Серьезно на Западе обратили внимание на Россию после событий 1453 года, когда под ударами османов пал Константинополь.
В лице Великого княжества Московского Европа хотела обрести нового союзника в борьбе с турками. Начинаются активные «хождения» в русскую землю, пишутся первые заметки и очерки о нравах народа. Постепенно из замечаний о жизни и быте людей на Руси в литературе начинает создаваться образ русского человека и России в целом.
В 1549 году выходят в свет «Записки о Московии» видного дипломата Священной Римской империи Сигизмунда фон Герберштейна. В книге собраны его наблюдения по итогам двух визитов в Россию: в 1517-м и в 1526 году. В частности, он пишет о набожности русских, об их строгом соблюдении обычаев, предписываемых православной церковью, и тут же добавляет: «Знатные люди в Московии чтят праздники тем, что прежде всего отправляются к обедне, затем надевают пышную одежду и бражничают. Простой же народ — слуги и рабы — большею частию после обедни работает, говоря, что «праздновать и гулять — господское дело». Только в торжественные дни (праздники Рождества и Пасхи и некоторые другие) и черный люд «гуляет», предаваясь обыкновенно пьянству».
В 1554 году английский мореплаватель Ричард Ченслер совершает путешествие в Москву, результатом которого становится «Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском, о принадлежащих ему владениях, о государственном строе и о товарах его страны, написанная Ричардом Ченслером». В ней он подробно рассказывает о приеме царем, о том, как русские ведут войны, отмечая при этом их невиданную выносливость: «Я не знаю страны, которая могла бы похвалиться такими людьми и животными. Что могло бы выйти из этих людей, если бы они упражнялись и были обучены строю и искусству цивилизованных войн. Если бы в землях русского государя нашлись люди, которые растолковали бы ему то, что сказано выше, то двум самым лучшим и могущественным христианским государям было бы не под силу бороться с ним».
Впрочем, его путевые заметки не лишены и характерных негативных суждений. Русских людей он называет обманщиками и лентяями, но тут же оправдывает их, полагая, что эти качества столь развиты у русских ввиду суровости самой жизни: «Русские по природе очень склонны к обману. Точно так же от природы они привыкают к суровой жизни, как в отношении пищи, так и в отношении жилья. Я слышал, как один русский говорил, что гораздо веселее жить в тюрьме, чем на воле, если бы только не подвергаться сильным побоям. Там они получают пищу и питье без всякой работы, а на свободе они не зарабатывают ничего».
«Россиянин в Париже»
В XVIII веке появляется новый по-настоящему серьезный интерес к России, когда западноевропейская интеллигенция начинает интересоваться ее литературой и историей. Причиной тому стала деятельность Петра I в области просвещения и непременная ориентация на лучшие западные образцы.
Большую роль в формировании нового образа России сыграли немецкий писатель, критик и историк литературы и театра Иоганн Кристоф Готтшед, публиковавший свои статьи и рецензии, вызывая тем самым интерес к русской литературе у массового читателя, и немецкий историк и публицист Август Людвиг Шлецер, живший в России. Шлецер вел научную полемику с М.В. Ломоносовым и даже был удостоен ордена святого Владимира за свои труды о российской истории. Их литературная и общественная деятельность способствовала росту авторитета России в глазах Запада.
Писатель, теолог и историк культуры Иоганн Готтфрид Гердер в своих работах характеризовал русских как миролюбивый, молодой и одаренный народ, способный стать носителем культуры будущего, в которой и развернутся, наконец, идеалы высшей гуманности. Он полагал, что обновлению европейской культуры может поспособствовать славянское влияния России. Интерес к России проявляли и французские просветители. В 1760 году Вольтер пишет поэму «Россиянин в Париже», в которой создает образ положительного героя, представителя русской культуры, приехавшего во Францию учиться, чтобы рассеять тьму. Впрочем, все равно Франция в этой поэме оказывается наставницей, а Россия — учеником.
«Поскребите русского и увидите медвежью шкуру»
Однако чем сильнее становилась Российская империя, тем враждебнее становился ее образ на Западе. После побед России начала XIX века Запад уже единодушно переходит к едкой критике. И эта тенденция остается доминирующей на протяжении двух столетий.
Например, посол Франции при Екатерине II, французский дипломат Луи-Филипп Сегюр так писал о России в «Записках о пребывании в России в царствование Екатерины II»: «Петербург представляет уму двойственное зрелище: здесь в одно время встречаешь просвещение и варварство, следы X и XVIII веков, Азию и Европу, скифов и европейцев, блестящее гордое дворянство и невежественную толпу». Дворянство в модных и богатых одеждах он сравнивал с избранным обществом Парижа и Лондона, а слуг и мужиков с длинными бородами в овчинных тулупах — с дикарями на барельефах Траяновой колонны в Риме.
Впрочем, наибольшей популярностью в XIX веке пользовались заметки французского писателя и путешественника Астольфа де Кюстина, который провел в России всего три месяца. Его книга «Россия в 1839 году» появилась в Париже в 1843 году и из-за своего содержания сразу же была запрещена в России.
Де Кюстин гневно критикует русских за излишнюю жестокость, не поясняя при этом, в чем именно она выражается. «Нравы русских, вопреки всем претензиям этого полуварварского племени, еще очень жестоки и надолго останутся жестокими. Ведь немногим более ста лет тому назад они были настоящими татарами. И под внешним лоском европейской элегантности большинство этих выскочек цивилизации сохраняет медвежью шкуру — они лишь надели ее мехом внутрь. Но достаточно их чуть-чуть поскрести — и вы увидите, как шерсть вылезает наружу и топорщится».
И как ни старались парижане времен Вольтера обучить русского человека «цивилизованности», все напрасно. Де Кюстина не убедили ни французский язык, на котором говорило почти все дворянство, ни их заграничные туалеты: «Я уже говорил и повторяю еще раз: русские не столько хотят стать действительно цивилизованными, сколько стараются нам казаться таковыми. В основе они остаются варварами. К несчастью, эти варвары знакомы с огнестрельным оружием».
Стереотипный образ России как жестокого «монгольского государства», которое несет угрозу западной цивилизации, поддерживал и Карл Маркс. В своей работе «Разоблачения дипломатической истории XVIII века» он, например, пишет: «Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином».
В целом в западноевропейской литературе этого периода в отношении образа России прослеживаются три основные тенденции, или модели, как их называет литературовед Алексей Ощепков. Первая — литература анекдотов, которая предлагает рассматривать и изображать Россию как забавный курьез, достойный насмешки, удивления, осуждения, но никоим образом не серьезного изучения и анализа. Вторая модель — эмпатическая, представленная у Жермены де Сталь: Россия здесь показана как объект заинтересованного и благожелательного наблюдения и изучения, но с позиции «сверху вниз», как изучает диковинку цивилизованный ученый. И, наконец, третья — негативистская, в духе де Кюстина, который предполагает развернутую и тотальную критику России, ее демонизацию как экзистенциальную угрозу для Запада.
«Страна с неприятным климатом»
В XX столетии третья, «негативистская», тенденция становится доминирующей, что во многом обусловлено тем вызовом, который СССР бросил всей западной системе как таковой. Начать можно, наверное, с заметок английского писателя-путешественника и военного корреспондента Мориса Бэринга, что выпустил целый ряд сочинений, посвященных России периода до начала Первой мировой.
В своих работах он вслед за де Кюстином жаловался на свойственные самим русским на антропологическом уровне низкий уровень жизни, бедность и бесконечную бюрократию: «Россия — страна с неприятным климатом, где почти нет хороших дорог, где издержки на жизнь велики и не пропорциональны качеству доставляемых продуктов, где работа — дорогая, плохая и медленная, где гигиенические условия жизни очень плохи, где бедные люди — отсталые и невежественные, а средний класс — беспечный и неряшливый, где все формы деловой жизни громоздки и обременены канцелярскою волокитою, где взятка — необходимый прием в деловой и административной жизни».
Советская Россия, одержавшая победу над фашизмом, все так же представлялась западному человеку врагом, с которым нужно быть предельно осторожным. И если в романе английского писателя Энтони Берджесса «Клюква для медведей» (намек уже в названии), повествующего о периоде хрущевской оттепели, и нет демонического ореола «империи зла», он тем не менее отзывается о России как о стране забитых и несчастных людей-азиатов, жаждущих того, чтобы их «цивилизовали»: «Вместо хлеба — черный камень, вместо рыбы — чешуйчатые ошметки. Купить их все не прочь, только ни у кого нет при себе на это денег: похоже, они все пропивают. <...> Закопченный чахлый скверик, обшарпанные помпезные урны, наполненные окурками, бедно одетые люди, плакаты дидактического содержания».
Современная западная литература мало чем отличается от литературы предшествующих эпох в плане формирования образа современной России. Например, в романе немецкого писателя Вольфганга Херрндорфа «Чик» главный персонаж 15-летний русский немец из Казахстана Андрей Чихачев, вызывающий недоумение и ужас в начале повествования, представлен носителем сразу нескольких классических стереотипов «русского мужского», включая его неизменное пьянство.