Чисто по-кацки

В Ярославской области есть деревня Мартыново. Там живут и работают кацкари — кто в огородах, кто экскурсоводами, а кто экспонатами: в деревне своими силами создали музей кацкой этнической группы. У городских жителей это популярный туристический маршрут: они едут сюда посмотреть на чудных мужиков, руками, ногами и языком застрявших в своем деревенском мирке

Как в автобус с уже висящими на ступеньках пассажирами втискиваются еще пятеро, одному водителю известно. Снаружи на нас смот­рит работник автостанции — оптимистично настроенная блондинка в красном. Она водит в воздухе шариковой ручкой — от водителя в конец автобуса — видимо, пытаясь телепатически сдвинуть скомканных пассажиров, вываливающихся из передней двери. Наконец «пазику» удается закрыть двери и тронуться в путь.

Некоторые предметы быта кацкарей москвичам непонятны

«Пазик» едет из города Мышкин в деревню Мартыново, где живут кацкари — «маленькая этническая общность русского народа». Кроме жилых домов там есть музей, сувенирная лавка и даже журнал «Кацкая летопись», который издает главный идеолог кацкой «этнической общности» филолог Сергей Темняткин. Турфирмы часто включают Мартыново бонусом к экскурсиям по Угличу и Мышкину, а любители сельской экзотики едут туда своим ходом.

Знать и хранить более двух тысяч слов кацкого диалекта обязаны музейщики. Остальные кацкари употребляют далеко не все свои слова, и чем моложе, тем меньше. Зачем вообще деревенским жителям сохранять самобытность, когда все кругом интегрируются, глобализируются и с пеленок учат английский?

— На этот вопрос вам здесь никто не ответит, — говорит Николай Румянцев, работник музея кацкарей. 

И он совершенно прав. Кацкари — это не только жители деревни Мартыново, это две тысячи человек в восьмидесяти деревнях Мышкинского района по реке Кадка. Приезжих жители Кацкой волости со времен прабабушек называют «заволостными». И когда начинают «бахорить по-кацки, заволостные не больнё смустят, про што разговор». Экскурсии ведутся именно так. Впрочем, заволостные москвичи все понимают.

Деревенский дом: печка, прялка, швейная машинка, самодельные куклы, черно-белые фотографии бывших хозяев дома, портреты царской семьи. Городские мужчины на экскурсиях плакали, вспоминая своих матерей и бабушек, местные продукты вместе с сувенирами раскупались с лету. Кацкая волость поставляет в музей продукты на продажу: работают тут 20 человек, а зарабатывают на туристах все две тысячи кацкарей.

— Торим в следующую комнату, — зазывает экскурсовод Елена Великолепова.

— Торим, — радостно отзываются заволостные.

 Изначально о продаже впечатлений и продуктов натурального хозяйства речи не было: музей создавался в образовательных целях. Еще в 80−е Сергей Темняткин с группой единомышленников начал собирать фольклор и диалектизмы родного края. С начала 90−х стала выходить газета «Кацкая летопись», возникли Кацкие чтения, и за мартыновскими краелюбами потянулись жители других деревень, решившие не терять родную речь и традиции.

— Так получилось, что мы начали преподавать кацковедение в школе: речь, географию, этнографию, — рассказывает Темняткин. — В 2000 году один из домов был выставлен на продажу. Хозяйка его, сельская учительница, перебиралась к дочери в город. Вот мы и решили в этом доме организовать этнический музей. Потом к нам туристические организации начали обращаться с просьбой принять экскурсии. Когда первый автобус приехал, мы, честно говоря, растерялись: не знали, что говорить, что делать. Но потихоньку выработались программы.

Теперь в музейный комплекс входит пять домов вместе со старой школой. В Мартыново ездят за опытом из Переславля-Залесского, Вологды и других поселений, обнаруживших, что их житье-бытье нынче в моде.

Простой деревенский дом стал музеем

После экскурсии и перед деревенским обедом туристам показывают представление — коменничанье: старики пытаются женить своего сына на одной из москвичек. Заволостные смеются и подыгрывают. Особенно веселит их слово «говено» — антоним слова «дарома», что значит «хорошо». «Плохое» в Кацкой волости происходит от слова «говеть» — отказываться от чего-то.

В 2000 году к кацкарям наведалась экспедиция из СПбГУ и признала кацкий говор социолингвистической реальностью. То есть языком. Такой вывод был сделан в результате мини-опроса. Экспедиция ходила по деревням и спрашивала у жителей: «Вы кто?» Получив ответ «кацкари», спрашивала: «На каком языке кацкари говорят?» — и, естественно, слышала: «На кацком».

— Но я так далеко не иду, — улыбается Темняткин. — Скорее, это можно назвать говором или диалектом. Деревенские жители не задумываются, когда вставляют в речь диалектное слово. Вот мы в музее сознательно этот словарь учим и между собой стараемся только кацкие слова употреблять. Раньше мы жили в четырех километрах от Мартыново, и моя мама всегда говорила, что картошку надо «обаливать». А теперь сюда перебрались, деревня более цивилизованная. И мама говорит «окучивать», как и все. Так одно слово на моих глазах потерялось из языка.

Работники музея к исконным родным словам относятся бережно. Сергей показывает только что записанные в мобильник обороты:

— Вот, сегодня услышал: корова злая — «туфица», «должна денег, а сама дубится», «отодубилась на больничных харчах» — значит поправилась. Зачем это нужно? Вот ездили мы на сессию в Москву с директором музея Юрой Ершовым. На третий день уже почувствовали: хочется бахорить, а не разговаривать… Людям хочется верить в сказку: что есть такая маленькая страна, населенная кацкарями. И вроде все у них не так — и речь другая, и вид. Они ждут, чтоб мы бахорили, мы и бахорим.

В маленькой стране есть свои мифы и предания, они же укороны. Про летающего змея, про белую корову-солнце, которая приносит счастье. Кацкарскую ментальность Сергей объясняет на примере глагола «обызъяниться», то есть «купить». Здесь это значит «нанести себе изъян, потратиться», а русское «купить» происходит от «копить, накапливать».

Впрочем, в последнее время кацкари скорее накапливают, чем обызъяниваются. Одной картошки на туристический стол требуется до 500 кг в месяц. Приезжие, впечатленные прялками в этническом музее, интересуются, есть ли у жителей Мартыново телевизоры. На самом деле тут уже многие пользуются компьютерами.

Неподалеку от музея стоит дом старейшего жителя деревни. Михаил Алексеевич Виноградов родился в 1922 году. Он считает себя настоящим кацкарем и с удовольствием рассказал бы что-нибудь по-кацки, если бы лучше слышал. Его дочь, Валентина Бутусова, смеется:

— Да русские мы, как и все, не с Луны же свалились. И разговариваем по-русски. Может, мы такие самобытные оттого, что дорогу к нам поздно провели. Просто у нас есть некоторые слова, которых в других местностях нет. Я в Пошехонье на агронома училась, у нас девчонки из других городов тоже были, например из Гаврилов-Яма. Я их слов не понимала, а они — моих.

Многочисленным туристическим автобусам в деревне больше не удивляются. Говорят, это стимул дворы в порядке содержать, да и прибыль опять же.

Мимо меня по улице проезжают на велосипедах две девчушки лет девяти.

— Вы тоже кацкарями будете?

— Да, — нерешительно отвечают девочки.

— И разговариваете, значит, по-кацки?

— Нет, — раздражаются они и уезжают.

Столичные гости погружаются в автобус. Меня до Углича подвез Володя, музейный водитель, а по совместительству повар и актер.

Из Углича я возвращаюсь в большой город. За окном стандартный пейзаж: деревеньки, рощицы, коровы, луга. Я думаю, что сегодня «в деревню, к тетке, в глушь» — вовсе не наказание, а совсем наоборот. Ученые говорят, что это называется «фольклоризм» — сознательное обращение к народной эстетике, вторичный интерес, возвращение к истокам.

Завтра опять поеду в деревню, теперь уже в свою. Поливать огород, слушать ворчание бабушки о том, откуда у городских растут руки. Надо рассказать ей, что ее повседневная жизнь — это тренд. Или, может, сделать телешоу? 

«Огород за стеклом». 

Фото: Олег Токмаков 

 

Эксперт Online

Поделиться
Комментировать