О друзьях и недругах России. Часть 1.

Каждый, кто следит за новостями и смотрит бесконечные ток-шоу по телевизору, знает, наверное, кто ныне России – недруг  или, скажем иначе, противник, и кто – друг, а кто «не друг и не враг, а так» (этих большинство). Между тем, расклад политических сил в мире не вполне соответствует, а то и прямо противоречит расстановке духовных сил; так что не будет ничего удивительного, если уже в недалёком будущем окажется «враг вдруг друг», и наоборот.

Сэмюэл Хантингтон в своей известной книге «Столкновение цивилизаций» (1996) посчитал, что основные разломы, чреватые конфликтами, пролегают по границам цивилизаций. Две из них, исламская и китайская, находятся на подъёме, тогда как западная пребывает в состоянии кризиса. И главный её враг – мир ислама. «По сравнению с продолжительными и глубоко конфликтными отношениями между исламом и христианством, — писал Хантингтон, — конфликт XX века между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом является всего-навсего быстротечным, даже поверхностным историческим феноменом»[1].

Есть некоторое противоречие у Хантингтона. Он рассматривает православную цивилизацию, иначе называемую ещё русской или евразийской, как отдельную от западной. Такою её видят сегодня и многие наши соотечественники. Но в этом сказывается, в частности, переоценка географического фактора. Геософия (употребим этот термин, обнимающий все прочие с приставкой «гео») явилась важным открытием прошлого века, в истолковании исторических реальностей без неё уже не обойтись. Но как ни важны воспарения земли, веяния духа ещё важнее. Христианство, например, в своё время распространилось на огромной территории от Лапландии до верховьев Нила, в физико-географическом отношении предельно разнообразной, всюду сохраняя неизменной свою сущность, по крайней мере, до поры до времени. То же можно сказать и об исламе. Качество духовности лишь в ограниченной степени определяется её седалищем.

«Оберегайте ваше небо, не прозевайте вашу землю!» — призывал соотечественников знаменитый афинский оратор Демад. Небо, заметим, даже у этого язычника на первом месте.

Ещё неувязка. Если классифицировать цивилизации по религиозному признаку (как оно и следует), тогда придётся вспомнить, что в XV веке западная цивилизация раскололась на две части, католическую и протестантскую. А католичество гораздо ближе к православию, чем к протестантству. Лишь с течением времени общее поле культуры (значение которого возрастало с прогрессом секуляризации) вновь сблизило католиков с протестантами. Но и Московское православное царство ещё до Петра I начало осваивать это поле, а в дальнейшем русские стали на этом поле его полноправными совладельцами. Современная Россия – бесспорная часть общей евроамериканской цивилизации, хотя и очень своеобразная (такова была точка зрения и самых сильных русских умов в первой половине прошлого века). Хантингтон сам себе противоречит, когда с одной стороны выделяет Россию в особую цивилизацию, а с другой рассматривает Холодную войну как внутрицивилизационную, что, конечно, справедливо; в самом деле, ведь не Россия родила марксизм-ленинизм, он пришёл с Запада.

В год, когда вышла книга Хантингтона, и когда сплошной бурелом занимал место отошедшего СССР, трудно было представить, что возникнет новый внутрицивилизационный конфликт. На поверхности он выглядит, как вторая Холодная война – между Западом и съёжившимся до размеров РФ Востоком. В отличие от первой она остаётся целиком на совести Запада.

Когда-то Александр Герцен в письме к Жюлю Мишле писал о «старческой рассеянности», с которой Европа спутывает все сведения о России. Тем же грешат и нынешние европейцы, вместе с американцами – не все, конечно, но те, что преобладают в media и во властных структурах. Нынешней России приписывают агрессивность СССР, хотя те наши действия, которые расценены ими как агрессивные, явились необходимым ответом на их действия. В политике Москвы по отношению к Западу в конце 1980-х – начале 1990-х соединились разные мотивы (среди них и специфические интересы определённой части номенклатуры), но было в ней и великодушие: «мы уступаем вам во всём, давайте отныне дружить», «мы вас любим, любите и вы нас». В ответ мы получили методическое продвижение НАТО на Восток и демонстрацию тяжести натовских кулаков. И только когда замаячила перспектива американской базы в Крыму и американских ракетных установок в сотне километров от Курска, Москва перешла к действиям, которые на Западе назвали агрессивными и которые по сути были оборонительными.

К сожалению, нынешнее несправедливое отношение западных властителей к России опрокидывается у нас в прошлое: говорят об извечной русофобии, якобы отличающей Запад. На самом деле русофобия там периодически вспыхивала, но по мере того, как русские научились рассказывать о себе, она всё больше перекрывалась русофилией: от Райнера Мария Рильке, нашедшего в России, по его словам, свою духовную родину, до Торнтона Уайлдера, устами одного из своих героев (в романе «День восьмой») сказавшего: «Русские – лучший народ в мире»[2] (примеры подобного рода русофилии легко можно было бы множить). И на политическом уровне русофобия далеко не всегда давала о себе знать. Выражение «Англичанка гадит» дошло из прошлого, но в реальности отношения с Англией были переменчивыми; показательно, что мы один-единственный раз воевали с этой страной, зато пять раз в союзе с ней – трижды против Франции и дважды против Германии.

Ещё печальнее видеть, когда наши соотечественники возвращаются в старые пролежни, видя во второй Холодной войне просто продолжение первой. На самом деле смысл нового противостояния – радикально отличный.

Всякий конфликт может иметь целый ряд причин. Это могут быть геополитические интересы, те или иные прагматические соображения, укоренившиеся рессантименты, наконец, просто недоразумения и случайности. