Человек, не сумевший спасти империю: взлет и крах надворного советника Зубатова

Попробуем их услышать.


В нынешнем, 2022 году — 105 лет Февральской революции и октябрьскому перевороту. Традиции советского взгляда на этот период нашей истории велики, голоса побежденных звучат тихо. Кажется, что императорская Россия сгнила и распалась задолго до того, как ее не стало, и на стороне ее врагов, эсеров, социал-демократов, анархистов, была если не историческая правота, то правота убежденности, самопожертвования, драйва.

Олицетворением рухнувшего в 1917 году государства и ушедшей вместе с ним цивилизации по понятным причинам стала императорская семья, нерешительный, фаталист-император и его мистически настроенная жена. По сравнению с Лениным, которого современник, социолог и экономист, один из лидеров конституционных демократов Петр Струве назвал «думающей гильотиной», и целеустремленным, безжалостным и бесстрашным убийцей, эсером Савинковым, эта пара действительно выглядит бледно. Но идее монархии были верны и цельные, сильные, убежденные люди. Попробуем их услышать, тем более что у одного из них в эти дни юбилей.

Дата печальна: 18 марта по новому стилю похоронили бывшего начальника особого отдела Департамента полиции Сергея Зубатова. Это ведомство занималось политическим сыском, его называли «мозгом и сердцем» императорской полиции. Четырнадцатого марта Зубатов узнал об отречении императора, 15-го, во время обеда, — о том, что от престола отрекся и великий князь Михаил Александрович. Он молча встал, вышел в другую комнату и застрелился.

Жизненный путь этого человека не слишком обычен для интеллигента конца XIX века. Отец забрал его из седьмого класса гимназии, потому что Зубатов был близок к учившимся там юным нигилистам. Он усердно занимался самообразованием, а на жизнь зарабатывал, служа в библиотеке, где можно было разжиться запрещенной литературой.

Кончилось это тем, что Зубатова доставили в полицию — там он узнал, что радикально настроенные посетители библиотеки сделали из нее конспиративную квартиру.

Молодой человек решил, что это подлость. Он читал Чернышевского, Маркса, Бакунина, все то, что входило в культурный набор его левых современников, но при этом был монархистом. От обиды и в силу убеждений Сергей Зубатов стал секретным сотрудником департамента полиции и оказался очень эффективным работником. На его счету были сотни раскрытых революционеров. Когда его вычислили, он легализовался, пошел на службу в полицию и так хорошо себя проявил, что стал начальником Московского охранного отделения. Зубатов поставил сыск по-европейски, создал картотеки и фотобанк, его метод допросов — точнее, доверительных бесед за чаем — позже стала классикой.

Все это не слишком приятно выглядит, но он нащупал важную болевую точку российской реальности. В начале ХХ века в революцию пошли промышленные рабочие, Зубатов предлагал им альтернативу. Их борьбу за «копейку», свои экономические права, должно было поддержать государство. Он создавал нечто вроде опекаемых правительством профсоюзов, но его не поняло самое высокое начальство. Для него полицейский трейд-юнионист Зубатов был слишком тонок: министр внутренних дел Плеве настаивал на усилении репрессий.

Случился конфликт, была внутриведомственная интрига. Зубатова с позором уволили и выслали во Владимир, под полицейский надзор. Когда министра убили, ему предложили вернуться на службу, но он отказался.

В 1908-м, в переписке с известным охотником за полицейскими провокаторами, редактором журнала «Былое» Бурцевым, он говорил так:

«Я — монархист самобытный, на свой салтык и потому глубоко верующий. Ныне идея чистой монархии переживает глубокий кризис. Понятно, эта драма отзывается на всем моем существе; я переживаю ее с внутренней дрожью. Я защищал горячо эту идею на практике. Я готов иссохнуть по ней, сгнить вместе с нею...».

Так и вышло.

Зубатов работал с известным провокатором Азефом, возглавлявшим боевую организацию эсеров, торговавшим и людьми, и смертью. Он продавал эсеров полиции и водил полицию за нос, организовывая теракты. Азеф был воплощением человеческого дна, но второй важнейший сотрудник Зубатова, Зинаида Жученко-Гернгросс, совсем на него не походила.


Выпускница Смольного института, дочь полковника, девушка из общества, пришла в Охранное отделение, когда ей было двадцать лет, и предложила свои услуги. Она работала не за деньги, а из веры. Позже она так рассказывала об этом тому же Бурцеву:

«Я с удовольствием вспоминаю о своей работе, потому что я служила не за страх, а по убеждению… Я служила идее. Помните, что я честный сотрудник Департамента полиции в его борьбе с революционерами… Я не одна, у меня много единомышленников как в России, так и за границей. Мне дано высшее счастье: остаться верной до конца своим убеждениям, не проявить шкурного страха, и мысль о смерти меня не страшила никогда, иначе я никогда бы не перевозила бомб, как и много другого не делала бы!»

Стать агентом-провокатором из-за убеждений внутренне сложнее, чем из-за них же пойти в революцию. Да и опаснее: таких людей легко убивали.

На стороне старого режима было достаточно веривших в него людей. Проблема была в том, что режиму не хватало цельности, последовательности, рациональности, собранности. Император жил мифическими представлениями о стране. Во время «Первой всеобщей переписи населения Российской империи 1897 года» в графе «Род деятельности» он оставил запись «Хозяин земли русской». Царь верил, что его связь с народом нерасторжима, а любовь к нему не убиваема никакими обстоятельствами. Не отличавшееся компетентностью и умением брать ответственность на себя ближайшее окружение его в этом не разубеждало.

Судьбы тех, кто искренне верил в монархию и хотел ей служить, складывались по всякому, и людьми они были разными. Монархистами были Булгаков и Катаев, в конституционную монархию верил такой умный и просвещенный человек, как лидер Конституционно-демократической партии историк Милюков. Сторожевыми собаками империи стали полицейский чиновник Зубатов и агент-провокатор Жученко-Гернгросс. Девизом высшей награды Российской империи, ордена Андрея Первозванного, было «За веру и верность» — веру и верность этих людей толком так и не наградили, их служба пропала даром.

Да и могло ли быть иначе, если то, чему они служили, замкнулось в себе самом и утратило волю к обновлению и жизни?

Поделиться