Кто он, доктор Липман?

«— Как устроится, пусть придёт, — распорядился Сталин.
Через полчаса доктор явился — красивый добродушный еврей лет под сорок. Он уже лечил Сталина. Сталин был им доволен, даже сказал как-то: “У вас руки более ласковые, чем у Шапиро*”».
Откуда этот эпизод, вспомнить нетрудно.
Журнал «Дружба народов», где в апреле–июне 1987 года впервые печатался роман «Дети Арбата», ждавший своего часа в столе Анатолия Рыбакова почти тридцать лет, зачитывался чуть ли не до дыр, несмотря на солидный тираж.
Основанный на фактическом материале, этот роман, как и три остальных написанных вслед — «Тридцать пятый и другие годы» (1988). «Страх» (1990). «Прах и пепел» (1994), — связал в своих сюжетных линиях немало реальных лиц. Среди них — тот доктор, точнее, доктор Липман. Правда, в жизни его звали иначе — Максим Савельевич Липец.
В этом году ему исполнилось бы 120 лет.

…По-настоящему зимний февральский день 1990 года, подмосковная Мамонтовка, улица Ленточка, тишину которой, пока по ней иду, «разбалтывают» сороки и воробьи. До той дачи, которую мне предстоит найти, от железнодорожной станции не так уж и близко.
Постучав в калитку, но так и не дождавшись «ответа», отворяю её и тут же захлопываю, едва успев повернуть щеколду, — две большие овчарки, с лаем и рычанием бросившись со стороны дома, встали на задние лапы с явным намерением перемахнуть через несерьёзный для них забор.
Прошло минут пять, десять, двадцать… Овчарки не стихали. Но вот кто-то окликнул их. Заскрипел под валенками снег… Ко мне не спеша приближался тот самый доктор Липман.
Представилась — я тогда работала в АПН. Извинилась за внезапную просьбу об интервью — сейчас не скажу точно, почему не условилась о нём заранее. И точного адреса у меня, по сути, не было — редактор Пушкинской районной газеты Владимир Сазанович объяснил мне дорогу довольно схематично.
Оказалось, что Липец, в свои почти девяносто четыре, зимует на даче один. С такой верной охраной ему в опустевшем сейчас посёлке не страшно. Рыжие апельсины на столе — это сын, тоже врач-стоматолог, на днях навещал, как всегда.
В общем, Максим Савельевич любезно согласился ответить на мои вопросы. Правда, «гладкой», без затянувшихся порой пауз нашу беседу назвать трудно. Тень осторожности, особой взвешенности в выборе слов падала почти на весь её ритм.

Анатолий Рыбаков


— Максим Савельевич, как вы стали героем романа Рыбакова?
— В 1960-х годах Анатолий Наумович каким-то образом разыскал меня. Я долго рассказывал ему о своих встречах со Сталиным. Но, поскольку говорить о визитах к вождю мне строго-настрого запрещалось, попросил писателя изменить мою фамилию. Тем не менее, когда роман «Дети Арбата» вышел в журнале «Дружба народов», бывшие сослуживцы, врачи, сразу мне позвонили… У меня есть самое первое издание этого романа** — с дарственной надписью Рыбакова…

 — Расскажите, пожалуйста, о себе…
— Родился в селе Редькино Рязанской губернии. Отец, земский врач, мечтал о том, что пойду по его стопам. До революции я поступил в частную зубоврачебную школу Ильи Матвеевича Коварского. Она была не только первой в Москве — открылась в 1892 году, но и лучшей. Затем война, армия… Работал в амбулаториях, Центральном институте травматологии и протезирования Минздрава СССР. А потом по рекомендации профессора Алексея Андреевича Бусалова, начальника лечебно-санитарного управления Кремля, попал в кремлёвскую больницу, где лечил ответственных работников и членов их семей. В 1937-м, после того как многие врачи были арестованы, наше стоматологическое отделение опустело. Я уцелел, наверное, потому, что не был тогда на виду. Вскоре меня назначили заведующим отделением. Моими пациентами стали Жданов, Каганович, Калинин, Молотов, Ворошилов, Хрущёв... Все, кроме Берии — он лечился в поликлинике НКВД.
То, что я лечил таких людей, держалось в строгом секрете. Даже не все мои близкие об этом знали. Прихожу домой, жена говорит: «Звонил Черняев». Или: «Звонил Жилин». И я уже по опыту знал, что мои врачебные услуги понадобились Микояну или Калинину.

— Вас не пугала эта конспирация?
— Конечно, пугала. Но что было делать?

— Вернёмся к началу нашего разговора. Когда был ваш первый вызов к Сталину?
— Летом 1938 года.

— Но в романе описана встреча в 1934 году, когда ещё был жив Киров…
— В другой год этот эпизод Рыбаков перенёс по моей просьбе — я не хотел, чтобы меня узнали. С Кировым я знаком не был…
Что же до моей первой встречи со Сталиным… Как-то вызывает меня Бусалов: «На днях вы понадобитесь. Приготовитесь. Если куда-то будете отлучаться, сообщайте об этом моим секретарям. Например, если в театр — то в какой именно и на какое место билет в зрительном зале, если в гости — то к кому и адрес». Предупредил, что о том, что он мне сказал, никто не должен знать.
Через два дня во время работы раздался телефонный звонок. Сказали, что сейчас за мной приедут. По дороге сопровождающий тоже предупредил: «Никаких  документов никому не предъявлять!» Подъезжаем к Боровицким воротам Кремля. Часовой, проверив у всех документы, обратился ко мне. Но военный крикнул ему: «Это со мной!» Я был очень удивлён. Многие охранники и сотрудники знали меня в лицо. К чему такая секретность? Вскоре за мной пришёл Поскрёбышев — тогда я не знал, где и кем он работает, — и провёл в кабинет к Сталину. Нетрудно представить мою растерянность, когда я его увидел. Робко поздоровался. Пока надевал халат, мыл руки, готовил рабочее место, доставал из чемоданчика инструменты, расстилал стерильные салфетки, немного успокоился. Поскрёбышев ни на секунду не отходил от меня.
Работал я очень осторожно, медленно, страшно устал. Сталин отметил: «Вы работаете нежнее ваших предшественников». 
Когда вернулся в свой кабинет, я упал на диван и расплакался — нервы не выдержали. Последующие же сеансы проходили немного спокойнее.
Теперь об описанной в «Детях Арбата» встрече со Сталиным на юге. Она произошла осенью 1947 года, а может быть, и 1948-го.
В сопровождении сотрудника МВД мы с высококлассным зубным техником Б. И. Ерофеевым вылетели на спецсамолёте из Москвы. Только в полёте узнали, что летим в Симферополь. Там, на аэродроме, нас уже ждала машина и отвезла в Ливадию. В доме для обслуживающего персонала нам отвели квартиру, где устроили и зуботехническую лабораторию.
На следующий день меня вызвали к Сталину. После осмотра его полости рта обнаружил, что один зуб необходимо удалить. Сталин не возражал, и я быстро и без боли всё сделал. Как и раньше, все работы проходили в присутствии Поскрёбышева.
Помните эпизод в романе, когда я предложил Сталину вместо верхнего бюгельного протеза сделать простой из пластмассы?

— Да, помню. Но, наверное, имеет смысл процитировать его точно:

«— Что значит простой?
— Здесь, видите, зубы соединяет металлическая пластинка, а мы сделаем сплошную пластмассовую.
— Зачем это нужно?
— Видите ли, Иосиф Виссарионович, металлический бюгель держится на зубах вот этими двумя крючками, мы их называем кламмеры. Пока бюгель лёгкий — зубам тоже легко. Но на вашем бюгеле уже семь искусственных зубов, это тяжело, слишком тяжело. А на новом протезе мы прибавим ещё зуб, бюгель ещё больше утяжелится, нагрузка увеличится. А пластинчатый протез присасывается к нёбу и может выдержать любое количество зубов».

— Такой «дерзостью» он был очень разгневан. Не могу описать своих ощущений…

— И тем не менее рискнули настоять на своём?..
— Я относился к Сталину прежде всего как к пациенту. По состоянию слизистой оболочки рта и оставшихся зубов золото ему было противопоказано. И не исключено, что через некоторое время меня обвинили бы во вредительстве. Поэтому, вернувшись в Москву, кроме бюгеля на золотой дужке, мы сделали ещё один — с фарфоровыми зубами на пластмассовой пластинке.
В это время Сталин переехал в Сочи. Туда отправился и я, с тем чтобы завершить его лечение. Поносив после золотого протеза пластмассовый, Сталин сказал мне: «В порядке самокритики должен признать, что вы оказались правы. C этим протезом мне удобнее». И попросил сделать запасной…

— Работа работой, а отдых вам предусматривался?
— В Сочи мне отвели прекрасный отдельный домик с верандой на море. Но прежде, чем идти на пляж, я звонил Поскрёбышеву. На море всегда было пустынно. Под навесом у телефона постоянно дежурил офицер МВД…
У меня было много свободного времени, и я начал писать научную работу, которая в 1950-х годах вышла в «Медгизе». Все записи оставлял на столе открытыми — чувствовал, что за мной следят.
Как-то меня пригласили на лёгкий завтрак в саду. Рядом со мной сидел Поскрёбышев, дальше Сталин, напротив — начальник личной охраны вождя, генерал Власик. «Хозяин» угощал нас прекрасными кавказскими винами. После этого к каждому обеду мне стали подавать бутылку вина. Но больше рюмки я себе не позволял — в любую минуту меня могли вызвать для работы.
После окончания лечения Сталин предложил отдохнуть несколько недель на море, но я уехал домой. Ведь даже в золотой клетке отдых не отдых. Тяготила постоянная слежка. Скучал по семье, которая понятия не имела, где я.

— Попрощавшись — как следует из романа — с зубным врачом, Сталин вечером того же дня, подписывая бумаги, сказал Товстухе: «Зубного врача Липмана заменить другим <…> Из кремлёвской больницы его уволить, но не трогать».
— Фактически всё так и случилось. Меня перестали допускать до моих основных пациентов из окружения Сталина, и я стал рядовым врачом…
Если откровенно, до самой пенсии был в страхе. Особенно боялся в начале 1950-х годов, когда «по делу белых халатов» арестовали моих коллег, известных медиков кремлёвской больницы: Владимира Никитича Виноградова, Александра Михайловича Гринштейн и его жену Нину Алексеевну Попову, Бориса Сергеевича Преображенского.
Уже после смерти Сталина меня попросили возобновить службу в кремлёвской больнице. Но я отказался — та пощёчина была ещё не пережита.



— Как вы думаете, почему до сих пор существует интерес к теме сталинизма?
— Это надо истории. Сталин уничтожил лучших людей России… А наказаны он и его сторонники были ещё при жизни — они сами жили в атмосфере недоверия, сознание власти над людьми лишило их подлинной радости человеческого общения.

…Какая цель публикации этой беседы сегодня? Разумеется, отнюдь не сравнение некоторых страниц биографии прототипа с литературным путём его «двойника» в романе Рыбакова.
Может быть, это ещё одно документальное свидетельство о человеке и том страшном времени, в котором, несмотря ни на что, ему было предназначено жить. Страшном в смысле как элементарного физического выживания, так и морально-нравственной деформации. И он жил. Не теряя лица.

* Шапиро Яков Ефимович — известный в Москве врач-стоматолог.
** Рыбаков А. Н. Дети Арбата: Роман. — М.: Советский писатель, 1987.— 480 с.
Автор
Елена Константинова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе