Елена Шмелева «В поисках смысла»: Общество без фоновой культуры (ТЕКСТ+ВИДЕО)

На телеканале «Спас» в авторской программе «В поисках смысла» вице-президент Медиасоюза Елена Зелинская беседует с филологом, старшим научным сотрудником Института русского языка РАН Еленой Шмелевой.


Елена Зелинская: Здравствуйте. Меня зовут Елена Зелинская, и в эфире программа «В поисках смысла». У нас в гостях Елена Яковлевна Шмелева, филолог. Здравствуйте, Елена Яковлевна.

Елена Шмелева: Здравствуйте.

Елена Зелинская: Я вас так назвала коротко, чтобы сразу было понятно нашим зрителям, в чем будет сегодня основная тема нашего разговора. Но у вас есть еще и очень длинные регалии: старший научный сотрудник Института русского языка Российской академии наук. Вот видите, значит, есть Академия наук, есть целый Институт русского языка и научные сотрудники. А что-то в последнее время мы говорим, что наука как таковая-то не сильно нужна.

Елена Шмелева: Мне очень странно это, поскольку, вы знаете, я много езжу и много преподаю в разных странах, и выступаю на разных конференциях, и я вижу, что в мире считают, что русская филология – вообще-то, очень интересная наука, и дает интересные результаты, и нас очень ценят. Нас только не ценят в нашей стране.

Елена Зелинская: Но мир нам, вообще, не указ.

Елена Шмелева: Да, нас не ценят в нашей стране, хотя вообще-то я могу сказать, что у нас постоянно выходят очень интересные исследования, новые словари, новые книги. Но почему-то так получается.

Елена Зелинская: Елена Яковлевна, а зачем новые словари? У нас есть словарь Даля, у нас уже есть учебники русского языка, и в целом мы все свободно говорим без запинки на русском языке. Что здесь изучать?

Елена Шмелева: Вы так уверены, что все говорят совсем свободно?

Елена Зелинская: В чем предмет заботы?

Елена Шмелева: Во-первых, язык – это живой организм. Язык меняется: язык меняется во времени, язык меняется из-за разных социальных изменений, и вообще, язык отражает наш менталитет. Вот какие мы есть, такой и русский язык. Русский язык, который описывал Даль…

Елена Зелинская: Это большой комплимент для нас, скажу я.

Елена Шмелева: Конечно, русский язык лучше нас, это, безусловно, потому что его нам дали не по заслугам, я согласна, но, тем не менее, понятно, что замечательный труд «Словарь Даля» отражал язык совсем другого времени и людей совсем другой ментальности. И сейчас это очень полезный, но, скорее, исторический памятник.

Елена Зелинская: То есть к Далю нам обращаться уже бесполезно?

Елена Шмелева: Нет, почему? Обращаемся мы всегда к нему, и сравниваем, и сопоставляем. Очень многие вещи остались в языке, потому что язык – очень прочная система. Но, тем не менее, мы все время видим отличия, поэтому и есть.

Елена Зелинская: Но почему тогда вообще возникли разговоры – если говорить без шуток и моих дурацких подколов – о том, нужна филология как наука или нет? Почему мы уже дошли до того, что вынуждены защищать необходимость филологического образования, самой профессии? Почему сокращения в университете начинают именно с филологического факультета, и так далее? Как так случилось? Короче, как мы до такой жизни-то дошли?

Елена Шмелева: Это, конечно, очень трудный вопрос.

Елена Зелинская: А легких и не бывает.

Елена Шмелева: Да, я понимаю. Как мы дошли до такой жизни? Видимо, постепенно. Дело в том, что, видимо, в голове людей, которые принимают решения, живет такая схема, что мы должны все время зарабатывать деньги. Причем зарабатывать деньги не интеллектом, не умом, а тем, что, видимо, перепродать что-то. Действительно, филология для того, чтобы торговать, например, нефтью, наверное, не очень нужна, тем более тут даже по-русски можно не говорить, а по-английски контракты составлять.

Елена Зелинская: Но какая-то коммуникация все-таки необходима, видимо.

Елена Шмелева: Наверное, на таком уровне действительно достаточно на пальцах описать как-то что-то, я думаю. Мне кажется, что и для бизнеса нужно хорошее владение русским языком, но, видимо, так не все считают. Понимаете, гуманитарные науки, науки о человеке, науки познания человека, они не приносят такой, может быть, сиюминутной прибыли. То есть прямо сейчас мы этим деньги не заработаем. Но вообще-то давно известно, что общество, которое не вкладывает деньги в гуманитарные науки, получает просто оболваненных людей, людей, не думающих о жизни, людей, не умеющих выразить свои мысли. И это такая деградация очень быстрая.

Елена Зелинская: На самом деле, мы с вами обсуждаем какой-то гипотетический случай, потому что вы сейчас стали говорить: «А если не вкладывают».

Елена Шмелева: Мы же не знаем, почему.

Елена Зелинская: Я не могу припомнить в истории человеческой цивилизации того момента, когда гуманитарные науки вдруг оказались кому-то не нужны, просто не могу припомнить такого периода. Вы можете?

Елена Шмелева: Нет, я не могу, потому что то, что мы знаем и про античность, и про Древний Рим, все время были философы. Они действительно были бедные, бродячие философы, но, тем не менее, были философские школы, были богословские школы. Это же тоже гуманитарная наука. Наука была при монастырях или в университетах. Всегда все университеты начинались именно с гуманитарных факультетов. Поэтому если сейчас уничтожить гуманитарное образование, к чему, в общем-то, все идет…

Елена Зелинская: А вы реально чувствуете, что к этому идет?

Елена Шмелева: Понимаете, начинается все со школы, давайте говорить так. Еще до университетов все-таки, сколько бы мы ни ругали школы, ни говорили, что у нас не так и не сяк, каждый родитель может рассказать какие-нибудь плохие истории про школу, тем не менее, все-таки основным инструментом просвещения, кроме семьи, является школа. Давайте тоже честно скажем, что не во всякой семье есть книги, не все родители могут сами научить своих детей, и все-таки очень большая часть образования перекладывается на школу нашего просвещения.

Елена Зелинская: Это естественно.

Елена Шмелева: Но это естественно, да. Даже я вам приведу такой пример. Скажем, русские дети, которых родители увезли за границу, и в семье с ними говорят по-русски, у них хороший разговорный русский язык. Но если они учились в школе где-нибудь в Америке или в Германии, у них язык, на самом деле, очень бедный, бытовой. Мы занимаемся исследованием таких детей двуязычных, потому что большая часть…

Елена Зелинская: Я никогда об этом не думала. Такие наблюдения уже есть?

Елена Шмелева: Есть. Есть про это книги, есть статьи. Потому что большую часть нашего даже языка мы приобретаем в школе. Дома с родителями мы с вами не будем говорить ни про устройство клетки, ни про закон сохранения энергии. Они просто не знают этих слов по-русски, они не знают слова «склонение» или «спряжение», а это на самом деле важная часть русского языка, это те слова, которым мы учимся в школе из учебников. И если наше школьное образование сводится тоже к какой-то исключительной прагматике, и у нас не будет литературы… Что сейчас очень волнует – то, что уменьшают часы на изучение литературы, причем резко уменьшают часы.

Елена Зелинская: Да. И волнует не только это. Я помню несколько лет, когда я в Общественной палате была в составе Комиссии по культуре, то чуть ли там не все усилия, и, я считаю, очень справедливые и правильные, мы потратили на то, чтобы защитить право школьников писать сочинения.

Елена Шмелева: Да, конечно, это связанные вещи. Это, с одной стороны, литература, которая все-таки еще во многом учит и истории, потому что ведь именно из классической литературы, на самом деле, мы больше всего знаем про войну с Наполеоном. Из «Войны и мира» больше детей знают даже, может быть, чем из истории. Пусть это литературная история, тем не менее.

Елена Зелинская: Я вам признаюсь, что французскую историю, я небольшой в ней специалист, знаю только по романам Дюма.

Елена Шмелева: Конечно, конечно. Пускай строгие историки нам скажут, что все было не совсем так, тем не менее, очень большое число нашей информации о мире мы получаем из литературы, и об истории, и о культуре, какие-то, и, в конце концов, какие-то нравственные посылки… Все-таки именно в советское время все признают, что ровно изучение русской литературы помогло все-таки многим людям сохранить какие-то представления о добре и зле.

Елена Зелинская: Без сомнения, конечно.

Елена Шмелева: А я вам скажу так, что я выросла в нецерковной семье, и я сейчас понимаю, что, может быть, многое там не канонично, но, тем не менее, я стала читать Евангелие после «Мастера и Маргариты».

Елена Зелинская: Но вы не первая. Очень многие люди…

Елена Шмелева: Да, конечно. Я имею в виду, что это очень типичная вещь.

Елена Зелинская: …именно после прочтения Булгакова задумались об этом.

Елена Шмелева: Да, я подумала: «Почему же я об этом не знаю?». Это такая часть, для меня выпавшая, была моего образования.

Елена Зелинская: Я в этом смысле отношусь очень терпимо и снисходительно к тому, что там есть иные точки зрения. Они должны быть, конечно, о том, что там все и неправомерно, и неправильно.

Елена Шмелева: Да, но, тем не менее, все-таки он был сыном профессора духовной академии.

Елена Зелинская: Колоссальная заслуга, раз уж мы на эту тему заговорили, заключается в том, что очень многих людей она подтолкнула к тому, чтобы обратиться, собственно говоря, к первоисточнику.

Елена Шмелева: Да, я подумала: «Почему же я это знаю в пересказе? Надо прочитать». И очень многие вещи, сцены из «Воскресения», хотя сам по себе роман, тоже можно спорить о нем. Но, тем не менее, тоже сцены там пасхальной службы. Понимаете, очень многие вещи мы узнавали из художественной литературы, и если сейчас так срежут литературу и оставят какие-то пересказы, необходимые для ЕГЭ, то есть перечислим героев, перескажем викторину, краткий пересказ «Война и мир» на 10 страницах. Сейчас такие есть в Интернете, можно скачать, пожалуйста. Пришла Наташа, вышел Пьер, вот такой рассказ. Но просто мы действительно потеряем какую-то основу, нас объединяющую на самом деле во многом. Все-таки русская литература во многом была еще и каким-то цементирующим, объединяющим нас всех предметом, потому что все-таки есть еще ведь большая часть фоновых культурных знаний, тоже об этом говорят всегда филологи.

Почему нам труднее, например, разговаривать с иностранцами, даже если мы хорошо знаем, скажем, английский или французский язык? Потому что у нас нет этого общего детства, общей школы, и мы не можем что-то процитировать, назвать, нам надо объяснять. То есть мы все время что-то скажем, пошутим, процитируем, и думаем: «Ой, да, этого не знает, надо объяснить». И очень большая часть теряется в коммуникации. Но, на самом деле, и мы не понимаем многое из того, что они говорят.


Елена Зелинская: Я вам могу привести пример. У меня в одном из рассказов появляется в качестве героя Гай Фокс. Довольно известная в английской истории личность, и известна даже и тем, кто не знает английской истории. Там эта маска.

Елена Шмелева: Да, что чучело. Да, маска.

Елена Зелинская: Маска Гая Фокса сейчас снова вошла в общественный оборот, потому что использовалась молодыми американцами во время этой акции «Occupy Wall Street». Где-то появился этот образ, и я показываю литературному редактору, филологу, и он мне говорит: «Все хорошо, но дело в том, что английская литература и история не является для нас фоновой».

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: «И если ты, так сложилось, хорошо знаешь это, и для тебя это фоново, то это не значит, что это для всех».

Елена Шмелева: Да, правильно.

Елена Зелинская: «И если ты упоминаешь этого Гая Фокса, ты, пожалуйста, сделай так, чтобы было понятно, откуда он пришел, как он возник, и почему герои, вообще, заинтересовались этой фигурой, потому что контекста, который возникнет у любого англичанина сразу – парламент, пороховые бочки и все прочее, – его нет в сознании русского читателя.

Елена Шмелева: Совершенно правильно, но зато в сознании русского читателя, если мы говорим, что эта девушка как тургеневская девушка, или, скажем, это какой-нибудь Евгений Онегин или Печорин, мы предоставляем, что это за молодой человек.

Елена Зелинская: Или «спит, как Рахметов», например.

Елена Шмелева: Да, или «спит, как Рахметов», что уж сейчас никто не знает, это только мы с вами, седые дамы, помним.

Елена Зелинская: Кто здесь у нас седой?

Елена Шмелева: Да, мы молодые, конечно, но все-таки. Но сейчас постоянно сталкиваешься с тем, что, скажем, я читаю лекции в РГГУ, в Российском государственном гуманитарном университете в Институте лингвистики, куда приходят, вообще-то, подготовленные дети. И, тем не менее, сейчас все меньше цитата познается, я это вижу. Просто у нас есть привычка что-нибудь процитировать, и это нас всех объединяло. Если кто-то говорил: «Мороз и солнце, день чудесный», все понимали, откуда это. А теперь студенты так смотрят и думают: «Какой мороз? Какое солнце? О чем это?».

Елена Зелинская: На моих глазах мой приятель, разговаривая с молодой сотрудницей, объяснял ей, как в Петербурге добраться с одной улицы на другую, и, в том числе, упомянул улицу Очаковскую. И так в контексте, разговаривая, говорит: «Это угол Очаковской и Покорения Крыма».

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: И я рассмеялась. А она сказала: «Что вы, что вы, Иван Иванович? Там совсем другая улица».

Елена Шмелева: Конечно, это постоянно мы с этим сталкиваемся. И на самом деле мне кажется, что это очень жалко, потому что я считаю, что меняется, наверное, набор общих цитат, но у нас не появились новые общие цитаты.

Елена Зелинская: Меняется фоновая культура, но появляется новая фоновая культура.

Елена Шмелева: Понимаете, да, она, наверное, появляется, но сейчас – и это тоже не мое наблюдение, это исследовали просто многие люди, – что сейчас у нас нет такой общероссийской фоновой культуры. Она сложилась в какой-то момент. Это были цитаты из классики, которые все учили в школе, это были цитаты из кинофильмов, таких: Гайдая, Рязанова – которые все смотрели, это были песни некоторые.

Елена Зелинская: «Руссо туристо, облико морале».

Елена Шмелева: Да. Это был какой-то набор песен эстрадных. То есть там не только высоколобые, не только очень интеллектуальные цитаты, это цитаты из анекдотов, но они были общие.

Елена Зелинская: «Россия – родина слонов». Это я напоминаю вам ваше исследование об анекдотах.

Елена Шмелева: Да. Но они были общими. А сейчас в каждой компании, наверное, есть какой-то набор своих цитат.

Елена Зелинская: Может быть, в каждом сословии, ведь сейчас на наших глазах формируется сословное общество, чего, в принципе, раньше не было.

Елена Шмелева: Даже, кажется, и сословий, вроде бы, нет, потому что, скажем, я поговорила с разными молодыми людьми, но даже, скорее, принадлежащими к одному кругу, такое московское студенчество. Они смотрят очень разные фильмы, они читают разные книги, если вообще читают, в основном, не читают. Единственное, что реклама. Вот рекламу, пожалуй, все знают.

Елена Зелинская: Я как «интернетовский жук» хотела задать вам следующий вопрос, давно он меня интересует. Конечно, изменения всегда в языке идут, но мне кажется, что в последнее время скорость изменений должна была вырасти. Как вы это ощущаете? Этот темп роста количества изменений или объема изменений. Как правильнее сказать?

Елена Шмелева: Как угодно. Вы знаете, тут сложно сказать. Изменения идут такими периодами. Конечно, перестройка, такая языковая свобода, просто огромное количество новых слов, огромное количество заимствованных слов, огромное количество изменений стилистических, то есть когда пошла раскованная речь с экранов, и начались как раз, конечно, слова и грубые, и иногда обсценные, то, что недопустимо было.

Елена Зелинская: Да, многие считают, что даже избыточная раскованность и свобода.

Елена Шмелева: Безусловно. Сейчас, на самом деле, некоторое упорядочивание этой языковой стихии, потому что, видимо, люди устали, и сейчас не столько появляется.

Елена Зелинская: То есть мы вышли на какую-то платформу, и ее обживаем?

Елена Шмелева: Да, на какую-то платформу, чуть-чуть мы на ней разбираемся сейчас. То есть часть заимствования, скажем, уходит, часть как-то обрусела, получила русские предлоги, суффиксы?

Елена Зелинская: Что ушло, например?

Елена Шмелева: Довольно много технических и каких-то экономических слов. Они, может быть, употребляются, но в очень узкой области.

Елена Зелинская: Они ушли вместе с экономикой?

Елена Шмелева: Они ушли в узкую область, они ушли из общественного обсуждения, когда они вышли в широкое.

Елена Зелинская: Да, когда была экономика, ее горячо обсуждали.

Елена Шмелева: Видимо, да.

Елена Зелинская: Она исчезла, чего обсуждать? Нет слов, понятно. Слова стали не нужны.

Елена Шмелева: Да. Компьютер, все к нему привыкли, и тоже осталось сколько-то компьютерных слов, остальные ими пользуются.

Елена Зелинская: Они обрусели практически.

Елена Шмелева: Они обрусели, мы к ним привыкли. А какое-то число таких специальных слов, оно именно у компьютерщиков. То есть нам оно уже не нужно, обычным пользователям или юзерам. Сейчас, на самом деле, некоторые откаты от такого грубого стиля.

Елена Зелинская: Я вам сейчас тоже приведу пример. Мы с моим приятелем зашли недавно в книжный магазин, и просто листали красивые альбомы, в том числе, перед нами лежал альбом с иллюстрациями на тему «Алхимия». Он взял в руки, и по привычке пошутил: «Алхимия для чайников», и я вдруг поняла, что шутка старомодная.

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: Слово «чайники» уже не остроумно, не смешно, не греет. Так? А ведь когда-то это же было…

Елена Шмелева: Какая хорошая игра слов «чайник не греет». Надо запомнить. Но просто это известно, что жаргон вообще очень быстро сменяется, поэтому я это обсуждала тоже и со студентами, и со школьниками. Так им кажутся смешными родители или учителя, когда они пытаются говорить молодежным жаргоном, потому что это все равно будет жаргон не их, а жаргон молодости родителей, который им кажется просто каким-то очень странным.

Елена Зелинская: Еще смешнее, когда взрослый человек старается приспособиться к речи ультрамодной.

Елена Шмелева: Да. И все равно так не будет.

Елена Зелинская: Все равно у него не получается. Искренности не хватает.

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: Слово же должно прорастать из жизни. Если оно из твоей жизни и из тебя лично не выросло, то оно не органично для тебя, так ведь?

Елена Шмелева: Да. Поэтому сейчас потише стало, более-менее стабилизировалось. Но при этом, конечно, почему я согласна, что скорость меняется – это, конечно, Интернет. Потому что если раньше какое-нибудь словечко появлялось, скажем, в Москве, то пока оно дойдет до Владивостока, эти региональные слова до нас практически не доходили. Сейчас все сидят на одних и тех же сайтах, форумах.

Елена Зелинская: Но, Елена Яковлевна, ведь это тогда и должно создавать эту общность, этот общий фон.

Елена Шмелева: Словечки, может быть, и появляются.

Елена Зелинская: Если мы все вместе читаем в Интернете одни и те же сайты, обсуждаем одни и те же события, используем для этого одни и те же мемы. Это же должно создать эту фоновую культуру.

Елена Шмелева: Пока она что-то плохо создается. Мне кажется, что все-таки для создания фоновой культуры должно быть что-то большее. То есть должны быть все-таки не только эти сиюминутные словечки, которые живут, на самом деле, как правило, недолго, из них одно останется в языке.

Елена Зелинская: Елена Яковлевна, это не словечки.

Елена Шмелева: А что это?

Елена Зелинская: Это тоже смыслы.

Елена Шмелева: Смыслы, но это смыслы очень часто преходящие. Все-таки литература – это была, что называется, «вечные ценности», и эти вечные ценности, они больше цементировали, как-то больше объединяли нас. Во-первых, все равно будет часть людей, у которых это будет развивать отталкивание, весь этот интернет-язык и эти мемы. Все-таки это не 100%-ный охват.

Елена Зелинская: Но не надо преувеличивать и считать, что литература нам обеспечивала 100%-ный охват.

Елена Шмелева: Вы знаете, почти 100%-ный из-за школы. Почти 100%-ный был набор произведений, которые все-таки учили наизусть. Стихов.

Елена Зелинская: Да, «Луч света в темном царстве».

Елена Шмелева: Да, названия. «Отцы и дети», по крайней мере, название все знали, могли с ним шутить.

Елена Зелинская: Это так, но я также хорошо помню, что в советское время одной из самых обсуждаемых тем было то, что это насильственное внедрение в голову каждого школьника одинаковых литературных образов вызывает у него только отталкивание, и на самом деле своего эффекта не оказывает. Помните эту тему?

Елена Шмелева: Было, помню, конечно. Я сама, наверное, также считала и также говорила.

Елена Зелинская: А теперь?

Елена Шмелева: А сейчас я, опять-таки, не хочу сказать, что я сторонница советского образования, потому что там было очень много идеологии и часть просто… Очень много литературы мы читали в самиздате, поэтому она просто не доходила до людей, то есть до единиц доходила. Но, тем не менее, сейчас я думаю – может быть, потому что стала старше, – что, например, хорошо знать какое-то количество хороших стихов наизусть. Раньше, между прочим, много учили наизусть и в гимназиях…

Елена Зелинская: Да, это правда.

Елена Шмелева: …и это было совсем не вредно. Считать, что все можно посмотреть в Интернете и найти… Да, сейчас мы быстро найдем цитату, но, во-первых, она не всегда правильная, это я тоже хочу сказать, что надо перепроверять то, что вы там найдете. Но, во-вторых, это так же, как сейчас жалуются математики, что перестали учиться считать.

Елена Зелинская: Недавно прочитала в нелюбимом вами Интернете, что…

Елена Шмелева: Не в нелюбимом, я не такой обскурант.

Елена Зелинская: Понятно. Прочитала, что в Британии запретили школьникам использование калькуляторов.

Елена Шмелева: Да.

Елена Зелинская: И это, конечно, на мой взгляд, абсолютно разумно. Если им удастся это обеспечить… По всей, наверное, стране не удастся, но где-то, по крайней мере, удастся оградить.

Елена Шмелева: Наверное, в хороших частных школах это сделают. Почему в британских школах хороших – я преподавала в британской школе, – хорошая школа – это та школа, в которой есть латынь. Вроде бы, зачем современным детям латынь?

Елена Зелинская: Но также повторюсь, в Интернете сейчас активно обсуждается этот, я бы сказала тоже устаревшим словом, наезд на филологические науки, в том числе, сокращают в университете и обучение греческому языку, как бы за ненадобностью. Я сама участвовала в дискуссии, где мы обсуждали, а зачем вообще современному человеку мертвые языки. Собственно, вы знаете, я-то в этом смысле человек жестокий, я считаю, что если вообще такой вопрос ставится, если человек ставит такой вопрос, значит, я уже никогда не смогу ему этого объяснить.

Елена Шмелева: Надо пытаться. Единственное, чем мы можем помочь – это просвещением, то есть надо все равно объяснять.

Елена Зелинская: Так объясните, пожалуйста.

Елена Шмелева: Поскольку сейчас все меряется успехом в жизни… Известно, это, между прочим, не русская ценность, не исконно русская ценность. Специалисты по русской картине мира отмечали, что у нас успех никогда особенно раньше не ценился, и у нас, например, неудачник было хорошее слово, потому что он человек хороший, просто удачи не было.

Елена Зелинская: Бедность – не порок.

Елена Шмелева: Да. Но сейчас поэтому используют слово «лузер», которое гораздо более жесткое. Это ты сам все потерял. Не тебе удача не улыбнулась, а ты сам никуда не годишься.

Елена Зелинская: Факультативно задам вам вопрос. Мы вернемся сейчас к этому. Я часто об этом думаю, что эта замена каких-то наших русских представлений, русских слов на иностранные, такой происходит шифт… Я заменила это слово.

Елена Шмелева: Да, я понимаю.

Елена Зелинская: Такой происходит шифт немножко в сторону. Например, когда появилось слово «киллер»…

Елена Шмелева: Конечно, это не то, что убийца, это профессия такая почитаемая.

Елена Зелинская: А помните «убивец»? Это же еще…

Елена Шмелева: Да, конечно. И представьте себе, человек о себе говорит: «Мой папа – убийца». Невозможно сказать. А «мой папа – киллер» в каких-нибудь романах я могу себе представить. Так же и с лузером.


Елена Зелинская: Но это меняет, сдвигает…

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: …я нашла, наконец, русское слово, – сдвигает акценты, и где-то облегчает смысл, где-то, наоборот, его утяжеляет, как со словом лузер.

Елена Шмелева: Да. Это я, конечно, ушла в сторону. Если говорить про успех, то опять-таки в той же Британии просто провели социологическое исследование выпускников школ, у которых была латынь, и выпускников школ, в которых не было латыни. И оказалось, что именно выпускники школ, которые серьезно учили латынь пять лет, занимают гораздо лучшие места в общественной иерархии, в политике, бизнесе, то есть они добились большего успеха.

Елена Зелинская: А в чем смысл? В чем фишка?

