. На площади двести тысяч народу. Ярко трепещут впереди десятки национальных знамен, словно чудная патриотическая гирлянда. Колеблются веющие надписи на хоругвях – «Боже, царя храни! За Родину! Победу Руси и Славянству!» И звуки перекатываются, как волны по океану.…  Когда все двести тысяч человек, стоя на коленях, пели гимн перед лицом царя, стало понятно, что Русь победит».

Безусловно, схожие с поэтом чувства переживали в ту пору сотни тысяч россиян. Начало войны приветствовала практически вся культурная элита. Но Копыткин был одним из тех немногих,  кто остался верен прежним идеалам даже тогда, когда война потеряла всякий смысл, и страна закружилась в политическом хаосе. К числу больших поэтов он не принадлежал.  Но даже и в том случае, если бы стихотворение «В полевом лазарете» было бы единственным его произведением, Сергей Александрович Копыткин, безусловно, заслуживает того, чтобы о нем знали и помнили потомки. Равно как хочется верить, что в будущих переизданиях пластинок с песней «Сестра», музыканты группы «Любэ» все ж таки восстановят историческую справедливость и официально обозначат имя автора текста одного из своих хитов.

 

Реконструкция биографии поэта

Сергей Александрович Копыткин родился 5 июля 1882 года, закончил 6-ю гимназию Санкт-Петербурга и в августе 1901 года был зачислен на юридический факультет университета. (Здесь же в 1879-1880 годах учился и его отец – потомственный дворянин Александр Николаевич Копыткин. Семья хоть и состояла в родстве с гофмейстером Копыткиным, но к числу состоятельных людей не принадлежала.)

Весной 1902 года Копыткин-старший умер, и семья осталась практически без средств. Сергей Александрович вынужден просить ректора об освобождении платы за обучение. Пристав Санкт-Петербургской полиции свидетельствует, что «студент С. А. Копыткин состояния весьма бедного, имущества и капитала не имеет, существует заработками от частных преподавательских уроков». Очевидно, именно тогда дядя устраивает племянника в Северо-Западное управление железных дорог. С 1 февраля 1902 года Сергей Копыткин числится нештатным ревизором с окладом в 900 рублей.

Годы учебы он совмещает с работой на железной дороге, и когда в декабре 1905 года оканчивает университет, то службу не оставляет. В 1907 году Копыткин женится на вдове Александре Седякиной. К этому времени он является ревизором движения Псковского отдела и получает 1800 рублей, но для того, чтобы содержать жену и  пятилетнего пасынка, этих денег не достаточно. Поэтому  в ноябре 1908 года он обращается с просьбой о зачислении его на государственную службу в Министерство путей сообщения и наверняка не без помощи  дяди становится чиновником,  сохраняя за собой должность ревизора.

С ноября 1909 года Копыткин перемещается на Николаевскую железную дорогу, где работает до 1917. Высоких чинов он так и не достиг: вершиной его карьеры стала должность губернского секретаря. А вот поэзия и журналистика сделались для него той отдушиной, которая позволяла забыть о «бремени труда». Журналистские публикации, Сергея Александровича если и уступали недругам по перу в аргументации и бойкости, но зато отличались образностью и искренностью. До начала войны он писал на самые разные темы —  осуждал провокацию, это «чудовищное порождение ХХ века, плоть от плоти, кровь от крови еврейства»; негодовал по поводу «преступных порядков в трамвайной сети»; возмущался модернистом Волошиным, который «завел моду в Крыму гулять с бандой приятелей в костюме Адама, но с венком на голове»; ругал кинематограф, где «простые смертные впадают в детство и тупеют от наглого нагромождения видовых картин и умирания единственных дочерей»; переживал «за нашу беспомощную наивную молодежь, за этих студентов и курсисток, которые ежегодно приезжают в Северную Пальмиру  с чистым сердцем, здоровым телом и попадают в затхлую паутину подозрительных меблирашек». Особняком стоят его статьи на железнодорожную тематику. Достаточно пространные, они выдавали хорошее знание предмета.



Первый поэтический сборник Копыткина был издан в 1909 году. В нем собраны стихи разных лет — неоднородные по качеству, но выделяющиеся искренностью и  особой задушевностью. Однако вскоре начавшаяся война становится для поэта главной темой.



Отныне его поэзия посвящена ей. Неслучайно два других сборника Копыткина носят названия «Песни о войне» и «Струны народные» (с подзаголовком «Новые песни о войне»). В них гордость и боль, надежды и неизменная вера в победу. «Песни о войне» выдержали три издания и —  как особо отмечено на титульном листе  — исполнялись  на патриотических концертах Марии Ивановны Долиной (1868-1919). Эту певицу не особо жаловали тогдашние музыкальные круги, но зато горячо любила публика. После разрыва с дирекцией Императорских театров Долина полностью посвятила себя концертной деятельности. Уже первые «Вечера русской песни» имели грандиозный успех. За серию славянских концертов она награждена командорским крестом сербского ордена святого Саввы – впервые столь редкий знак отличия был пожалован женщине. В советской литературе Долину называли «прислужницей реакции», а патриотические концерты, сборы от которых поступали на благотворительные цели, именовались «так называемыми». Сам же Сергей Александрович отзывался о Долиной с восторженным придыханием: «Вы звали нас на подвиг чести за братьев в страждущем краю».



Своего дома семья Копыткина не имела и чуть ли не каждый год вынуждена была переезжать на новые квартиры. Справочник «Весь Петербург на 1917 год» фиксирует последний адрес Сергея Копыткина — 6-я Рождественская, 22. Далее его следы теряются. В архиве на Варфоломеевской, где хранятся дела Николаевской железной дороги, после 1917 года мнформации о Копыткине нет. Не удалось найти и запись о его смерти.  Ни одна из книг районных ЗАГСов не содержит сведений об умершем Сергее Копыткине. Правда, это опять ничего не доказывает: 1920 год – время не самое благополучное для точной регистрации всех смертей, слишком много их было.

Поэт умер, не дожив до 38 лет. Место захоронения Копыткина неизвестно. О его смерти читатели и поклонники узнали из небольшого газетного некролога, написанного петербургским поэтом Леонидом Афанасьевым. Который, по иронии судьбы, пережил Копыткина всего на несколько месяцев.




Игорь Шушарин

PS: В тексте использованы материалы публикации «О бедном поэте замолвите слово» («Ваш тайный советник», №№1-2, 09-16.2006 г.) журналистки АЖУРа Елены Борисовны Летенковой.

PSS: Автор сердечно благодарит дирекцию средней школы №1 гор. Абакана за некогда  предоставленную ему запись фонограммы песни «Ночь прошла в полевом лазарете». Песню исп. В.Г. Грищева — вокал и С.И. Бузунов — баян.

Игорь Шушарин
fontanka.ru
05.07.2012
Автор
Игорь Шушарин
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе