В шаге от беды
9 сентября 2019 ● Журнал "Огонёк"
Переговоры, которые удержали СССР и КНР от войны.
Фото: Фотоархив журнала «Огонёк»
В сентябре 1969 года случилось дипломатическое событие, сегодня подзабытое незаслуженно. Речь идет о скоротечных (всего-то четыре часа) переговорах двух премьеров — советского и китайского — в аэропорту Пекина. Они были организованы чрезвычайно и проходили на чрезвычайном фоне — острейшего кризиса в советско-китайских отношениях, дошедшего до вооруженных столкновений на границе. Что привело к опасной черте и как от нее удалось отойти, стоит напомнить теперь — после снятия грифа «секретно» над некоторыми ключевыми документами той поры.
От слов к стрельбе
2 марта 1969 года в 4:10 утра по московскому времени на советско-китайской границе в районе погранпункта Нижне-Михайловск на реке Уссури начался бой. 3 марта председатель КГБ Юрий Андропов доложил политбюро о печальных итогах конфликта: «по предварительным данным, в бою было убито и ранено 50–60 китайцев. С советской стороны убитых — 31, раненых — 13». Речь шла об острове Даманский. (Об инциденте на острове Даманском «Огонек» подробно писал в № 9 от 11 марта 2019 года )По словам Андропова, маленький остров в фарватере Уссури «не населен и не представляет никакого значения для хозяйственных нужд». Последствия случившегося, однако, трудно было переоценить: по прошествии полувека очевидно, что инцидент на Даманском мог стать триггером полномасштабной войны.
Как явствует из документов, конфликт вызревал несколько лет. И дошел до тревожной фазы задолго до стрельбы на Даманском. То, что отношения некогда близких партнеров и «собратьев по революционной борьбе» разладились, стало очевидно летом 1964-го, когда на начавшихся переговорах по спорным пограничным вопросам китайская сторона выдвинула СССР требование признать неравноправным характер почти всех договоров, заключенных в XIX веке между Российской империей и империей Поднебесной. 10 июля Мао Цзэдун в беседе с японскими парламентариями заявил, что «мы еще не представили счета по этому реестру». «Счета», впрочем, были оформлены вскоре: уже через месяц с небольшим к моменту, когда переговоры прервались на «технический перерыв» (22 августа), Китай успел предъявить территориальные претензии СССР в астрономических объемах — на 1 млн 575 тысяч квадратных километров. Обсуждать предметно такие претензии не представлялось возможным: перерыв из технического стал стратегическим, а после смещения Хрущева в октябре 1964-го переговоры уже официально и решительно были прерваны.
Образовавшаяся пауза затянулась на полгода, до февраля 1965-го, когда Пекин посетил новый советский премьер Алексей Косыгин, которого сопровождал в ту пору секретарь ЦК и завотделом ЦК (по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран) Юрий Андропов. Разговор получился, мягко говоря, непростым: во время двухчасовой беседы с Косыгиным 11 февраля Мао вслух недоумевал, можно ли о чем-то серьезном разговаривать с руководством страны, которая так расправляется со своим лидером. Вот фрагмент из никогда не публиковавшейся в России стенограммы той памятной встречи.
«Мао Цзэдун: А я нападаю на XX и ХХII съезды. Я не согласен с линией этих съездов, с тем, что Сталин оказался уж так плох, что был какой-то там культ личности. А теперь вы говорите, что Хрущев создал свой культ личности. Трудно разобраться, что у вас там происходит. Вы говорили, что Хрущев хороший человек, но, если он был хороший человек, тогда почему вы его сняли. Вот мы у себя его портретов не снимаем, книги его у нас продаются, к сожалению, на них нет широкого спроса. Портретов Сталина никогда не снимали, так что мы поддерживаем культ личности. Как себя чувствует Хрущев?
Косыгин: Такие вопросы лучше адресовать ему.
Мао Цзэдун: Ну что ж. Я согласен. Я направляю ему приглашение через Вас. Пусть он к нам приедет, я с ним вступлю в полемику.
Косыгин: Это, конечно, ваше дело, с кем вступать в полемику. Хрущев у нас партии и правительства не представляет. Что касается вопроса о том, почему мы его освободили, то об этом мы подробно информировали товарища Чжоу Эньлая во время его пребывания в Москве.
Мао Цзэдун: Но прежде он представлял. Ведь Хрущев сделал так много хорошего. Это был великий руководитель, он внес большой вклад в марксизм-ленинизм. Кажется, так говорилось на ваших съездах?
Косыгин: Вы помните, что начали эту беседу с того, что сказали, что историю не определяют субъективные факторы».
Тональность и содержание цитат звучат сенсационно (эти заявления имели гриф «совершенно секретно») и позволяют составить представление о «градусе отношений». Неудивительно, что Москва в сложившихся условиях прекратила пограничные переговоры — говорить было не о чем. «Прерванный формат», однако, не снял возникшего напряжения, после начала в Китае «великой пролетарской культурной революции» постоянные стычки и конфликты на «границе дружбы» становились все новыми и новыми строчками в бесконечном списке. По законам диалектического материализма количество должно было перейти в качество — это в итоге и случилось весной 1969-го.
Закрытые письма и открытый нарыв
Траурная процессия с гробами погибших в ходе пограничного конфликта на острове Даманский в марте 1969-го
Фото: Исаак Тункель / Фотоархив журнала «Огонёк»
На первом после Даманского инцидента заседании политбюро (6 марта 1969 года) была атмосфера растерянности и даже шока. Это видно из сухих строчек подлинников протоколов и материалов к ним, рассекреченных в последнее десятилетие Межведомственной комиссией по охране гостайны и ставших достоянием историков. Но во внешний контур эти настроения не ушли: случившемуся Кремль присвоил формулировку «провокации китайских властей на советско-китайской границе» и акцентировал «пропагандистский ответ». Вот выписка из того протокола: «Считать целесообразным опубликовать в газете "Правда" статью "Провокационная вылазка пекинских властей" с учетом замечаний, высказанных на заседании Политбюро ЦК. Главному политическому управлению Советской Армии и Военно-морского флота организовать публикацию материалов о китайской провокации на страницах газеты "Красная Звезда"». Еще утвердили текст информации о Даманском, с которым решили ознакомить «коммунистов и использовать ее в разъяснительной работе среди трудящихся». Над текстом трудился проверенный редактор — Юрий Андропов.
В пропагандистских материалах речь идет о «преступных акциях группы Мао Цзэдуна», об «окружении» и «клике» Мао, о «маоистах» вообще, об их «заигрывании с империалистическими государствами, прежде всего с США и ФРГ», о «провокационном курсе китайских властей». Получалось, что речь идет не об очевидном геополитическом конфликте, а о «происках» враждебной «группы», с государством-соседом СССР не ссорился, а к его народу советское правительство по-прежнему испытывало чувства глубокой дружбы. Словом, народ любим, клику ненавидим. Так под чтение составленного по решению политбюро закрытого письма и в условиях постоянной «разъяснительной работы среди широких масс трудящихся» прошла тревожная весна 1969-го.
Потом наступило лето, а нарыв не рассасывался: «клика Мао» вкупе с «маоистами» продолжала «посягать на священные рубежи нашей Родины», причем козни имели тенденцию к усилению.
8 июля, к примеру, политбюро решением за № П129/101 утверждает очередную ноту протеста МИД посольству КНР в Москве в связи с новой «вооруженной провокацией китайских властей против советских речников на реке Амур» (нападение произошло накануне на советской части острова Гольдинский. По официальной версии советские безоружные речники-путейцы приехали на остров для «ремонта» «навигационных знаков», а по ним «был открыт огонь из автоматов, гранатометов и ручных гранат». Один из наших речников был убит, трое ранены; повреждены катера «Дрозд» и «Турпан»). Конфликтные очаги расползались по линии границы, как сыпь по телу при ветрянке,— ноты протеста не помогали.
Депортации как ресурс
Москва решила отвечать радикальнее. Контуры этого нового ответа были определены 17 июля на заседании политбюро ЦК. В анналы протоколов оно вошло под № 130. Одним из пунктов была оформлена серия документов, которые объединяла самая главная в тот год тема: «Мероприятия по усилению охраны государственной границы СССР с КНР». Инициатива принятия также принадлежала Андропову. Предложения КГБ, изложенные в записке за № 1444-а от 13 июня 1969 года, заканчивались угрожающе: «В необходимых случаях применять огонь. Проект постановления ЦК КПСС прилагается. Просим рассмотреть. Председатель Комитета госбезопасности. (Подпись.) Андропов». Особое внимание в предлагаемом пакете мер привлекает пункт «б» «Об отселении из граничащих с КНР районов СССР отдельных категорий граждан и закрытии некоторых областей для посещения иностранцев». Ее вместе с Андроповым подписал министр внутренних дел Николай Щелоков.
Что предполагалось? Об этом — в проекте указа президиума Верховного совета СССР, где значилось: «В целях усиления охраны государственной границы СССР с КНР разрешить Советам Министров союзных республик отселять в необходимых случаях из районов СССР, граничащих с КНР, китайцев, граждан СССР — выходцев из Китая, лиц без гражданства и других лиц, в отношении которых имеются материалы об их прокитайско-националистических, антисоветских настроениях. Решения об отселении принимать комиссиям Советов Министров союзных республик по представлениям органов государственной безопасности. Исполнение решений комиссий возложить на органы МВД». Детализация содержалась в постановлении Совмина СССР: «2. <…> Отселение произвести в пределах территории союзной республики, края, области в местности, предусмотренные Советами Министров соответствующих союзных республик, исполкомами краевых и областных Советов депутатов трудящихся. 3. Установить, что отселение лиц, предусмотренных пунктом 2 настоящего постановления, производится в персональном порядке по представлениям в каждом отдельном случае органов государственной безопасности <…>, всю работу по отселению закончить в трехмесячный срок; обеспечить своевременное предоставление транспортных средств для перевозки лиц, предусмотренных пунктом настоящего постановления, к местам нового жительства. Стоимость перевозки указанных лиц и членов их семей железнодорожным, водным или автомобильным транспортом и провоза их имущества (до двух тонн на семью), а также принадлежащего им скота в количестве, предусмотренном Уставом соответствующей сельскохозяйственной артели на один колхозный двор, отнести за счет государства».
Исполнено было оперативно: для посещения иностранцев в РСФСР закрыли Амурскую и Читинскую области, в Казахской ССР — Восточно-Казахстанскую. Отрезанной от мира оказалась даже витрина сталинской национальной политики — Еврейская автономная область (документ включал пояснение: «Настоящее распоряжение до сведения иностранных дипломатических представительств не доводить»). Стартовали и депортации (в том, что чистка была этнической, сомнений быть не должно).
К концу лета, однако, в Кремле поняли, что и эти меры бесполезны: стычки по периметру границ продолжались, замаячил зловещий признак широкомасштабного конфликта (даже осторожные гражданские власти стали полушепотом признавать, что «включая ядерный») и крепло понимание: одна лишь военная линия, которую олицетворяли Юрий Андропов, министр обороны маршал Андрей Гречко и министр Щелоков, стабильного мира обеспечить не могла.
К концу 1960-х провокации на границе стали обычным делом, на смену рукопашным пришли боестолкновения
Фото: Фотоархив журнала "Огонёк"
Ничего другого, кроме испытанного средства сесть за стол переговоров с представителями «клики», не оставалось. И Москва скрепя сердце решила искать встречи на «высоком уровне». Не ясно, правда, было, в каком формате. Двум министрам? Их заместителям? Каким? Как это осуществить? Где? С кем? Кому?..
Премьерский шанс
Мучительные искания горизонты не открывали, лето сменилось осенью. И тут 4 сентября из Вьетнама пришла печальная новость высшего разряда: в Ханое скончался Хо Ши Мин. Уже 5 сентября на похороны отбыла советская партийно-правительственная делегация во главе с премьером Алексеем Косыгиным. Сегодня благодаря открывшимся архивам известно: у нее помимо участия в траурных церемониях была и другая задача.
Вот фрагмент закрытого отчета о поездке Косыгина ЦК:
«Первоначально тов. А.Н. Косыгин имел поручение встретиться с Чжоу Эньлаем в Ханое. Однако, как известно, китайский премьер возвратился в Пекин до прибытия в ДРВ нашей делегации. 8 сентября с.г. делегация через вьетнамских товарищей обратилась с запросом к правительству КНР о возможности пролета через Пекин при условии организации беседы А.Н. Косыгина с Чжоу Эньлаем. Однако в Ханое ответ на этот запрос не был получен, в связи с чем делегация 10 сентября с.г. вылетела в Москву по другому маршруту. Лишь через три часа после отъезда из Ханоя от вьетнамских товарищей стало известно о согласии китайской стороны на встречу в Пекине. Делегация узнала об этом уже на советской территории. С китайским руководством была вновь установлена связь и уточнены его намерения относительно встречи. После того как Чжоу Эньлай сообщил, что он приветствовал бы встречу, 11 сентября с. г. А.Н. Косыгин вылетел в Пекин…».
В высшем руководстве двух стран вряд ли бы нашлись лучшие кандидаты для организации прорыва на дипломатическом фронте: опытны, компетентны, знакомы друг другу. В упоминавшейся уже памятной беседе в феврале 1965 года Великий кормчий говорил нашему премьеру (в присутствии Андропова и Чжоу Эньлая):
«Мао Цзэдун: Вы уедете от нас, одержав много побед, а главное, Вы одержали победу над Чжоу Эньлаем.
Косыгин: Я не ставил себе такую задачу, да она и вряд ли осуществима. Весь мир говорит о том, что Чжоу Эньлай — крупный политик. Только позавчера я читал об этом в американских газетах.
Мао Цзэдун: Это неудивительно, империалисты всегда хвалят Чжоу Эньлая. Теперь они будут строить догадки о нашей встрече.
Косыгин: Хорошо, когда империалисты ничего не знают и строят догадки. Во всяком случае наша встреча направлена против империалистов…»
И вот новый раунд: 12 сентября на первых страницах советских газет появилось краткое, в четыре абзаца, официальное сообщение под сенсационным заголовком «Встреча в Пекине». В нем говорилось, что мероприятие прошло «по взаимной договоренности». Главным был второй абзац: «Обе стороны откровенно разъяснили свои позиции и провели полезную для обеих сторон беседу».
В закрытых письмах ЦК утверждалось, что четырехчасовой саммит прошел «в целом в конструктивном, спокойном плане, несмотря на острую постановку ряда вопросов».
Имелась и оговорка: «Настораживает антисоветская кампания, продолжающаяся в КНР, а также и тот факт, что согласованный текст сообщения о встрече был изменен. При публикации в китайской печати из него опущено, что обе стороны "провели полезную беседу"».
Что же было сказано в Пекине? Секретные отчеты свидетельствуют: Косыгин попытался убедить собеседника в том, что СССР не готовит «превентивного удара» по Китаю, что это — клевета. Чжоу со своей стороны заявил, что Китай также «не имеет намерений нападать на Советский Союз». Это было главным.
О пользе разговоров
«Полезная беседа» в аэропорту КНР в сентябре 1969-го: предсовмина Алексей Косыгин и премьер госсовета Чжоу Эньлай дали понять друг другу, что их страны войны не хотят
Фото: Л. Носов / Фотоархив журнала «Огонёк»
Четырехчасовой саммит в зале для почетных гостей в западном крыле Международного аэропорта Шоуду в Пекине принес и практические результаты — был сформирован пакет мер по деэскалации приграничной напряженности.
Среди них были указания командованию погранвойск СССР: «Делать все зависящее от советской стороны для поддержания нормальных отношений <…>. Все пограничные вопросы должны рассматриваться и решаться путем взаимных консультаций <…>. Установить регулярные контакты и организовать встречи с китайскими пограничными представителями». Военно-воздушным силам предлагалось неукоснительно соблюдать воздушную границу между двумя странами. В духе «традиционных отношений дружбы между населением пограничных районов» решили учитывать их интересы в хозяйственной деятельности (на спорных участках предполагалось, чтобы население «по-прежнему проживало» и вело «производственную деятельность», а именно: возделывание земли, строительство оросительных каналов, выпас скота, сенокос, заготовку дров на суше и на островах, ловлю рыбы, передвижение). Примечателен пункт четвертый в этом пакете: «Убрать с границы громкоговорители и прекратить использование каких-либо иных средств против другой стороны» (иные средства — это в том числе ослепляющие прожектора, направленные друг на друга).
Потом в Пекин и Москву после трехлетнего перерыва возвратятся послы, и посольства смогут заработать в рабочем режиме. Между двумя странами восстановят железнодорожное и воздушное сообщение. Заработает горячая линия высокочастотной (ВЧ) связи, без которой тогда были немыслимы полноценные межгосударственные отношения. Договорятся о развитии торговли, в том числе приграничной. А потом и круг замкнется: в Пекине начнутся двусторонние переговоры с «правительством КНР об уточнении советско-китайской государственной границы» (с советской стороны их сначала возглавит опытный дипломат сталинской школы Василий Кузнецов, затем Леонид Ильичев. Они будут проходить трудно и переживут СССР).
Военный пограничный конфликт в итоге будет переведен на привычные и спокойные рельсы ярой и непримиримой пропаганды. Недаром Чжоу привел во время беседы с Косыгиным руководящее указание Мао: «Полемика будет продолжаться еще десять тысяч лет». Косыгин не стал спорить. Ведь любые окопы самой ожесточенной идеологической войны лучше самых надежных бомбоубежищ войны горячей…
Под занавес еще об одном существенном результате, о котором надо помнить: именно после саммита двух премьеров в пекинском аэропорту почти одновременно обе противоборствующие стороны открыли принципиально новые для себя направления во внешней политике.
13 октября политбюро ЦК КПСС принимает беспротокольное, а значит, сверхсекретное, решение: «Поручить МИД, Министерству обороны, КГБ, Международному отделу ЦК подготовить предложения об активизации наших отношений с США с учетом обмена мнений». И уже через месяц, 10 ноября 1969-го, появляется список советников и экспертов на первые советско-американские переговоры по сдерживанию гонки стратегических вооружений. Что было потом, известно: три встречи Брежнев — Никсон, двусторонние соглашения и уникальный период в мировой дипломатии, получивший название «разрядка».
Заработал активно и китайско-американский «канал», через два с половиной года выдавший сенсационный результат — исторический визит президента США в Пекин и подписание Шанхайского коммюнике.
В сентябре 1969 года случилось дипломатическое событие, сегодня подзабытое незаслуженно. Речь идет о скоротечных (всего-то четыре часа) переговорах двух премьеров — советского и китайского — в аэропорту Пекина. Они были организованы чрезвычайно и проходили на чрезвычайном фоне — острейшего кризиса в советско-китайских отношениях, дошедшего до вооруженных столкновений на границе. Что привело к опасной черте и как от нее удалось отойти, стоит напомнить теперь — после снятия грифа «секретно» над некоторыми ключевыми документами той поры.
От слов к стрельбе
2 марта 1969 года в 4:10 утра по московскому времени на советско-китайской границе в районе погранпункта Нижне-Михайловск на реке Уссури начался бой. 3 марта председатель КГБ Юрий Андропов доложил политбюро о печальных итогах конфликта: «по предварительным данным, в бою было убито и ранено 50–60 китайцев. С советской стороны убитых — 31, раненых — 13». Речь шла об острове Даманский. (Об инциденте на острове Даманском «Огонек» подробно писал в № 9 от 11 марта 2019 года )По словам Андропова, маленький остров в фарватере Уссури «не населен и не представляет никакого значения для хозяйственных нужд». Последствия случившегося, однако, трудно было переоценить: по прошествии полувека очевидно, что инцидент на Даманском мог стать триггером полномасштабной войны.
Как явствует из документов, конфликт вызревал несколько лет. И дошел до тревожной фазы задолго до стрельбы на Даманском. То, что отношения некогда близких партнеров и «собратьев по революционной борьбе» разладились, стало очевидно летом 1964-го, когда на начавшихся переговорах по спорным пограничным вопросам китайская сторона выдвинула СССР требование признать неравноправным характер почти всех договоров, заключенных в XIX веке между Российской империей и империей Поднебесной. 10 июля Мао Цзэдун в беседе с японскими парламентариями заявил, что «мы еще не представили счета по этому реестру». «Счета», впрочем, были оформлены вскоре: уже через месяц с небольшим к моменту, когда переговоры прервались на «технический перерыв» (22 августа), Китай успел предъявить территориальные претензии СССР в астрономических объемах — на 1 млн 575 тысяч квадратных километров. Обсуждать предметно такие претензии не представлялось возможным: перерыв из технического стал стратегическим, а после смещения Хрущева в октябре 1964-го переговоры уже официально и решительно были прерваны.
Образовавшаяся пауза затянулась на полгода, до февраля 1965-го, когда Пекин посетил новый советский премьер Алексей Косыгин, которого сопровождал в ту пору секретарь ЦК и завотделом ЦК (по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран) Юрий Андропов. Разговор получился, мягко говоря, непростым: во время двухчасовой беседы с Косыгиным 11 февраля Мао вслух недоумевал, можно ли о чем-то серьезном разговаривать с руководством страны, которая так расправляется со своим лидером. Вот фрагмент из никогда не публиковавшейся в России стенограммы той памятной встречи.
«Мао Цзэдун: А я нападаю на XX и ХХII съезды. Я не согласен с линией этих съездов, с тем, что Сталин оказался уж так плох, что был какой-то там культ личности. А теперь вы говорите, что Хрущев создал свой культ личности. Трудно разобраться, что у вас там происходит. Вы говорили, что Хрущев хороший человек, но, если он был хороший человек, тогда почему вы его сняли. Вот мы у себя его портретов не снимаем, книги его у нас продаются, к сожалению, на них нет широкого спроса. Портретов Сталина никогда не снимали, так что мы поддерживаем культ личности. Как себя чувствует Хрущев?
Косыгин: Такие вопросы лучше адресовать ему.
Мао Цзэдун: Ну что ж. Я согласен. Я направляю ему приглашение через Вас. Пусть он к нам приедет, я с ним вступлю в полемику.
Косыгин: Это, конечно, ваше дело, с кем вступать в полемику. Хрущев у нас партии и правительства не представляет. Что касается вопроса о том, почему мы его освободили, то об этом мы подробно информировали товарища Чжоу Эньлая во время его пребывания в Москве.
Мао Цзэдун: Но прежде он представлял. Ведь Хрущев сделал так много хорошего. Это был великий руководитель, он внес большой вклад в марксизм-ленинизм. Кажется, так говорилось на ваших съездах?
Косыгин: Вы помните, что начали эту беседу с того, что сказали, что историю не определяют субъективные факторы».
Тональность и содержание цитат звучат сенсационно (эти заявления имели гриф «совершенно секретно») и позволяют составить представление о «градусе отношений». Неудивительно, что Москва в сложившихся условиях прекратила пограничные переговоры — говорить было не о чем. «Прерванный формат», однако, не снял возникшего напряжения, после начала в Китае «великой пролетарской культурной революции» постоянные стычки и конфликты на «границе дружбы» становились все новыми и новыми строчками в бесконечном списке. По законам диалектического материализма количество должно было перейти в качество — это в итоге и случилось весной 1969-го.
Закрытые письма и открытый нарыв
Траурная процессия с гробами погибших в ходе пограничного конфликта на острове Даманский в марте 1969-го
Фото: Исаак Тункель / Фотоархив журнала «Огонёк»
На первом после Даманского инцидента заседании политбюро (6 марта 1969 года) была атмосфера растерянности и даже шока. Это видно из сухих строчек подлинников протоколов и материалов к ним, рассекреченных в последнее десятилетие Межведомственной комиссией по охране гостайны и ставших достоянием историков. Но во внешний контур эти настроения не ушли: случившемуся Кремль присвоил формулировку «провокации китайских властей на советско-китайской границе» и акцентировал «пропагандистский ответ». Вот выписка из того протокола: «Считать целесообразным опубликовать в газете "Правда" статью "Провокационная вылазка пекинских властей" с учетом замечаний, высказанных на заседании Политбюро ЦК. Главному политическому управлению Советской Армии и Военно-морского флота организовать публикацию материалов о китайской провокации на страницах газеты "Красная Звезда"». Еще утвердили текст информации о Даманском, с которым решили ознакомить «коммунистов и использовать ее в разъяснительной работе среди трудящихся». Над текстом трудился проверенный редактор — Юрий Андропов.
В пропагандистских материалах речь идет о «преступных акциях группы Мао Цзэдуна», об «окружении» и «клике» Мао, о «маоистах» вообще, об их «заигрывании с империалистическими государствами, прежде всего с США и ФРГ», о «провокационном курсе китайских властей». Получалось, что речь идет не об очевидном геополитическом конфликте, а о «происках» враждебной «группы», с государством-соседом СССР не ссорился, а к его народу советское правительство по-прежнему испытывало чувства глубокой дружбы. Словом, народ любим, клику ненавидим. Так под чтение составленного по решению политбюро закрытого письма и в условиях постоянной «разъяснительной работы среди широких масс трудящихся» прошла тревожная весна 1969-го.
Потом наступило лето, а нарыв не рассасывался: «клика Мао» вкупе с «маоистами» продолжала «посягать на священные рубежи нашей Родины», причем козни имели тенденцию к усилению.
8 июля, к примеру, политбюро решением за № П129/101 утверждает очередную ноту протеста МИД посольству КНР в Москве в связи с новой «вооруженной провокацией китайских властей против советских речников на реке Амур» (нападение произошло накануне на советской части острова Гольдинский. По официальной версии советские безоружные речники-путейцы приехали на остров для «ремонта» «навигационных знаков», а по ним «был открыт огонь из автоматов, гранатометов и ручных гранат». Один из наших речников был убит, трое ранены; повреждены катера «Дрозд» и «Турпан»). Конфликтные очаги расползались по линии границы, как сыпь по телу при ветрянке,— ноты протеста не помогали.
Депортации как ресурс
Москва решила отвечать радикальнее. Контуры этого нового ответа были определены 17 июля на заседании политбюро ЦК. В анналы протоколов оно вошло под № 130. Одним из пунктов была оформлена серия документов, которые объединяла самая главная в тот год тема: «Мероприятия по усилению охраны государственной границы СССР с КНР». Инициатива принятия также принадлежала Андропову. Предложения КГБ, изложенные в записке за № 1444-а от 13 июня 1969 года, заканчивались угрожающе: «В необходимых случаях применять огонь. Проект постановления ЦК КПСС прилагается. Просим рассмотреть. Председатель Комитета госбезопасности. (Подпись.) Андропов». Особое внимание в предлагаемом пакете мер привлекает пункт «б» «Об отселении из граничащих с КНР районов СССР отдельных категорий граждан и закрытии некоторых областей для посещения иностранцев». Ее вместе с Андроповым подписал министр внутренних дел Николай Щелоков.
Что предполагалось? Об этом — в проекте указа президиума Верховного совета СССР, где значилось: «В целях усиления охраны государственной границы СССР с КНР разрешить Советам Министров союзных республик отселять в необходимых случаях из районов СССР, граничащих с КНР, китайцев, граждан СССР — выходцев из Китая, лиц без гражданства и других лиц, в отношении которых имеются материалы об их прокитайско-националистических, антисоветских настроениях. Решения об отселении принимать комиссиям Советов Министров союзных республик по представлениям органов государственной безопасности. Исполнение решений комиссий возложить на органы МВД». Детализация содержалась в постановлении Совмина СССР: «2. <…> Отселение произвести в пределах территории союзной республики, края, области в местности, предусмотренные Советами Министров соответствующих союзных республик, исполкомами краевых и областных Советов депутатов трудящихся. 3. Установить, что отселение лиц, предусмотренных пунктом 2 настоящего постановления, производится в персональном порядке по представлениям в каждом отдельном случае органов государственной безопасности <…>, всю работу по отселению закончить в трехмесячный срок; обеспечить своевременное предоставление транспортных средств для перевозки лиц, предусмотренных пунктом настоящего постановления, к местам нового жительства. Стоимость перевозки указанных лиц и членов их семей железнодорожным, водным или автомобильным транспортом и провоза их имущества (до двух тонн на семью), а также принадлежащего им скота в количестве, предусмотренном Уставом соответствующей сельскохозяйственной артели на один колхозный двор, отнести за счет государства».
Исполнено было оперативно: для посещения иностранцев в РСФСР закрыли Амурскую и Читинскую области, в Казахской ССР — Восточно-Казахстанскую. Отрезанной от мира оказалась даже витрина сталинской национальной политики — Еврейская автономная область (документ включал пояснение: «Настоящее распоряжение до сведения иностранных дипломатических представительств не доводить»). Стартовали и депортации (в том, что чистка была этнической, сомнений быть не должно).
К концу лета, однако, в Кремле поняли, что и эти меры бесполезны: стычки по периметру границ продолжались, замаячил зловещий признак широкомасштабного конфликта (даже осторожные гражданские власти стали полушепотом признавать, что «включая ядерный») и крепло понимание: одна лишь военная линия, которую олицетворяли Юрий Андропов, министр обороны маршал Андрей Гречко и министр Щелоков, стабильного мира обеспечить не могла.
К концу 1960-х провокации на границе стали обычным делом, на смену рукопашным пришли боестолкновения
Фото: Фотоархив журнала "Огонёк"
Ничего другого, кроме испытанного средства сесть за стол переговоров с представителями «клики», не оставалось. И Москва скрепя сердце решила искать встречи на «высоком уровне». Не ясно, правда, было, в каком формате. Двум министрам? Их заместителям? Каким? Как это осуществить? Где? С кем? Кому?..
Премьерский шанс
Мучительные искания горизонты не открывали, лето сменилось осенью. И тут 4 сентября из Вьетнама пришла печальная новость высшего разряда: в Ханое скончался Хо Ши Мин. Уже 5 сентября на похороны отбыла советская партийно-правительственная делегация во главе с премьером Алексеем Косыгиным. Сегодня благодаря открывшимся архивам известно: у нее помимо участия в траурных церемониях была и другая задача.
Вот фрагмент закрытого отчета о поездке Косыгина ЦК:
«Первоначально тов. А.Н. Косыгин имел поручение встретиться с Чжоу Эньлаем в Ханое. Однако, как известно, китайский премьер возвратился в Пекин до прибытия в ДРВ нашей делегации. 8 сентября с.г. делегация через вьетнамских товарищей обратилась с запросом к правительству КНР о возможности пролета через Пекин при условии организации беседы А.Н. Косыгина с Чжоу Эньлаем. Однако в Ханое ответ на этот запрос не был получен, в связи с чем делегация 10 сентября с.г. вылетела в Москву по другому маршруту. Лишь через три часа после отъезда из Ханоя от вьетнамских товарищей стало известно о согласии китайской стороны на встречу в Пекине. Делегация узнала об этом уже на советской территории. С китайским руководством была вновь установлена связь и уточнены его намерения относительно встречи. После того как Чжоу Эньлай сообщил, что он приветствовал бы встречу, 11 сентября с. г. А.Н. Косыгин вылетел в Пекин…».
В высшем руководстве двух стран вряд ли бы нашлись лучшие кандидаты для организации прорыва на дипломатическом фронте: опытны, компетентны, знакомы друг другу. В упоминавшейся уже памятной беседе в феврале 1965 года Великий кормчий говорил нашему премьеру (в присутствии Андропова и Чжоу Эньлая):
«Мао Цзэдун: Вы уедете от нас, одержав много побед, а главное, Вы одержали победу над Чжоу Эньлаем.
Косыгин: Я не ставил себе такую задачу, да она и вряд ли осуществима. Весь мир говорит о том, что Чжоу Эньлай — крупный политик. Только позавчера я читал об этом в американских газетах.
Мао Цзэдун: Это неудивительно, империалисты всегда хвалят Чжоу Эньлая. Теперь они будут строить догадки о нашей встрече.
Косыгин: Хорошо, когда империалисты ничего не знают и строят догадки. Во всяком случае наша встреча направлена против империалистов…»
И вот новый раунд: 12 сентября на первых страницах советских газет появилось краткое, в четыре абзаца, официальное сообщение под сенсационным заголовком «Встреча в Пекине». В нем говорилось, что мероприятие прошло «по взаимной договоренности». Главным был второй абзац: «Обе стороны откровенно разъяснили свои позиции и провели полезную для обеих сторон беседу».
В закрытых письмах ЦК утверждалось, что четырехчасовой саммит прошел «в целом в конструктивном, спокойном плане, несмотря на острую постановку ряда вопросов».
Имелась и оговорка: «Настораживает антисоветская кампания, продолжающаяся в КНР, а также и тот факт, что согласованный текст сообщения о встрече был изменен. При публикации в китайской печати из него опущено, что обе стороны "провели полезную беседу"».
Что же было сказано в Пекине? Секретные отчеты свидетельствуют: Косыгин попытался убедить собеседника в том, что СССР не готовит «превентивного удара» по Китаю, что это — клевета. Чжоу со своей стороны заявил, что Китай также «не имеет намерений нападать на Советский Союз». Это было главным.
О пользе разговоров
«Полезная беседа» в аэропорту КНР в сентябре 1969-го: предсовмина Алексей Косыгин и премьер госсовета Чжоу Эньлай дали понять друг другу, что их страны войны не хотят
Фото: Л. Носов / Фотоархив журнала «Огонёк»
Четырехчасовой саммит в зале для почетных гостей в западном крыле Международного аэропорта Шоуду в Пекине принес и практические результаты — был сформирован пакет мер по деэскалации приграничной напряженности.
Среди них были указания командованию погранвойск СССР: «Делать все зависящее от советской стороны для поддержания нормальных отношений <…>. Все пограничные вопросы должны рассматриваться и решаться путем взаимных консультаций <…>. Установить регулярные контакты и организовать встречи с китайскими пограничными представителями». Военно-воздушным силам предлагалось неукоснительно соблюдать воздушную границу между двумя странами. В духе «традиционных отношений дружбы между населением пограничных районов» решили учитывать их интересы в хозяйственной деятельности (на спорных участках предполагалось, чтобы население «по-прежнему проживало» и вело «производственную деятельность», а именно: возделывание земли, строительство оросительных каналов, выпас скота, сенокос, заготовку дров на суше и на островах, ловлю рыбы, передвижение). Примечателен пункт четвертый в этом пакете: «Убрать с границы громкоговорители и прекратить использование каких-либо иных средств против другой стороны» (иные средства — это в том числе ослепляющие прожектора, направленные друг на друга).
Потом в Пекин и Москву после трехлетнего перерыва возвратятся послы, и посольства смогут заработать в рабочем режиме. Между двумя странами восстановят железнодорожное и воздушное сообщение. Заработает горячая линия высокочастотной (ВЧ) связи, без которой тогда были немыслимы полноценные межгосударственные отношения. Договорятся о развитии торговли, в том числе приграничной. А потом и круг замкнется: в Пекине начнутся двусторонние переговоры с «правительством КНР об уточнении советско-китайской государственной границы» (с советской стороны их сначала возглавит опытный дипломат сталинской школы Василий Кузнецов, затем Леонид Ильичев. Они будут проходить трудно и переживут СССР).
Военный пограничный конфликт в итоге будет переведен на привычные и спокойные рельсы ярой и непримиримой пропаганды. Недаром Чжоу привел во время беседы с Косыгиным руководящее указание Мао: «Полемика будет продолжаться еще десять тысяч лет». Косыгин не стал спорить. Ведь любые окопы самой ожесточенной идеологической войны лучше самых надежных бомбоубежищ войны горячей…
Под занавес еще об одном существенном результате, о котором надо помнить: именно после саммита двух премьеров в пекинском аэропорту почти одновременно обе противоборствующие стороны открыли принципиально новые для себя направления во внешней политике.
13 октября политбюро ЦК КПСС принимает беспротокольное, а значит, сверхсекретное, решение: «Поручить МИД, Министерству обороны, КГБ, Международному отделу ЦК подготовить предложения об активизации наших отношений с США с учетом обмена мнений». И уже через месяц, 10 ноября 1969-го, появляется список советников и экспертов на первые советско-американские переговоры по сдерживанию гонки стратегических вооружений. Что было потом, известно: три встречи Брежнев — Никсон, двусторонние соглашения и уникальный период в мировой дипломатии, получивший название «разрядка».
Заработал активно и китайско-американский «канал», через два с половиной года выдавший сенсационный результат — исторический визит президента США в Пекин и подписание Шанхайского коммюнике.