Елена Шмелева: Фишка в том, что люди, во-первых, то, что я говорю «учить наизусть». Надо иметь много знаний, такой багаж знаний, и тогда ты легко можешь произвести этот самый шифт, переключить эти знания на что-то другое. Известно, что человек с хорошим образованием быстрее научится чему-то другому. Сейчас постоянно появляются новые профессии, какие-то новые неисследованные области. Ты должен переучиться. Сейчас надо научить людей как-то переключаться, переучиваться, потому что очень часто просто образование – мертвый багаж. Но выясняется, что чем у тебя этого багажа больше, тем ты быстрее умеешь переключаться. Собственно, когда-то про это писал еще Александра Исаевич Солженицын: «Мы всегда преклонялась перед народом, как люди все умеют делать, но в лагере выяснилось, что интеллигенты быстрее научились и дрова пилить, и кирпичи класть».

Елена Зелинская: Есть более классический пример – это декабристы. Не обсуждая их вклад в историю, который сейчас подвергается сомнению, когда они оказались в Сибири, в ссылке, и их семьи, их жены, оказалось, что они и смогли приспособиться, и принести довольно много пользы тем небольшим городам, где они оказались по жизни.

Елена Шмелева: Да, потому что знания дают такое умение овладеть новыми областями просто. И поэтому мне кажется, что все равно и наши школы должны давать именно знания, а не только, как сейчас это модное слово, компетенция…

Елена Зелинская: Эффективность?

Елена Шмелева: И эффективность, и компетенция состоит в том, что надо быстро уметь найти что-нибудь в Интернете.

Елена Зелинская: Что плохо лежит.

Елена Шмелева: Это еще лучше. Такая эффективность поощряется.

Елена Зелинская: Вы знаете, я недавно, раз уж мы так заговорили об этом, беседовала с молодым человеком. Он выпускается в этом году и выбирает, куда ему поступать, и его родители попросили меня с ним поговорить, с тем, чтобы как-то помочь молодому человеку посмотреть в этой части, в которой я разбираюсь. И я ему задаю сходу первый вопрос, говорю: «Скажи, пожалуйста, что бы ты хотел делать? Представь, что бы ты хотел в жизни делать вообще?». Он говорит: «Я как все, наверное – сидеть дома и получать много денег. Все же об этом мечтают?». Я говорю: «Значит, это вопрос спорный насчет того, что все мечтают, но просто давай за скобки эту тему вынесем, потому что там большой конкурс в этом месте».

Елена Шмелева: А еще лучше сидеть дома, ничего не делать и получать много денег. Это тоже хорошая тема.

Елена Зелинская: Да, но и там большой конкурс. «Давай просто будем говорить о том, что ты мужчина, и тебе все-таки придется раз месяц приносить зарплату, и покупать детям обувь, куртки, и что-то класть им в тарелки. Все-таки будем исходить из этого в выборе твоей профессии». В мои цели не входило воспитывать мальчика, а поговорить с ним о профессии, но что меня зацепило? Мальчик из очень хорошей семьи, из очень интеллигентной, воцерковленной, и просто его родители – хорошие люди, реально хорошие, интеллигентные люди.

Елена Шмелева: Понятно, что его хорошо воспитывали.

Елена Зелинская: И такой странный результат. А вы говорите: «Набирать большое знаний, тренировать умение переключаться». Если человек считает, что самая главная цель жизни у любого: «Все об этом мечтают – ничего не делать». Я представила себе: загони меня сейчас домой на диван, чтобы я там сутками. Что бы я делала, даже если у меня на это есть деньги?

Елена Шмелева: Очень скучно.

Елена Зелинская: Да, я сдохла с тоски, наверное.

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: А вы можете себе представить?

Елена Шмелева: Нет, конечно, мои дети периодически – у меня внуки, – они мне говорят: «Не пора ли тебе, мама, посидеть с внуками?».

Елена Зелинская: И что мама отвечает?

Елена Шмелева: А мама отвечает, что «вечером, да, я посижу, но сейчас я еду на такую работу, такую работу». У меня пять работ.

Елена Зелинская: А что вам нравится делать?

Елена Шмелева: Все. Мне, вообще, очень повезло. Просто я считаю, что мне очень повезло. Я когда-то совершенно случайно выбрала профессию, которая мне очень нравится, и никогда об этом не пожалела. Выбрала я очень странным образом. Моя мама пришла домой с работы и принесла справочник Московского университета, и я стала его листать, и нашла отделение, тогда называлось структурной и прикладной лингвистики, на которое нужно было сдавать математику, русский язык, иностранный язык и сочинение. Я поняла: «О!».

Елена Зелинская: Вы знаете, почему я вздохнула? Я помню этот справочник, я помню эту совершенно модную профессию.

Елена Шмелева: Нет, мои родители были так против! Они говорили: «Что за идиотская профессия? Такой нет профессии».

Елена Зелинская: Нет, она была в моде.

Елена Шмелева: Может, она где-то была в моде.

Елена Зелинская: В Петербурге была. Она только появилась, это было что-то такое совсем необычное, и я, конечно, хорошо это помню, и я не рискнула, мне было не сдать математику никогда.

Елена Шмелева: А я рискнула поперек родителей. Я как раз любила математику и не любила физики. Кроме того, я не хотела сдавать историю, потому что у меня как раз советская школа отбила всякое желание сдавать историю. А тут не нужно сдавать историю, но нужно сдавать физику. И я была совершенно счастлива, никогда об этом не пожалела. Я училась, мы всегда себя называли «пажеским корпусом», у нас было, действительно, такое замечательное отделение, замечательные преподаватели, совсем не идеологизированные. Этим отличались на самом деле от общего филологического факультета. Но самое главное, что с тех пор я просто не устаю радоваться тому, что я изучаю язык. Мне кажется, что язык – это самое интересное, самое лучшее на свете.

Елена Зелинская: Давайте тогда мы с вами расскажем о вашем очень необычном исследовании – об изучении анекдотов.

Елена Шмелева: Да, я уж тут вам сознаюсь, что я иногда стесняюсь того, что меня представляют, как главного специалиста по анекдотам…

Елена Зелинская: А я так вас и не представила. Заметьте, я…

Елена Шмелева: А я таким являюсь.

Елена Зелинская: Расскажите нам какой-нибудь анекдот.

Елена Шмелева: Анекдот по заказу не рассказывают, анекдот должен быть вписан в разговор.

Елена Зелинская: В контекст разговора, иначе он не звучит.

Елена Шмелева: В контекст разговора, а иначе он совершенно не звучит. Я как раз не люблю, мне часто в передачах говорят: «Расскажите анекдот». Я говорю: «Это неправильно. Анекдот смешной именно в зависимости от того, в какой мы ситуации находимся, и о чем был предыдущий разговор, а иначе это неинтересно». Вообще, анекдот, вы знаете, – это такое свидетельство здоровья народа, потому что, во-первых, анекдот снимает агрессию. Мне тоже часто задают вопросы про, скажем, национальные анекдоты, что, может быть, они обидные. Конечно, когда ты рассказываешь анекдот, надо учитывать аудиторию, понимать, что не везде все, может быть, хорошо прозвучит, но, в принципе, когда существуют именно очень напряженные национальные отношения, анекдоты обычно не появляются. Во время войны, очень редко, только специальные идеологические засылаются анекдоты. Люди сами не рассказывают, это слишком болезненно. А анекдоты – это всегда признак, на самом деле, мирных отношений, того, что мы можем так друг над другом пошутить, посмеяться.

Елена Зелинская: Давайте вернемся к последнему историческому периоду, который нас всех больше интересует. Ведь мы можем с вами видеть – вы лучше меня, наверное, это все понимаете – анекдот волнами, да?

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: И не просто даже событие их вытягивает, эти анекдоты, а скорее все общественное настроение, да?

Елена Шмелева: Да.

Елена Зелинская: Как вы эти волны можете определить за последние несколько лет?

Елена Шмелева: Вы знаете, сейчас, на самом деле, я могу сказать, что вообще-то анекдот уходит на периферию речевого общения. Анекдот и такого центрального жанра, каким он был в нашей с вами молодости, когда это был и заместитель новостей, когда мы встречались на работе или в университете, первое, что «А ты слышал новый анекдот? Я сейчас тебе расскажу анекдот». Сейчас очень редко люди при встрече, например, начинают рассказывать анекдоты.

Анекдоты ушли тоже в Интернет во многом. Уже сейчас появилось такое сочетание, раньше невозможное: «А ты читал анекдот на таком-то сайте?». Раньше это был только устный жанр. И при изменении, скажем, устности часть ушла из анекдота, потому что анекдот – это еще и артистичный жанр. Там же играет роль и интонация, и жесты, часто умение рассказать.

Елена Зелинская: А это не связано с тем, что устная речь вообще оскудевает?

Елена Шмелева: Оскудевает, да, согласна.

Елена Зелинская: И исчезновение из нее анекдота – это тоже признак?

Елена Шмелева: Да, мне тоже кажется, что это такой письменный переход общения, и в нем анекдот, конечно, тоже встречается – есть сайты и постоянно появляются новые анекдоты, – но они тоже перестают быть цементирующим, объединяющим событием. Раньше, опять-таки, этот новый анекдот ходил по всей стране, и все его друг другу пересказывали, рассказывали, наверное, за два дня он становился всем известен, а сейчас на каком-то сайте появился анекдот, кто-то его прочитал, кто-то не прочитал. Они тоже не являются таким источником цитат, например. Из новых анекдотов практически нет цитат, общих цитат, таких, как «Родина слонов», или «белая и пушистая», или «тенденция, однако». Это все старые анекдоты.

Елена Зелинская: Я даже задумалась и примолкла, заметили?

Елена Шмелева: Правда. Вы стали вспоминать?

Елена Зелинская: Нет, я стала думать, какие анекдоты я слышала в последнее время.

Елена Шмелева: Но чтобы вам именно рассказали. Вы пришли на работу, скажем, сказали: «Слышала новый анекдот?». Нет, я спрашивала молодых людей, они тоже говорят: «Да, мы любим анекдоты, но, в основном, старые, которые родители еще рассказывали».

Елена Зелинская: Или то, что печатаются в газетах, не буду называть, как дурной пример я не буду приводить, – это какие-то перепевы каких-то пошлых шуточек типа «теща», «муж из командировки», и тут все как-то не сильно смешно.

Елена Шмелева: Не смешно все равно.

Елена Зелинская: Да. Но остро политических анекдотов я могу вспомнить много.

Елена Шмелева: Правильно, потому что остались такие, как бы, сиюминутные анекдоты.

Елена Зелинская: Вот вам, пожалуйста, сходу анекдот в тему.

«Дочка президента поступает в высшее учебное заведение. Конкурс – 40 институтов на одно место».

Елена Шмелева: Да, конечно, такие анекдоты есть, но, как правило, это анекдоты, которые реагируют на сиюминутные события. Как правило, кто-нибудь из политиков что-нибудь сказал…

Елена Зелинская: Ну, не скажите. Этот анекдот, он не сиюминутный, он про вечную ценность.

Елена Шмелева: Этот, наверное, про вечную ценность. Но очень часто кто-то что-то скажет, эта цитата обыгрывается в анекдоте, или происходит какой-нибудь снежный завал или пожар, и появляется анекдот по этому поводу, но живет он не очень долго.

Елена Зелинская: Скорее, это шутка, или, как говорят наши молодые коллеги по Интернету, постмодернистский стеб.

Елена Шмелева: В общем, да. Нет, это хороший, действительно, анекдот.

Елена Зелинская: Потому что анекдот – это художественное произведение.

Елена Шмелева: Именно.

Елена Зелинская: В нем обязательно есть завязка, в нем есть кульминация и разрешение.

Елена Шмелева: Разрешение, и эта пуанта, как правило, эти фразы, которые потом входят в цитатный фонд в самых хороших…

Елена Зелинская: В лучших случаях.

Елена Шмелева: …да, в лучших случаях.

Елена Зелинская: То, что мы наблюдаем – скорее, просто остроумная шутка.

Елена Шмелева: Шутят люди, люди шутили всегда, но сам жанр анекдота в современном смысле слова, он ведь довольно недавний.

Елена Зелинская: Вы знаете, я вам расскажу, со мной недавно был такой случай. Меня пригласили на программу в качестве эксперта, и не буду рассказывать, чтобы не было никаких аналогий, чтобы они поняли, про что я говорю, и не хочу говорить как-то дурно ни о ком, тем более о коллегах.

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: Но, тем не менее, передо мной в зале сидело 20, допустим, молодых людей, по виду студентов, и, видимо, не худших все-таки отбирали. И им нужно было коротко ответить на какой-то вопрос, в том числе, высказаться «за» или «против» и объяснить свою позицию. Я слушала сидела. И, вы знаете, на третьем-четвертом я начала прислушиваться реально, потому что я поняла – ни один из них не в состоянии сформулировать законченного предложения. Они готовы сказать «да» или «нет», и в целом я соглашалась с их точкой зрения, она мне казалась разумной и обоснованной, сама точка зрения. Но сформулировать, почему он придерживается этой точки зрения, аргументировать эту точку зрения, и даже доказать ее в споре не смог ни один корявый суконный язык.

Елена Шмелева: Вот мы и вернулись с вами к тому, с чего начали – зачем нужна литература, зачем нужны сочинения.

Елена Зелинская: Но пока-то никуда это не делось.

Елена Шмелева: Во-первых, ее стало все равно гораздо меньше. Сочинения пишут гораздо меньше, потому что к ЕГЭ там есть некоторая часть эссе, но все-таки то, как писали сочинения постоянно…

Елена Зелинская: Не переставая, да.

Елена Шмелева: …не переставая, этого нет. Я не любила сочинения, скажу вам честно, но сейчас я понимаю, что это мне многое дало…

Елена Зелинская: Я-то любила, а вот мои дети не любили.

Елена Шмелева: …потому что выразить свою мысль – это очень важно. Кроме того, есть еще одна вещь: сейчас очень упало, понизилось понимание текста, а это, кстати, нужно в любой специальности. Я это говорю своим этим.

Елена Зелинская: Ой, Елена Яковлевна, я вам скажу больше того.

Елена Шмелева: Длинный текст просто неспособны прочитать.

Елена Зелинская: Я регулярно пишу большие тексты, колонки пишу, и я в последнее время начала понимать, что мне приходится объяснять то, что я считала заведомо понятным, не нуждается в объяснениях вообще, и априори ясно всем. То есть если раньше мой текст состоял из каких-то ассоциаций, аллюзий, внедренных каких-то цитат, сейчас это практически невозможно. Никаких аллюзий, ты должен очень точно сказать, что ты имеешь в виду.

Елена Шмелева: А еще лучше короткими предложениями, потому что я заметила, что длинные предложения уже непонятны.

Елена Зелинская: Да.

Елена Шмелева: Почему надо читать Толстого, иначе будет тебе непонятно.

Елена Зелинская: Точка с запятой – это редчайший знак просто. Но вы знаете, я размещаю колонку, и приходит огромное количество комментариев. Люди «за» высказываются, «против», чаще всего «против», потому что люди, которым «за», им чего писать? Это и так понятно. Но вот что любопытно. Я время от времени проглядываю, что пишут. Любопытно не то, что кого-то не устраивает моя точка зрения, на здоровье, для этого, собственно, и есть.

Елена Шмелева: Это нормально.

Елена Зелинская: Беда в том, они, в принципе, не понимают, про что я говорю, просто про что.

Елена Шмелева: Да.

Елена Зелинская: Несколько слов выхвачено, и на них человек засел и уже их критикует. И знаете, что абсолютно перестало пониматься? Сарказм. Еще практически могут понять шутку, могут понять иронию, самоиронию. Сарказм – это нечто недосягаемое, по-моему. Я даже вам приведу пример. У известной дамы проводили обыск. Я писала об этом колонку, и в заголовок вынесла фразу, которую вы поймете сразу: «За хорошим человеком не придут». Так что вы думаете, я получила колоссальную поддержку от людей, которые в комментариях писали: «Вот и правильно она указывает, за хорошим человеком не придут». Понимаете?

Елена Шмелева: Да, понятно. Нет, это такое. И понимаете, причем мы проверяли понимание письменных, но и понимание устных текстов. Если вы думаете, что сейчас мы с вами разговариваем, и это очень все понятно – нет.

Елена Зелинская: Но у нас с вами особая аудитория.

Елена Шмелева: Устные тексты… В этой аудитории – да.

Елена Зелинская: Мы с вами находимся на очень специальном канале.

Елена Шмелева: А если ты выступаешь по массовому каналу…

Елена Зелинская: … Наши телезрители – очень образованные, просвещенные люди, они нас понимают.

Елена Шмелева: Это другое дело, конечно. Просто поэтому я к вам пришла, потому что я, честно говоря, устала выступать на таких федеральных каналах или радиостанциях, где, оказывается, ты произносишь длинный текст, как кажется, все объясняешь.

Елена Зелинская: Тебя обрежут.

Елена Шмелева: Обрежут – это само по себе, безусловно. Но, кроме того, в конце поводит итог ведущий, и выясняется, что итог совершенно не соответствует тому, о чем ты говорила. То есть говорится: «Вот, как нам сказала наша гостья…», и дальше оказывается совсем другое. То есть устная речь тоже понимается так себе.

Елена Зелинская: Здесь, может быть, в вашем случае дело не в том, что он не понял, а в том, что…

Елена Шмелева: Не соответствовал.

Елена Зелинская: …итог имелся в виду уже и заранее, и так бывает.

Елена Шмелева: Видимо, да.

Елена Зелинская: Но что касается нашей аудитории, то наша аудитория самая просвещенная.

Елена Шмелева: Я поэтому к вам пришла, потому что это я знаю. Кроме того, это люди, которые привыкли читать тексты и слышать тексты.

Елена Зелинская: А вы знаете, я недавно прочитала где-то такую интересную мысль, что большая литература, великая литература складывается в тех странах, где люди владеют по определению двумя языками. Я не большой специалист, но, наверное, такие примеры есть. Но что любопытно, ведь в России все население владело двумя языками.

Елена Шмелева: Конечно.

Елена Зелинская: Оно владело русским и владело церковнославянским. Это близкие, но это все равно два языка. Я правильно это понимаю?

Елена Шмелева: Да, это совершенно правильно. И, вы знаете, даже еще одна очень интересная вещь, может быть, не все об этом знают: нас, по крайней мере, в школе всех учили, что была всеобщая неграмотность, которую ликвидировали.

Елена Зелинская: Это неправда.

Елена Шмелева: Нет, на самом деле, это взялось не на пустом месте. Была перепись, по-моему, 1904 года, где очень большая часть населения России действительно написали, ответили на вопрос, что они неграмотные. Но что это было такое? Это люди, которые учились в церковно-приходских школах, которые прекрасно, скажем, читали Псалтырь.

Елена Зелинская: Не читали, они наизусть знали Псалтырь.

Елена Шмелева: Наизусть знали, но не читали. Я имею в виду, что они читали по-церковнославянски, но, действительно, они не учились в гимназии и не умели написать, например, грамотно в соответствии с правилами орфографии текст. Поэтому они себя считали неграмотными, хотя, например, я знаю, что для многих наших современников как раз прочитать текст по-церковнославянски – это определенная трудность, понять еще при том же.


Елена Зелинская: Но когда обсуждали необходимость введения в школу основ православной культуры, я-то большой противник, потому что я считаю, что надо Закон Божий изучать.

Елена Зелинская: И церковнославянский язык.

Елена Шмелева: И церковнославянский язык, а не какие-то загадочные основы.

Елена Зелинская: Уж если говорить обо мне, я считаю, что надо изучать церковнославянский язык, который, во-первых, очень помогает в изучении русского языка, потому что очень многие вещи… Для многих школьников русский – это скучная зубрежка. Там «не», «ни», «н», «нн», потому что им непонятно, откуда взялись эти правила. Если бы немножко знали историю языка, было бы гораздо понятнее. И церковнославянский бы в этом очень помог.

Елена Шмелева: Я наблюдаю сейчас студенток, которые учатся на Факультете церковной журналистики в замечательном университете РГСУ. И там студенты – это, как правило, те, кто закончил или духовное училище, или православную гимназию, то есть это молодые девушки, которые уже имеют это церковное базовое образование. И разница между ними и студентами, которые пришли на Факультет журналистики, не имея этого знания о Священном Писании, кто даже не читал никогда это, разница радикальная. И я даже не ожидала этого. И сейчас многие преподаватели, которые впервые увидели такую концентрированную группу молодых людей, которые свободно говорят, и читают, и могут понимать службу на церковнославянском языке, они поражены этой разницей. Это отсутствие штампов в голове, отсутствие телевизионных штампов, это владение какой-то совершенно иной образной системой и умение изложить свои мысли на очень хорошем языке. И, вы знаете, даже когда мы проводим уроки, и у нас присутствуют и те, и те студенты, мы разницу замечаем мгновенно, потому что люди, которые знают церковнославянский язык, они говорят интереснее, шире, объемнее, и они при этом размышляют.

Елена Зелинская: Да, конечно.

Елена Шмелева: Но я думаю, что как раз нашей аудитории не нужно доказывать необходимость, а мы с вами, видите, как далеко зашли: начали с того, что надо защищать русский язык, а пришли к тому, что мало русского языка, надо еще и изучать церковнославянский.

Елена Зелинская: Но это же связанные вещи. И вообще, мне кажется, что есть некоторый миф, что сейчас так дети перегружены, им надо уменьшить все занятия, уменьшить нагрузку в школе. У меня тоже сейчас дети уже выросли, у меня внуки, но я с этим совершенно не согласна. Я считаю, что надо учить и литературе, и церковнославянскому языку, и русскому языку учить, как следует, и математике учить, как следует, потому что только это, только просвещение нам поможет остаться вообще-то народом и поможет нам сохраниться, потому что иначе мы просто превратимся в какую-то бессмысленную машину по торговле, качанию нефти. Не знаю, я, может быть, глупые вещи говорю, но меня это очень расстраивает.

Елена Шмелева: На мой взгляд, ваши опасения напрасны, мы ни во что не превратимся, потому что, не владея базовой культурой, и откидывая, отбрасывая от себя просвещение, мы ни в какую машину не превратимся. Даже на это рассчитывать не приходится.

Елена Зелинская: Да. Нет, не в машину, а, наверное, в телегу, не знаю во что. В машину, конечно, не превратимся. Машина должна работать.

Елена Шмелева: Мы не превратимся точно. Мы подходим с вами уже к концу нашей программы, к сожалению, и мы можем вернуться к началу. И то, что сегодня Министерство образования загадочным образом недооценивает и не понимает всю значимость для просвещения гуманитарной составляющей, вызывает у меня абсолютное удивление, потому что, казалось бы, кому как не им, так ведь?

Елена Зелинская: Вообще, мне кажется, что все-таки есть уже многотысячелетний опыт человеческой истории, есть российский опыт богатый, есть мировой опыт. Почему мы снова хотим все сделать не как все? Почему мы хотим как-то все время не как все, но в плохом, так сказать, смысле? Не в какой-то самобытности или письменности.

Елена Шмелева: Это, наверное, уже будет тема для другой программы, почему это у нас все время так получается.

Елена Зелинская: Да, следующая тема.

Елена Шмелева: Как сказал гениальный автор многих афоризмов Виктор Степанович Черномырдин: «Почему нам все время хочется как лучше, а получается как всегда?».

Елена Зелинская: Мне даже кажется, что здесь очевидно, что даже и не хочется, как лучше. Иногда мне тоже кажется, что хочется, как лучше, но не получилось, а здесь я не вижу, чтобы хотелось как лучше.

Елена Шмелева: Мотивы нам обсуждать трудно.

Елена Зелинская: Неизвестны, да.

Елена Шмелева: В чужую голову не залезешь. Но, вы знаете, что мне понравилось в этой истории? Что на моих глазах впервые за последние несколько десятилетий научное сообщество, ученое сообщество – а сегодня к ученым можно отнести даже таких людей, как я, тех, кто просто владеет русским языком – проявили необычайную солидарность. Причем даже если где-то мы и не согласны в каких-то деталях, каких-то, может быть, оценках нашего наследия и всего прочего, но то, что практически все филологи Москвы, Петербурга, и просто образованные люди объединили усилия с тем, чтобы доказать все-таки тем, кто принимает решения, что без гуманитарного образования мы просто рухнем в какую-нибудь яму – это большой шаг вперед. Как у Стругацких в их замечательном романе «Сказка о тройке», вы помните, чем, в конце концов, спасаются от тройки этих самых бюрократов молодые ученые? Они привлекают это явление – научную солидарность.

Елена Зелинская: Конечно.

Елена Шмелева: И нам удалось ее на этот раз проявить. Я считаю, что это тоже признак хорошего образования.

Елена Зелинская: Будем надеяться. И, на самом деле, все не так печально, потому что и среди молодых людей, как вы правильно сказали про этот Факультет церковной журналистики, я, конечно, ругаю, как положено, ругаю молодежь, но вообще-то есть очень много талантливых студентов у нас, которые учатся, занимаются и читают.

Елена Шмелева: У нас огромное количество молодых талантливых студентов и молодых людей, которые заслуживают хорошего образования. И я надеюсь, что мы с вами сегодняшней программой…

Елена Зелинская: Добьемся.

Елена Шмелева: …свои пять копеек, что называется, в это дело внесли, и все-таки удержим, чтобы у нас в наших лучших университетах главной задачей была все-таки не загадочная эффективность, а все-таки просвещение.

Елена Зелинская: Да, потому что только просвещение, на самом деле, может спасти нашу страну.

Елена Шмелева: Спасибо большое, Елена Яковлевна.

Елена Зелинская: Спасибо.

Елена Шмелева: И на этом я, Елена Зелинская, прощаюсь с вами. Сегодня у меня в гостях была филолог Елена Яковлевна Шмелева. До следующего понедельника. Мы не обещаем готовых ответов, мы их не знаем, но мы собираемся искать их и находить, размышляя вместе с вами. Будет день – будет поиск.

Елена Зелинская

Православие и мир

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе