Дочери маршала Жукова Эра Георгиевна и Элла Георгиевна об отце

Дочери маршала Жукова Эра Георгиевна и Элла Георгиевна: "Папа четверок не любил. Дневник смотрел придирчиво"

О его полководческом даре, редком аналитическом таланте предвидения действий врага, непоколебимости и умении повелевать написано множество книг. Написано и о крутом характере, резкой, жестокой требовательности. Особенно - в кризисных ситуациях, когда решался исход генеральных сражений.

Без малого 30 лет прожил он после Победы, из них считанные - свободным от опалы. Сталин пробовал подобраться к маршалу сразу же после войны, компромат собирался в самые звездные жуковские времена. Аресты генералов из окружения Жукова, вырванные под пытками показания против него, обыски и изъятия. Ревновал его к всемирной славе, боялся заговора и Хрущев. По словам самого Георгия Константиновича, "угроза репрессий... висела и над моей головой" (на всякий случай был собран чемоданчик).

Мы публикуем в пятницу интервью спецкорреспондента "Известий" Эллы МАКСИМОВОЙ с его дочерьми Эллой Георгиевной и Эрой Георгиевной и рассказ о встрече с ним известной писательницы Елены Ржевской.

вопрос: Каким маршал был дома?

ответ: С нами у него было одно звание - папа. Главным в семье во всем был он. Мама не просто любила его - боготворила. Дома с постоянным адресом у нас до войны не было. Папа кочевал по всей Белоруссии со своим полком, потом - дивизией, корпусом. И с нами, естественно. Квартира - казенная, стулья-кровати - с бирками, школы - разные, проучились четверть и опять - грузовик у дверей... Папино образование - церковноприходская школа и высшая офицерская. Всю жизнь сам себя образовывал. Памятная вечерняя картина: он - в угловом кресле или за обеденным столом с книгой в руках. Библиотеку собрал огромную, больше двадцати тысяч томов. Входили в очередное новое обиталище, первым делом - "обустроить" книги. Наша походная жизнь закончилась в 43-м году в Москве, когда вернулись из эвакуации. Папа заставил уехать летом 41-го, один раз мы даже прилетали на Новый год в подмосковное Перхушково, штаб Западного фронта.

в: Дома бывал?

о: Не бывал - заскакивал.

в: Переписывались?

о: Если можно так назвать записочки, в основном цветным карандашом, штабным. Мама была прекрасная хозяйка, в записках - благодарности за посылки на фронт, "за капустку и брусничку".

в: Был требователен в быту?

о: Во время войны-то?! Не спал иногда сутками. Горячее когда подвозили, когда нет. Без чего не мог - черный кофе и боржом. Из Москвы мы стали говорить с ним по ВЧ. А он так был связан денно и нощно, такая на нем ответственность лежала, что даже не смог приехать на похороны нашей бабушки.

в: В мирное время вникал в ваши школьные дела, очевидно, очень разные при таком возрастном разбросе: Элла - в первом классе, Эра - в десятом?

о: Папа очень интересовался нашими успехами, четверок не любил. Дневник смотрел придирчиво. Если сам подписывал, мы гордились. Порядок разумелся всюду - и в войсках, и в школе. Иное не предполагалось, но, конечно, происходило и вызывало соответствующую реакцию.

в: Вразумлял, советовал?

о: Да, но мягко, деликатно. С институтом - то же самое. Считал, что главное - стать мыслящей, ни от кого не зависящей личностью. В МГИМО, выбор которого папа одобрил, его привлекало широкое историческое образование и знание языков, которого очень не хватало ему. Диссертацию свою по международному праву первому (Эра Георгиевна) отдала на отзыв папе. Что касается советов, то и по всяким пустякам - к нему. Ну, скажем, какой купить мех на воротник. Папа же в юности семь лет проучился меховому делу, учили жестко, основательно. Хозяин - родной дядя. В 14-м году хотел похлопотать, чтобы папу освободили от призыва, но он ушел на фронт.

в: Где-то прочла, что художник Корин спросил маршала, о чем он в жизни жалеет. Тот ответил: "Какой во мне скорняк погиб!"...

о: Папа был веселый, радушный, любил, когда у нас собиралась молодежь. Хорошо пел, с удовольствием танцевал. Так красиво вальсировал на днях рождения с нашими подружками. Первый танец - со мной (Элла Георгиевна), вальс-бостон, сам меня тренировал в детстве.

в: В вашей судьбе фамилия сыграла роль?

о: Еще какую! Папу недавно сняли со всех постов, я кончаю институт, тоже МГИМО, специальность - тайский язык. И вот председатель комиссии по распределению с такой мерзкой улыбочкой предлагает мне место корректора во Внешторгиздате. Через много лет бывший ректор рассказал, что в ответ на вопрос, что делать с Жуковой, министр иностранных дел Громыко велел "подыскать что-нибудь ничтожное". Потом случай помог, попала в радиокомитет, стала журналистом. Папе про распределение - ни звука. Мы тогда его особенно берегли, был в тяжелом состоянии. Уходил к себе сразу после ужина, ложился и оставался один на один со своими черными думами.

в: Ведь началось все намного раньше, в 46-м...

о: Тогда не получилось сбить его с ног, хотя артподготовка, которой руководил Берия, была массированная: доказать существование "заговора генералов" против Сталина. Во главе с Жуковым. Больше семидесяти близких отцу маршалов и генералов посадили - готовили обвинителей и свидетелей. Некоторые не выдержали пыток, "признались"...

в: Очень трудно представить себе, как они взаимодействовали, Сталин и Жуков, такие несовместимые, полярные нравственно, психологически.

о: Это были деловые военные контакты. Сталин был для папы вышестоящим командиром. Иногда пишут... Нет, никаких личных, человеческих отношений. В нашем доме не было ни одного сталинского портрета. В 46-м у папы случился инфаркт. Потом отправили в Одессу командующим округа. Он смеялся: "Одесса - портовый город, думали, сбегу в Турцию". Еще через два года сослали подальше, в Уральский округ. Но Сталин хоть оставил ему любимое дело - армию, а Хрущев решил заживо похоронить, отняв дело жизни, которому было отдано сорок лет, вся жизнь.

в: Но Жуков поначалу хорошо относился к Хрущеву, поддерживал, верил.

о: Хотел верить, тем более после ХХ съезда. Папа видел в Хрущеве гаранта невозвращения сталинщины.

в: К тому же, при Хрущеве, после многолетней опалы, Георгий Константинович стал министром обороны.

о: Ненадолго. Самый трагический - 57-й год, кровоточащая рана - до самой смерти, а наша, дочерей, - до сих пор. Сперва, в июне, Жуков, армия поддержали Хрущева на пленуме ЦК, там его хотела сбросить группа руководителей партии, папа спас Никиту Сергеевича. А осенью вдруг было велено срочно прервать отпуск, чтобы ехать с визитом к Тито, в Югославию. Когда он уже был там, нам стали звонить верные папины друзья: в воинских частях проходят собрания, отца обвиняют в порочных методах руководства армией. Мы пытались его предупредить, но связь по ВЧ "внезапно испортилась". Хотели передать письмо - не разрешили. И вот встречаем его на аэродроме. Мы заранее приготовили записку, знали, что машина прослушивается. Отец выходит, улыбается, он же ничего не подозревает. Встречал маршал Конев, позвал в свою машину, потому, мол, что папу вместе с ним вызывают на заседание Президиума ЦК. Я (Элла Георгиевна) бросилась папе на шею, прошептала на ухо: "Ты должен ехать с нами, это очень важно!". В машине он записочку и прочел... Ожидая его дома, услышали, как тренькнул телефонный звонок - отключили правительственную связь. У всех у нас одно на уме - лишь бы вернулся! На заседании в Кремле его освободили от членства в Президиуме и поста министра обороны за "недостаточную партийность и политическую несостоятельность", так, кажется, сформулировано. Никто из членов Президиума не выступил в его защиту. Ни один! Вернувшись, папа позвонил Хрущеву, успел сказать: "Никита, что происходит? Объясни" и через несколько секунд положил трубку. Я (Элла Георгиевна) стояла рядом: "Пап, что он сказал?" - "Отматерил". Послал несколько заявлений с просьбой о любой работе, пусть преподавателем в академии. Ответ Хрущева: "В настоящее время представляется нецелесообразным". Через полгода маршала уволили в отставку - единственный, пожалуй, случай в истории Советской Армии. Но все равно не оставили в покое. В июне 63-го Брежневу и еще кому-то было поручено вызвать Жукова и предупредить: если не прекратит лишние разговоры, будет исключен из партии и арестован.

в: Как он выдержал?

о: Он был сильный человек, железный, с мощной волей, но видеть его в те дни было невыносимо. Ушел в чтение и молчание. Самым убийственным оказалось предательство боевых друзей, рядом остались лишь несколько человек. Другие, едва завидев его, перебегали улицу. Кое-кто этим не ограничился, выступили в печати с разгромными лживыми статьями и знаменитые соратники.

в: И что отец впоследствии обо всем этом думал?

о: Простил. Вспоминая 46-й год, говорил, что они были поставлены в крайние условия, их били, унижали и еще неизвестно, как повели бы себя те, кого сия чаша миновала. Папа никогда не был мстительным.

в: После пленума 57-го года его, наверное, спасла работа над мемуарами?

о: Да, ушел в них с головой. У него была удивительная память, поражает количество фактов, имен, номеров частей, сражений, которые он держал в голове. Сперва писал в стол, пока не поступило предложение от издательства Агентства печати "Новости". Тяжелее работы над рукописью оказалась работа над критическими оценками и поправками - 50 страниц, 150 замечаний! Многие отверг, но были и компромиссы, без которых "Воспоминания и размышления" не вышли бы. При мне (Элла Георгиевна), поскольку мы с мужем помогали папе, обсуждалось пожелание Брежнева упомянуть его в книге. "Да не знал я в войну никакого Брежнева!" - твердил отец. В конце концов пришлось написать, будто бы намеревался, будучи под Новороссийском, посоветоваться с Брежневым, но тот находился на передовой. По Москве ходил анекдот: при планировании Берлинской операции Сталин спрашивает маршала Жукова: "Вы посоветовались с полковником Брежневым?".

в: Простите за вопрос: но почему вы разрешили поставить в центре Москвы такой памятник Жукову?

о: А нас спрашивали?! Мы на открытие-то чудом попали. С этим днем связано еще одно грустное воспоминание. Газеты сообщили о смерти лишь на третий день. Не считаясь с последней волей отца - похоронить в земле - кремировали. Так что нашим кладбищем стала кремлевская стена. После открытия памятника всей семьей направились туда с цветами. Там малоприятно: стоишь у памятной доски и обязательно рядом человек в штатском. На этот раз нас вовсе не пустили, хотя мы показывали паспорта. Не то время, не положено! На моего (Эра Георгиевна) пятилетнего внука это произвело неизгладимое впечатление.

в: Немало людей, отдавая должное роли Жукова в истории войны и победы, присовокупляют к этой оценке жестокосердие, безжалостность, беспощадность.

о: Мы - не судьи папиным военным операциям. Но мы знаем столько других фактов - как был отзывчив к подчиненным, к солдатам, не отмахивался от чужого горя, как отмечал толковых, честных людей. Иным мы его не видели. В этой войне нельзя было победить без предельной, а иногда и беспредельной требовательности. Вот, прочтите у писателя Сергея Смирнова: "Кто возьмет на себя право определять достаточную и необходимую меру в страшную осень 41-го года? Кто осмелится оспорить нужность и правомерность приказа, отданного Жуковым войскам Ленинградского фронта... которым командиры предупреждались, что за оставление рубежа без письменного приказа будут предельно строго наказаны?".

в: Вы и сейчас сталкиваетесь с этим?

о: И не только в печатных изданиях. Пять лет назад было отказано в предоставлении для юбилейного вечера большого зала, дали - на три сотни человек, собралось несколько тысяч, стояли на улице... Я (Элла Георгиевна) в папин день рождения неизменно вижу июньскую Красную площадь, маршала Жукова на белом коне, Парад Победы и себя, маленькую девочку, шепчущую: "Это же мой папа, мой!". Вижу его на торжественном семейном обеде. Он был счастлив. Таких, похожих по настроению, дней, в жизни нашей семьи больше, по-моему, не было.

Елена Ржевская - автор широко известной у нас и за рубежом книги "Берлин, май 1945", в которой описана история последних дней Гитлера. В столице рейха закончился долгий, непрерывный путь военного переводчика Ржевской, начавшийся в 41-м под Москвой. В дни падения Берлина она участвовала в розыске и опознании мертвого фюрера. По просьбе "Известий" Ржевская очень коротко возвращается к своей единственной, неожиданной - через 20 лет - встрече с маршалом Жуковым.

- 1 ноября 1965 года у меня дома раздался телефонный звонок: "Елена Моисеевна? Это Жуков говорит". От неожиданности я не сразу пришла в себя. "Хотелось бы увидеться с вами". Предлагает: "Завтра в 16, за вами приедут". Его первые слова при знакомстве: "Вот ведь не удалось в те дни встретиться!" - имел в виду наш 1-й Белорусский фронт. Оказалось, что он прочел присланный ему из издательства АПН ротапринтный оттиск моей книги, которую собирались издавать за рубежом, у нас она в то время еще не вышла.

Жуков объяснил причину звонка: "Пишу воспоминания, сейчас дошел до Берлина, должен решить, как мне об этом написать... Я не знал, что Гитлер был обнаружен, вот прочитал у вас и поверил... Но если так и напишу - что не знал, - будет воспринято, что Гитлер найден не был... Как могло случиться, что я не знал? Я должен был знать!".

Тогда в Берлине, 7 июня, на пресс-конференции он, отвечая на вопрос, имеет ли какие-нибудь сведения о Гитлере, сказал, что о нем ничего не известно (так он и сам полагал). Теперь, подтверждая, что труп фюрера тогда уже был не только обнаружен, но и опознан, Жуков окажется в двусмысленном положении. Ему, командовавшему штурмом Берлина, было неизвестно, что его солдаты, овладев имперской канцелярией, нашли покончившего с собой Гитлера! Как смели не сообщить?! Доложили лишь, что найдены трупы Геббельса с женой и отравленными ими детьми. О том, что в распоряжении военных находится обугленный труп Гитлера с целиком уцелевшими зубами, исследованными медицинскими экспертами и ставшими главным доказательством полной идентификации, - ни слова. И потом-то, потом, после Парада Победы в конце июня, Сталин спросит Жукова: "Где же Гитлер?". Хотя сам отлично все знал и сам же засекретил это. Почему такое исторически значимое, престижное для победителя событие превращено в тайну, намеренно удалено от его, Жукова, имени, и теперь, в своих мемуарах, он, заместитель главнокомандующего, должен предстать перед миром человеком, которого обманывал главнокомандующий?

Вот, собственно, суть сложной для Жукова ситуации и нашего четырехчасового разговора, который свидетельствует, мне кажется, о многом важном в его характере. Он узнал, как был найден Гитлер, он же со свойственной ему прямотой сказал: "От того, как я напишу, зависит судьба вашей книги. Если напишу, что рассказанное в ней было мне внове, вам не поверят. Это будет воспринято так, что Гитлер найден не был". А написать, что книге Ржевской он поверил, - значит выставить себя, прославленного полководца, в малопривлекательном свете. Тем не менее он сделал это. Он сказал: "Я сошлюсь на вас, на вашу книгу". Но это, как и многое другое, было изъято из текста командами явных и тайных надзирателей. Лишь через 16 лет после его смерти "Воспоминания и размышления" были наконец изданы "исправленными и дополненными по рукописям автора".

Здесь, вероятно, к месту повторить то, что Георгий Константинович сказал мне о Сталине: "Он был страшен. У него, знаете, какие глаза были! Когда он вызывал, шли как на ужас!". А по свидетельству Рокоссовского и других полководцев, Жуков, единственный, вступал в спор со Сталиным, отстаивая свою точку зрения.

Элла Максимова

Оригинал материала

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе