Нередко его речевые периоды обретают литьё афоризмов. Воротившись из Перми в Москву и мгновенно откликнувшись о своей поездке звонким эссе под названием «Перьмь» (вот так, через два мягких знака в противовес мычащему PERMM), Холмогоров, пригвождённый всем своим чутьём историка к постижению знаков пермского звериного стиля, как бы между прочим обронил: «А полюбовавшись на трёхглавых коршунов, начинаешь сомневаться, нет ли у российского орла дефицита одной головы».
Не отрекаются от братства
Не отрекаются от братства— Известно высказывание Александра Трифоновича Твардовского: «Кровь — штука непростая. А хотелось ли тебе попасти лошадей в ночном? Или — искупаться в проруби на Крещенье?» — допытывался он у одного автора-полукровки. Тот не выказал воодушевления по поводу поступившего предложения. А для вас, Егор, существует ли тайна крови? И в чём тайна русской крови, если учесть, что она такого же цвета, как кровь представителей других национальностей?
— Помню, как мы с одним молодым автором из Новгородской области обсуждали телесериал «Раскол». И он вдруг начал говорить совершенно странные вещи, не соотносящиеся со Священным преданием. Например, что двуперстное перстосложение — это ересь и несторианство. В общем, повторял абсурдные тезисы никоновской пропаганды первых десятилетий начала раскола. И когда я привёл довод, что в соответствии с современным учением Русской православной церкви оба обряда равночестны, и, вообще, так крестились наши предки — Сергий Радонежский и Иосиф Волоцкий, мой собеседник воскликнул: «Сразу видно, что у вас — старообрядческая кровь и происхождением вы из староверов!». И — угодил в точку. Дело в том, что, приехав в Пермский край, я в каком-то смысле прибыл на свою историческую родину. Потому что мои бабка и дед — отсюда. Мой отец родился в Краснокамске. И стал первым человеком в нашей семье, которого крестили в господствующей церкви, а не в старообрядческом беспоповском согласии. А до того многие поколения нашего рода были исключительно старообрядцами. Моя бабка Олимпиада Денисовна Кузеванова рассказывала мне об этом в 1995 году. В том числе, — как её пороли в детстве, если она, будучи на базаре, забывала и покупала мирские ложки, (такое ударение ставила она), а не ложки у старообрядцев. И, если вернуться к нашему обсуждению телесериала, конечно, мне было забавно услышать упрёк о наличии во мне старообрядческой крови. Но я могу сказать точно: кровь важна в том смысле, что она является основанием для духовного братства. Если человек отрицает людей собственной крови и своего народа, если он делает презрительный жест: «Это — русские алкаши, недостойные меня, высококультурного человека, твари, а вот, скажем, есть расчудесные лезгины, великолепные таджики, умопомрачительные норвежцы, и они мне — истинные братья по духу!», то либо у автора этих слов у самого нечисто с происхождением, либо он глубоко духовно повреждённый. Потому что каждый, самый больной наш брат по крови, спившийся и сколовшийся, опустившийся до преступления, всё равно остаётся для нас братом. И мы должны потратить все силы, чтобы его спасти. Пусть даже нужно будет его побить и сковать наручниками, чтобы он слез с иглы. Но эта черта — отречение от братства по крови во имя мифических братств по духу — очень чётко характеризует тех, кто не может или не хочет по тем или иным причинам называться русским.
— А если взять классические примеры? Пушкин с эфиопской кровью, Лермонтов — с шотландской, Блок — с немецкой. Между тем все они — наиболее яркие выразители русской сути. Тот же немец Владимир Даль, составивший уникальный словарь великорусского говора. А текст песни «Поле, русское поле», которая в известном смысле стала воплощением русской души? Его написала Инна Гофф. Выходит, чужая кровь усиливает эхо титульной крови?
— Я так сказать не могу. На каждый приведённый вами пример можно найти примеры с чистокровными русаками. Но давайте разберём пример Пушкина. Когда мне говорят, что Александр Сергеевич по происхождению эфиоп, я всегда отвечаю: «Пушкин по происхождению Пушкин». Потому что и его мать, и его отец — из древнейшего боярского рода, идущего аж от Гаврилы Алексича — соратника Александра Невского.
— Но Ганнибала-то мы сбрасывать со счетов не будем?
— Когда существует такая мощная семейно-бытовая традиция, человек вырастает прежде всего в ней. И его корни от Ганнибалов обернулись настолько забавной экзотикой, что Пушкин по молодости, когда он был поэтом-романтиком, сам в эту экзотику заигрался. Есть же знаменитая гравюра Гейтмана, где поэт очень похож на юного африканца. Но существует оригинал этой гравюры — акварель, которая написана непосредственно с Пушкина, позировавшего перед художником. Это такой белокурый, романтичный, но совершенно славянский мальчик. То есть превращение под кистью художника Пушкина в негритёнка — это не более чем романтическая игра. Никто не мог себе тогда представить, что в конце ХХ века наши, извиняюсь, толерасты начнут эту игру воспринимать всерьёз и даже — как инструмент атаки на русскую идентичность. Дескать, ваш величайший поэт и тот — негр! Хотя понятно, что Пушкин, даже по самым черепомерным расовым законам, и то бы считался стопроцентным русским, каковым, собственно, он себя и ощущал. Прочтите «Мою родословную». Это стихи донельзя спесивого представителя старого боярского рода, который очень издевательски называет себя мещанином. «Не торговал мой дед блинами, в князья не прыгал из хохлов…» То есть — по сравнению с новым дворянством петровской эпохи, богатыми и «сиятельными» князьями, которые на самом деле были выскочками из ниоткуда. На этом фоне почему бы не побыть мещанином из рода, которому почти тыща лет и не пококетничать с Ганнибалами? Вот вы спрашиваете: «Кровь усиливает… или — ослабляет?» Иногда она, может быть, сообщает некий внутренний драйв, но этот драйв возможен только тогда, когда человек прочно стоит на основании своей идентичности. А мы сейчас живём в другой век — век этнических протеев. Людей, которые, приходя в какую-то компанию, начинают выторговывать себе более высокий статус. Классический пример — Дмитрий Львович Быков, который очень любит, чтобы на всём пространстве СНГ русские занимались проблемой его идентичности. Вот это неправильно. Если человек хочет поддержать нацию, он её поддержит. И тогда для него эти вопросы — «Кто ты? Какая у тебя кровь?» — не принципиальны.
— А что касается есенинской обмолвки: «Затерялась Русь в Мордве и Чуди»?.. Про вас-то я что только в Интернете не читал: и что «у него мордвинские скулы», и что «он — из цыган», и что дедушка у Холмогорова — еврей». Может, действительно, русские «затерялись» и Холмогоров иже с ними?
— Как я уже сказал, мои дед и бабка — из Краснокамска. Но откуда возникла эта история, что Холмогоров — еврей? Моего деда звали Осип Холмогоров, получается — Иосиф. Это чисто старообрядческое имя. Это оттуда же, откуда на Руси было полно Абрамов и Абрамовичей, которые никогда не становились Абрамовичами.
— Вы помните тот момент в своей жизни, когда чётко себе сказали: «Я — русский националист!»?
— Мне было 23. Я уже начал достаточно активно выступать в Интернете — сначала как православный автор, потом — постепенно всё больше затрагивая политические вопросы. И тогда я себя спросил: «Какая, собственно, твоя политическая позиция?» И никаких слов точнее, чем «Я — русский националист!» для определения того послания, с которым я решил обращаться к внешнему миру, у меня не нашлось. Объясню, почему. Когда ты произносишь «Я — русский националист!», ты принимаешь очень важное обязательство не предавать русского братства. Тех людей, которые оказались слабее тебя, беднее, менее образованнее, иногда — испорченнее по каким-то нравственным качествам, людей, которым плохо и они беззащитны. И если ты согласился с формулировкой «Я — русский националист!» — ты принял этот принцип братства по крови. Значит, ты уже не можешь отречься от этого братства.
— Любопытно, как на этот вопрос ответил главный редактор журнала «Москва», писатель Леонид Бородин, приезжавший до вас в Пермь в рамках проекта «Русские встречи». «Что касается меня, — заметил он,-то я никогда русским националистом не был. Потому что считаю для себя это унизительным. Национализм может быть у малых народов».
— Это старый имперский взгляд. К сожалению, весь наш имперский патриотизм превратился в имперский иллюзионизм. Представьте: здесь и сейчас стоит негодяй и режет голову русскому подростку, а кто то, глядя на этого негодяя и на то, что он вытворяет, рассуждает о том, что наша имперская миссия вынуждает нас всё это терпеть, не идти ни на какие радикальные решения. То же самое — с малым народом. Давайте осознавать реальность: если мы будем продолжать нынешнюю национальную и миграционную политику, русские превратятся в малый народ. Нам уже нужны акции по компенсации понесённых потерь, потому что те потери, которые русские понесли за ХХ век, они совершенно чудовищны. Сначала рушила советская власть, потом она просто давила плитой, затем эта плита рухнула сама, и начался новый антирусский поход — та бесовщина, что представлена, в частности, на подмостках Перми господином Гельманом. Отсюда — одна из важных вещей, к которой мы пришли с моими друзьями примерно в 2005 году: по отношению к русским людям нужно очень чётко заниматься правозащитной деятельностью.
— А как вы тогда трактуете расхожую фразу, которая принадлежит англичанину Самюэлю Джонсону: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяя»? Я заметил, что при любом споре о национальных узлах противная сторона в качестве «последнего аргумента» швыряет вот эту козырную карту, на поверку оказывающуюся краплёной…
— Вы правы: это любимая карта демшизы. Они просто не знают, по поводу чего была произнесена и что практически означала эта фраза. Дело в том, что в Англии XVIII века не существовало призывной армии. Она была наёмной. Грубо говоря, ты берёшь у вербовщика королевские сорок шиллингов — и теперь ты солдат Его Величества. Идёшь воевать под Ватерлоо, в Индию, в Америку — куда угодно. Кто шёл в эту армию? Преступники, мелкие и крупные жулики, люди, по которым плакала виселица. Те самые негодяи. И вот ты из преступника становишься патриотом, потому что теперь на тебе красный мундир и ты проливаешь кровь за короля. Ясное дело: эта фраза не имела ничего общего с утверждением, что патриоты состоят из негодяев. Но её начали потом использовать в своих хитроумных целях те, кому это было выгодно.
— По одному из ваших утверждений русская культура замерла в конце ХVII столетия. Дальше, с приходом Петра Первого, начался (цитирую) «трёхсотлетний шизофренический разрыв». Однако, по-моему, разрыв, о котором речь, — более чем 300-летний. А ХХ век? А первое десятилетие ХХI?
— В русской истории было много разрывов. Понятное дело, что существовал страшный разрыв, связанный с монгольским нашествием, когда было уничтожено огромное количество материальных и духовных ресурсов и русские были поставлены на грань жизни и смерти. И то, что наши евразийцы любят с современных позиций заявлять, что вот-де мы жили в гармонии с монголами и наконец-то обрели с ними свою самобытную государственность, с моей точки зрения — набор тяжёлого бреда. Русские выживали. Но выживали так хорошо, что, в конечном счёте, выжили степняков со всей территории Степи и отовсюду. И вот миссия некого идеального Петра Великого состояла в том, чтобы взять эту русскую культуру, каковой она была в ХVII веке в переплетении собственно русского, византийского и монгольского начал, вынуть это монгольское начало и вернуть на его законное место начало европейское. Пётр сделал прямо противоположное. Он извёл византийское начало и на его место поставил европейское. То есть в итоге вместо Руси как византийско-европейского синтеза, которым она была при Владимире Мономахе, мы получили жутковатую Евромонголию и двойное отрицание. Отрицание русского мира и русского начала — и с точки зрения Азии, и с точки зрения Европы. В модификации этого страшного двойного отрицания мы в каком-то смысле находимся и по сей день.
— Вы называете себя «врагом № 1 всех русофобов». В своё время на этот статус претендовали создатель общества «Память» Дмитрий Васильев, лидер РНЕ Александр Баркашов, даже благословлённый Кремлём Дмитрий Рогозин, стоявший у руля партии «Родина». Их либо третировали, либо дискредитировали, либо отсылали на «исправление», поманив калачом нового назначения — например, быть представителем России в НАТО. Где гарантия, что Егора Холмогорова не постигнет та же участь? И вообще — всех тех, кто называет себя «врагом русофобов»?
— Понимаете, это не столько всё-таки я набился на этот статус, сколько они сами для себя так определили. Я этот вывод сделал не из того, что, условно говоря, с нынешнего дня решил, что буду главным врагом всех русофобов. А из того, что именно русофобской частью нашей общественности была развязана кампания, не сопоставимая по степени грязи ни с чем. Она велась против меня. Не щадили ни меня самого, ни семью, ни предков, ни маленьких детей. И в этом смысле верить не надо никому. В том числе — и мне. Есть такой фильм — «От заката до рассвета». Там группа героев борется с вампирами. Но если вампир кого-то чуть-чуть куснёт, тот сам неминуемо превращается в вампира. И протестантский священник, который участвует в этой схватке, говорит, что, если «вампир укусит меня, убивайте меня не задумываясь. Знайте, что это уже не я». Поэтому не нужно верить в лидеров — нужно верить в принципы.
— Возможно ли в России возникновение «Русской партии», которая реально бы смогла преодолеть пресловутый 7-процентный барьер для прохождения в Госдуму? Или русский народ настолько пассионарно надломлен и зомбирован, что не в состоянии различить, где для него благо, а где — иго?
— Дело вообще не в русских. Это чисто административный барьер. Со стороны партии власти есть чёткое осознание того, что если появится сила, серьёзно выражающая русские националистические настроения, она будет одной из доминирующих даже при нашем не очень честном голосовании. Поэтому эти партии до голосования не допускаются. В 2003 году была, что называется, экстренная ситуация, когда сразу несколько партий купил Ходорковский, и тогда поступила срочная команда: создавать блок «Родина», который в значительной степени был проводником и националистической идеологии тоже. Однако «Родине» не дали дожить даже до следующих выборов. Уничтожили, не дожидаясь. На выборах 2007 года была такая довольно-таки слабенькая сила — «Народный союз» Сергея Бабурина. Но и её сняли с предвыборной дистанции! Что касается нынешнего предвыборного периода, то сейчас даже не попытались дать политическое оформление и представительство националистическим настроениям. Но это не вопрос политической неспособности и пассионарной ослабленности русского народа. Это вопрос исключительно того, что наша административная система построена на категорическом репрессировании любых попыток русских получить прямое политическое представительство.
— Писатель и главный редактор газеты «Завтра» Александр Проханов, так же, как и Леонид Бородин, побывавший до вас на «Русских встречах», сравнил наш город с полем битвы между красными человечками и пермскими богами. А какие ассоциации Пермь вызвала у вас?
— Александр Андреевич чётко почувствовал главное: этот красный человечек, сидящий на крыше, — чистой воды глумливая, но обычная для гельмановского стиля пародия на Христа в темнице. Гельман не может, чтобы не поглумиться над святынями. А в целом его проект — просто-напросто халтура и элементарный попил бабла. Тех денег, которых на самом деле остро Перми не хватает. Потому что есть страшное противоречие: пермский регион вообще — один из самых богатых в России. Его бюджет не испытывает критических трудностей с деньгами. Но при этом город Пермь содержится в гораздо худшем состоянии, чем, предположим, Кострома, Ярославль, Красноярск, Белгород и другие города, где мне довелось побывать. Пермь просто физически довольно плохо выглядит. Вот сейчас подогнать бы рабочих с краской и покрасить дома. Нет, этого не делается. Деньги уходят на то, чтобы плодить красных человечков, на халтуру Полисского с его столбами возле здания Речного вокзала. Николай Полисский в принципе талантливый художник. Но что характерно: в Пермь он умудрился привести откровенную халтуру. В Перми — немало красивейших домов и памятников архитектуры. Но они нигде не складываются в целостный ландшафтно-архитектурный ансамбль, потому что часть пространства взорвана и на взорванном пространстве влеплены застеклённые кубы. И от этого ужаса пермское пространство просто разрывается. Сейчас, как я себе представляю, историческая Великая Пермь раздроблена на вот такие мелкие осколки. И мы пытаемся её увидеть через эти осколки, потому что между ними пролегает какая-то чёрная тьма из безликих зданий и безвкусной новорусской эклектики. У Перми, на мой взгляд, должна быть одна очень важная и долгосрочная городская идея — это восстановление целостности своего пространства.
Егор Холмогоров
Русский обозреватель