Бернар Кушнер: неизвестная история "гуманитарной интервенции"

 В середине мая армия Шри-Ланки закончила разгром тамильских «Тигров». Президент Махинда Раджапаксе описал кампанию выжженной земли как «беспрецедентную гуманитарную операцию». Другие были более склонны называть ее катастрофой. Одним из них был французский министр иностранных дел Бернард Кушнер, который поехал в Шри-Ланку вместе с Дэвидом Милибэндом, чтобы склонить стороны, впрочем, безрезультатно, к перемирию. 

Замечание Раджапаксе было в некотором смысле намеком на то, как Кушнер повлиял на мир. Ведь именно Кушнер в большей степени, нежели чем кто-то другой, упразднил различия между филантропией и боевыми действиями. В качестве молодого гастроэнтеролога и, как он сам себя именовал, «наемника чрезвычайной медицинской помощи», он помог основать организацию «Врачи без границ» в начале 1970-х. Он озвучивал просьбы беженцев из Вьетнама в конце 1970-х, был советником Миттерана в 1980-х, способствовал пробуждению общественного негодования относительно событий в Сомали, Боснии и Руанде в 1990-х, являлся временным губернатором Косова после нападения НАТО на Сербию; потом стал самым видным из вошедших в правительство Саркози социалистов. Кушнер, возможно, не является изобретателем понятия «гуманитарной интервенции», но он являлся её символом в течение ряда десятилетий. 


Большинство французов сказали бы, что это замечательно. В стране, в которой распространено циничное отношение к политике и к элитам всех сортов, Кушнер был постоянным всеобщим любимцем с рейтингами одобрения свыше 60 процентов. Он является также любителем приключений и политическим идеалистом – человеком, наиболее близким к тому, чтобы в современной Франции играть ту же роль, которую играл в своё время А. Мальро. Его репутация устояла даже после его поддержки вторжения в Ирак. 

Однако в феврале один из самых знаменитых журналистов страны опубликовал результаты своего открытого журналистского расследования, обвиняющие Кушнера в самых различных интеллектуальных, политических и финансовых преступлениях. Пьер Пеан получил известность серией своих разоблачений: он разоблачил диктатора Жана Бедэль Бокассы из Центральноафриканской Республики, снабжавшего алмазами стоимостью миллионы франков Жискар д’Эстена, он раскопал факты сотрудничества молодого Миттерана с правительством Виши. В книге «Мир согласно К.» Пеан рассматривает ряд непривлекательных моментов карьеры Кушнера-консультанта. Что ещё важнее, он утверждает, что транснациональный гуманизм Кушнера подчинил интересы внешней политики Франции внешнеполитическим интересам Соединенных Штатов, и что гуманизм в той форме, в какой его практикует Кушнер, – всего лишь зародышевая форма неоконсерватизма. 

Книга произвела в Париже эффект разорвавшейся бомбы. Кушнер обвинил Пеана в антисемитизме и попытался сплотить знаменитых друзей для своей защиты: от Бернара-Анри Леви во Франции до Хиллари Клинтон и Кофи Аннана за границей. Газеты левых – особенно «Либерасьон» – предоставили свои колонки Пеану, в то время как «Ле Монд» опубликовала нападки на его книгу. Новостной еженедельник «Ле Пуан» провел независимое исследование заявлений Пеана и в целом подтвердил их. «Мир согласно К.» является смелой и важной книгой, хотя и несдержанной, часто несправедливой и иногда небрежной. Отчасти это нивелирует ее нападки на милитаризованный гуманизм Кушнера. Однако пока ни Кушнер, ни кто-либо из его защитников не предоставили адекватного ответа. 

Кушнер в молодости был коммунистом, но весьма необычным. Он не очень-то следовал принципам, рассматривая политические обязательства скорее как инструмент личных амбиций. «Я являюсь коммунистом и Растиньяком», - писал он в независимом коммунистическом журнале «Кларте», намекая на искавшего известность героя Бальзака. Он был немного староват в свои 28 лет для участия в событиях 1968 года, которые он расценивал как локальную гедонистическую революцию, которой «в действительности не было дела до остального мира». Той осенью он отправился добровольцем для участия в миссии Красного Креста, чтобы лечить голодных и раненых в сепаратистское отколовшееся от Нигерии государство Биафру. Медицинские работники должны были соблюдать строгий нейтралитет в районе боевых действий, но Кушнер хотел занять позицию одной из сторон. Он поддерживал представителей народа игбо из Биафры и заявлял, что многих из них можно было бы спасти, если бы мир поддержал дело, за которое они боролись. «Мы должны были устроить шум», писал он позже, «заявляя, что нигерийцы убивали детей и нападали на гражданских лиц». 

Кушнер был не единственным молодым врачом, который мыслил таким образом. К 1971 году некоторые ветераны войны в Биафре, аффилированные с больницей Божон в Париже и с медицинским журналом «Тонус», стали обсуждать организацию международного волонтёрского проекта. Кушнер присоединился к этой группе в самом начале её создания и стал ее самым заметным и харизматическим лидером. Эта группа развилась в организацию «Врачи без границ», которую описал Пол Бермэн в книге «Власть и идеалисты» (2005) как «более политизированный Красный Крест – Красный Крест, нацеленный на то, чтобы указывать политические реалии, которые создают гуманитарные кризисы». В целом Кушнер считал, что левые не должны сидеть без дела, в то время как убивают людей. Такой умственный настрой объясняется специфическими причинами: его бабушка и дедушка были убиты в Освенциме, когда ему было четыре года. Позднее он писал, что нападение нигерийских войск на больницу Красного Креста, где он работал, убедило его, что он не должен «подчиняться инструкциям бюрократов из Красного Креста – организации, которая молчала о нацистских концентрационных лагерях». Человек должен открыто столкнуться или с политической логикой ситуации, или с риском соучастия в геноциде. 

Пеан рассматривает войну в Биафре более детально (или, возможно, более конспирологически). Биафра была богата нефтью, и де Голль, Франко и Салазар поддерживали объявление этой провинцией независимости. Именно Жак Фоккар, вдохновитель тайного французского колониализма в Африке, стал инициатором вовлечения Красного Креста в события этого региона. Рейсы с военными поставками, с которыми Кушнер и его сотрудники были доставлены из Габона в Биафру, часто доставляли и оружие: их миссия была не столь нейтральной, какой выглядела на первый взгляд. Конфликт, может быть, и казался жертвам геноцидом, но точнее его было бы описывать как гражданскую войну, сопровождаемую особой жестокостью. 

Пеан рассматривает «модель Биафры» как модель гуманитарной интервенции, изобретённой Кушнером, которую он пускал в ход неоднократно. В её основе лежала стратегия использования связей с общественностью. Она состояла из трех элементов: упрощение (через постоянные апелляции к геноциду), раздувание собственной роли (с помощью средств массовой информации) и милитаризм. Одна из досадных деталей книги Пеана – это то, что она никогда не рассматривает всерьёз идею о том, что предотвращение геноцида могло быть подлинным моральным соображением, что это могло быть чем-то большим, нежели просто пропагандистская тактика. (Он вообще не упоминает бабушку и дедушку Кушнера.) Тем не менее, он прав, отмечая, что занятая Кушнером в конфликте позиция способствовала его ослеплению применительно к сложности и неоднозначности местных условий и привела его к «избирательному негодованию, которое не опиралось на рациональный анализ ситуации». 

Кушнер начал видеть геноциды везде – не только в Руанде, но также, что вызывает значительные сомнения, в Косове и в Дарфуре. Он начинает обвинять одну из сторон в гражданской войне, представляя ее олицетворением зла, а другую обелять как невинную жертву. Когда война содержала этнический или племенной компонент, то эта позиция являлась кратчайшим путём к тому, чтобы заклеймить целые народы – например, сербов или хуту – и таким образом он становился соучастником этнической демонизации, сражаться с которой была его цель. «Под влиянием его друга Бернара-Анри Леви мировоззрение Кушнера оказалось схематизированным до крайности», - пишет Пеан. - «Это был очень простой мир. Все, что следовало в этом мире сделать, - это отделить героев от негодяев, разделить добро и зло, цивилизацию и варварство, и, наконец, жертв и преступников. Это своего рода снабженная субтитрами версия американской неоконсервативной идеологии, каждую банальность в которой он рьяно поддерживал». 

В исследовании гуманитарной помощи Дэвида Рифа «Кровать на ночь», написанном в 2002 году, отмечается вводящий в замешательство талант Кушнера: он «рассказывал телезрителям примитивные басни, которых, казалось, публика и жаждала», и делается попытка объяснить эту черту: 

«Легко пародировать Кушнера. Но непонятно в любом случае, прав ли он... Если работники, оказывающие помощь, не желают, чтобы их организация стала полностью зависимой от нескольких основных доноров, какими уже являются некоторые американские неправительственные организации, то они должны привлекать внимание к своей работе посредством СМИ. Некоторые маскируют эту потребность лучше других, и лишь немногие готовы как Кушнер открыто в этом признаваться. Организации помощи занимаются бизнесом по продаже журналистам своих организаций и той нужды в помощи, которая и держит эти организации на плаву». 

Кушнер не остался в организации «Врачи без границ». Когда она стала испытывать колебания по вопросу о том, как реагировать на беженцев из Вьетнама в 1979 году, он рассорился со своими старыми друзьями и коллегами, включая президента организации Клода Малюре и Рони Браумана, который с тех пор не упускал случая кольнуть Кушнера. Кушнер превратил грузовое судно в плавающую клинику и отправился к Южно-китайскому морю, привлекая тем самым внимание СМИ. (Непосредственный медицинский эффект от этой экспедиции оспаривался.) Он создал более эффектную группу под названием «Врачи мира», надеясь на осуществление целого ряда аналогичных проектов. 

Кушнер провел последние три десятилетия в попытках конвертировать свою гуманитарную репутацию в более традиционное политическое, военное и дипломатическое влияние. В 1988 году Миттеран создал для него должность министра по гуманитарным делам. Наивысшее достижение Кушнера в этот период было теоретическое обоснование (с помощью специалиста по международному праву Марио Беттати) юридического права вмешательства – права игнорировать государственный суверенитет и вмешиваться в дела стран, испытывающих гуманитарные кризисы – которое было кодифицировано в ООН Резолюцией 43/131. Было нечто трусливое в том способе, которым была осуществлена эта мера: призыв к вмешательству в случае «стихийных бедствий и подобных чрезвычайных ситуаций». Политические пертурбации оказались в одном ряду со штормами или землетрясениями. В 1990 и 1991 годах Совет Безопасности ООН применил Резолюцию 43/131 для того, чтобы открыть «гуманитарный коридор» для курдов, бегущих из Ирака. 

Это решение изменило все. Оно сделало государственный суверенитет условным, привело к усилению милитаризации гуманизма, начало чему было положено в Сомали. Накануне вторжения в Сомали в декабре 1992 года Кушнер написал в «Ле Монд»: «Мы верим в вооруженное вмешательство международного сообщества с целью улучшить ситуацию». Пеан отмечает ярость, которой встретили это заявление. Министр обороны Пьер Жокс заявил, что Кушнер фактически признал, что «жизни французских солдат можно приносить в жертву без консультаций с министром обороны», а Рони Брауман позднее писал в замешательстве: «Впервые в Сомали мы убивали под знаменем гуманизма». Но все эти представления, которые еще пять лет назад были элементарным здравым смыслом, оказались в меньшинстве. Общественное мнение или, лучше, общественное чувство решительно поддержало позицию Кушнера. Пеан видит юридическое право на вмешательство как начало того пути, который ведет из Ирака в Сомали, в Косово, а затем опять в Ирак. И он прав. 

Роль Кушнера в Руанде была несколько иной. Идущий там фактический геноцид не привел к вмешательству. У Пеана есть особая идиосинкразия относительно Руанды, которую он подробно представил в книге «Чёрные фюреры и их белые менторы» (2005). Не отрицая насилия и геноцида со стороны хуту, он полагает, что именно тутси, изображённые Кушнером и другими сочувствующими невинными жертвами, начали войну. Он настаивает, что именно лидер тутси – Пол Кагаме – нынешний президент Руанды, бывший тогда командующий Патриотическим фронтом Руанды (ПФР) и основным собеседником Кушнера, отдал приказ о том, чтобы сбить самолёт президента Жювеналя Хабиариманы, что развязало кровавую бойню. (Расследование о причастности Кагаме к крушению 1994 года, начатое ранее судьёй Жан-Луи Брюгьером, было к негодованию Пеана тихо отложено после прихода к власти Саркози.) 

Короче говоря, Пеан обвиняет Кушнера в том, что им манипулировал ПФР. Его главное свидетельство по данному вопросу - документальный фильм 2006 года Жана-Кристофа Клотца во время пребывания Кушнера в столице Руанды Кигали, который изображает ужас Кушнера от резни, совершённой в Кибагабаге (около Кигали) на следующий день после того, как был сбит самолет Хэбиариманы. Используя свидетельства чиновников ООН и несколько очень полезных карт, Пеан утверждает, что убийства, которые Кушнер использовал как пропаганду в пользу ПФP, возможно, были совершены непосредственно самим ПФР. Кушнер объяснял, что значительное количество убитых хуту были демократами, убитыми разъярёнными толпами хуту из-за их толерантной позиции. Пеан считает, что это доказывает демонизацию хуту Кушнером. Оценить, кто прав, а кто виновен, выше моих возможностей, но, по крайней мере, Пеан терпеливо и с большой убедительностью реконструирует события. 

Что привлекло французов в Кушнере, так это его тезис о том, что гуманитарная позиция может предложить политику, порывающую с маккиавелизмом. Но, как оказалось, это не совсем так. Кушнер покинул ряды Социалистической партии, чтобы стать членом кабинета Саркози в 2007 году. До этого он был советником противника Саркози из Социалистической партии Сеголен Руаяль. 

Осуществляет ли он действительную власть на Ке д’Орсе, или этот пост – лишь трофей, полученный им за поддержку, – данный вопрос остаётся открытым. Именно Саркози, а не Кушнер помог сформулировать общую европейскую позицию по вопросам нападения России на Грузию прошлым летом. Последняя навязчивая идея Кушнера – иранская ядерная программа. 

Учитывая масштаб сдвига во всей системе национальных государств, к которому привели Кушнер и его идеология, удивительно, что почти все обсуждение книги Пеана во Франции вращалось вокруг нескольких утверждений о коррупции. Пеан же выдвигает многоуровневые обвинения. В 2002 и в 2003 годах Кушнер нанёс визиты в Бирму, оплаченные французским нефтяным гигантом «Тоталь». Поскольку в то время другие нефтяные компании бойкотировали бирманскую хунту, компания «Тоталь» была крупнейшим иностранным инвестором и работала с бирманской армией, в адрес которой были предъявлены обвинения в использовании принудительного труда. Доклад Кушнера, за который ему было заплачено 25 000 евро, призвал «Тоталь» «чётко высказываться в пользу необходимости демократии в стране», но во всех других отношениях счел её поведение удовлетворительным. Этот доклад кампания использовала для собственной реабилитации. В качестве таковой доклад и был доведён до читателей французской прессы. 

Менее известным до выхода в свет книги Пеана был факт причастности Кушнера к фантастически доходному проекту правительства Габона. В 2003 году несколько давних партнеров Кушнера, включая Эрика Данона (ныне французского дипломата в ООН), консультировали две компании – «Имеда» и «Шаги Африки», которые подписали контракты ценой в миллионы евро на исследование способов создания национальной службы здравоохранения Габона. Кушнер был консультантом обеих компаний, заработав чистых 216 тыс. евро за менее чем три года. Хотя он не занимал правительственной должности в это время, премьер-министр Жан-Пьер Раффарен назначил его главой «Эстер», квазиправительственной группы, которая управляла организацией помощи французских больниц африканским. Пеан полагает, что Омар Бонго, покойный диктатор Габона, был уверен, что купил услуги французского правительства. 

Это сложный вопрос. Нарушение ли это, зависит от того, как вы рассматриваете «Эстер» и его конституционный статус как «группу общественного интереса». Тут важен также ответ на непростой вопрос о том, как определить намерения Габона. Если Габон в действительности не намеревался создавать национальную службу здравоохранения и сделал минимум шагов в этом направлении за всё время – тогда публикация доклада может быть расценена как порочный способ предоставления высокооплачиваемых синекур друзьям. Написание «докладов» – освященный временем французский способ передачи денег политическим союзникам. Например, десять лет назад жена мэра Парижа союзника Ширака Жана Тибери была вынуждена предстать перед судом для объяснений по поводу того, как она получила 200 тыс. франков за небрежно написанный 36-страничный доклад по вопросам глобального продвижения французского языка. 

Как можно догадаться, габонские обвинения Пеана также зависят от того, как рассматривать французскую традицию перехода госслужащих в частный сектор – систему, посредством которой члены истеблишмента меняют правительственные должности на синекуры в бизнесе. В ту же неделю, когда вышла книга, Кушнер начал выдвигать аргументы в свою защиту из серии: «Все делают это». «Если вы возьмете министров, которые занимаются консультациями, - заявил он каналу «Франция-2», - то в вашем списке окажется огромное число людей». И это действительно так. За неделю он посетил Вашингтон и наведался к Хиллари Клинтон, которую тоже обвиняли в получении прибыли от ее политических связей. «Это уже четвертая книга против меня, - заявил Кушнер. – Хиллари мне сказала, что против неё было написано 25 подобных книг». 

Пеан – жёсткий и нелицеприятный автор. Его методы рассчитаны на апелляцию к человеческой психологии. Он критикует Кушнера сначала за одно, а затем за прямо противоположное: за сдачу французского суверенитета международным институтам и организациям, с одной стороны, и за действия без санкции ООН, с другой. Выявляя провалы Кушнера и несоответствие собственным идеалам, он, тем не менее, отвлекает внимание читателя от своего главного возражения против Кушнера – от возражения, касающегося уровня идеалов. Пеан – французский республиканец старого типа, голлист, которому трудно любить человечество, если это хотя бы немного противоречит интересам Франции. Он видит, и в этом он прав, что логический вывод политики Кушнера – отказ – или, по крайней мере, ослабление – национального государства в пользу международных структур: ЕС, ООН и Международного уголовного суда, не говоря уже о менее формальном суде международного общественного мнения. Он обвиняет и Кушнера, и Бернара Анри Леви (которого Кушнер называл «своей совестью») в том, что они "ненавидят голлизм и политическую философию, которую он представляет: ценности французской революции, связь с идеологией «Сопротивления», ценности национальной независимости. Они высмеивают все эти идеалы от имени англосаксонского космополитизма, базирующегося на концепции прав человека и неолиберализма, лежащего в основе неоконсервативной идеологии, к которой примкнули французские новые философы". 

На следующий день после издания книги Кушнер был наготове и предпринял контратаку в здании Национальной ассамблеи. Пеан, заявил он, обвиняет его в том, что он «персонифицирует противоидею Франции – космополитизм. Обвинения кого-либо в космополитизме в трудные времена... не напоминает ли вам о чем-нибудь? Мне лично напоминает. И я скажу вам, что эта проблема есть нечто большее, чем моя личная проблема». Пеан пришел в бешенство во время телеинтервью, когда ему предложили опровергнуть предъявленные обвинения в антисемитизме. Леви же назвал его «карликом». 

Должно ли бремя доказательств лежать почти всецело на Пеане? Является ли «англосаксонский космополитизм» тем же самым обвинением, что и космополитизм, в котором обвиняли противники Альфреда Дрейфуса? Пеан спросил в «Либерасьон», что ещё может означать понятие «без границ», если не «космополитизм»? Он процитировал статью 1985 года, которую Леви подписал cовместно с двумя другими интеллектуалами, где все трое заявили: «Конечно, мы решительно являемся космополитами. Все, что имеет вкус "почвы", беретов, народных танцев, бретонских волынок, – короче говоря, вся эта шовинистическая французскость или ура-патриотизм, – чужды нам, более того – отвратительны». Во Франции, уделяющей такое огромное внимание формальному равенству во всех областях жизни (кроме, возможно, финансов), от Пеана нельзя ждать признания, что Леви и Кушнер должны иметь право на язык, в котором отказывают ему. 

Использование Пеаном слова «braderie» - «толкучка» (которое обозначает распродажу товаров на уличном рынке по сниженным ценам) было также особо отмечено, особенно в «Ле Монд». Слово, которое неожиданно возникает снова и снова в высказываниях Пеана о Кушнере, было ключевым в нападках на Пьера Мендес-Франса, еврея и премьер-министра Франции, который пришел к власти вскоре после поражения Франции в Дьен Бьен Фу в 1954 году и почти сразу же договорился о заключении мирного договора с Хо Ши Мином и дал импульс уходу (или попытался дать импульс уходу) французов из Туниса, Марокко и Алжира. Применительно к Мендес-Франсу «braderie» подразумевало нечто вроде «распродажи». Пеан всякий раз возражает, когда еврейские группы пытаются сказать последнее слово по вопросу о том, что является геноцидом и что таковым не является. Он цитирует интервью с американским экспертом по связям с общественностью, который вдохновлял западные правительства на вмешательство на стороне Боснии в 1990-х годах. Этот эксперт заявил, что самым важным и удачным ходом с его стороны было подвигнуть еврейско-американские организации осудить действия Сербии как геноцид. Пеан расценивает открытие офиса суданской Армии освобождения в Тель-Авиве как решающий фактор в признании её доминирующей группой. Он упоминает о роли, которую сыграли Центр Симона Визенталя и Союз еврейских студентов Франции в создании французской организации «Неотложная помощь Дарфуру». 

Роль арбитра, возможно, перешла к евреям без их стремления к этой роли, но это является источником парадокса. Если геноцид (или, если быть точнее, его предотвращение) должен быть руководящим и обязательным принципом новой глобальной конституции, – неважно, писанной или неписанной, – во имя которой молодых людей могут послать убивать и умирать, то просто не может существовать никаких базированных на этничности экспертиз по данной проблеме. Как проблема истории, этики и индивидуальной совести, Холокост заслуживает привилегированного места. Но если подходить к нему как к политической проблеме, то ситуация иная. Если эта новая кушнерианская система является демократичной, то Ахмадинежад будет иметь такое же право голоса, как и Кушнер. И эта перспектива – что определения геноцида могут быть предметом дебатов, проводимых в шумном и популистском пространстве глобальной демократии или кибердемократии – вызывает большую тревогу, нежели чем словарный запас Пьера Пеана. Международный гуманизм, таким образом, открывает ужасный ящик Пандоры – чреватый тем, что Алэн Финкелькраут назвал «подстрекательством к антирасистской ненависти». 

Не обвиняя Пеана открыто в антисемитизме, Кушнер и Леви используют косвенные намёки на это, позволяющие обойти обвинения, которые он выдвигает. Нет никаких причин полагать, что, когда Пеан говорит «англосаксонский космополитизм», он подразумевает что-то иное. Во всей его книге ничто не освещено в более невыгодном свете, чем «англосаксонский» аспект идеологии Кушнера. Пеан цитирует высказывания старого друга Кушнера: «Он часто говорил, что ему жаль, что он не родился американцем». Он помещает дипломатию, проводимую в Руанде Кушнером, в контекст «операций англосаксонской реконкисты» эпохи после Холодной войны. Он обвиняет Кушнера и Джона Гаранга, лидера суданского мятежного Народно- освободительного движения, в подрыве объединенной франко-суданской стратегии противостояния «англосаксонскому экспансионизму в регионе» в начале 1990-х годов. Он видит «полное слияние действий Кушнера на Балканах с действиями американцев». 

«Англосаксонская» проблема имеет меньше отношения к капитализму, нежели к внешней политике, хотя Пеан действительно находит связь между двумя явлениями. Он одобрительно цитирует описание в «Юманите» американского мирового порядка как «права богатых и обладающих властью провозгласить себя международными полицейскими». Но он верит, что главная цель США (или англосаксов) состоит в том, чтобы «фрагментировать территории и все еще сохранившиеся национальные государства с целью перемолоть их сферы влияния и насадить племенную рознь среди их населения, устраняя тем самым конкурентов на пути к гегемонии». Американская империя для него похожа на империю «Звездных войн»: любой местный житель, думающий, что влияние империи – вещь, полезная для его собственной страны, является дураком, трусом или предателем. 

Но существует и отличный от пеановского способ рассмотреть ту роль, которую Кушнер сыграл в распространении американской гегемонии. Очень немногие из людей, которых в собственных странах считают «лакеями» и «пуделями» американского нового мирового порядка, кажутся таковыми американцам. (Включая Тони Блэра.) Нравится это или нет, но сотрудничество Кушнера с США означало не преклонение перед американской военной мощью, но скорее заимствование её в европейских интересах, которые часто являются идеалистическими. Рассмотрим интервью, которые Кушнер дал этой весной по вопросу реинтеграции Франции в военную организацию НАТО. Полное членство, заявил он в интервью «Фигаро», позволяет Франции участвовать в перспективном проектировании всех видов операций – Босния, Косово, Афганистан – к которым она всё равно так или иначе бы присоединилась. Более того, это позволило бы европейцам «легче осуществлять операции за рубежом без согласия или участие американцев». 

Кушнер поддерживал американское вмешательство в Сомали в 1992 году отчасти на том основании, что это откроет дорогу к принципиальному вмешательству в Боснии. Пеан неправ, когда видит в этом распродажу, но прав, когда видит в этом проблему. Если вмешательство в Сомали сделало вмешательство допустимым и позволило осуществить вмешательство на Балканах, то вмешательство на Балканах сделало принципиально допустимым интервенцию в Ирак. Существовали сильные аргументы и основания для того, чтобы выступить против вторжения в Ирак, но для тех, кто принимает юридическое право вмешательства и другие принципы кушнеризма, не может быть никаких принципиальных возражений. У правительства Буша было немало резонов полагать, что «международное сообщество», прежде всего в Европе, отнесется почтительно к американской дипломатии, как к курице, которая продолжает нести золотые гуманитарные яйца. Как только была подведена гуманитарная база под войну против Саддама Хуссейна – использование отравляющих газов против собственного населения, батальоны смерти, убийства политических оппонентов – все остальное, если вы приняли предпосылки Кушнера, оказывалось не относящимся к делу. Отсутствие оружия массового поражения было неудачей, но оно оказалось второстепенным вопросом, как недвусмысленно признал Кушнер, заявивший: «Американцы вели легитимную войну на плохих и неподтверждённых основаниях». 

Как выразился Пол Бермэн несколько лет назад: «Если Кушнер делал хорошие вещи, пересекая под парусом моря Восточной Азии в арендованном судне с шестью докторами... то почему нужно на этом останавливаться?» Приоритет прав человека приводит к большим военным обязательствам в опасных зонах мира, нежели большинство граждан демократических государств сочли бы благоразумным. Он также на первых порах приводит к деполитизации военных операций. Не всегда легко сформулировать то, что подразумевают французы, когда они используют слово «неоконсерватизм», Пеан вполне прав, заявляя, что неоконсерватизм – это просто кушнеризм, взятый в единстве с его логическими выводами. 

Новомодные доктрины не встречали никакого сопротивления за те два десятилетия, которые прошли после обрушения Берлинской стены. Гуманитарный интервенционизм является одной из таких доктрин. Необузданный капитализм – другая доктрина. Эти явления и их коллапс являются эпифеноменами господствующей доктрины прав человека, которую индивидуалистический Запад навязывал тогда, когда испытывал головокружение от успехов. Никто не примет прозу Пеана за прозу Литтона Стрэчи, но «Мир согласно К.» оставляет у читателя то же чувство, что и чтение главы из книги "Выдающиеся викторианцы": книга глуха к достоинствам своего героя, слишком обстоятельна, чтобы впадать в истерику, но полна ценных уроков относительно того, насколько трудно отличить нравственную власть от власти просто. 

Кристофер Колдвелл 

Russian Journal
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе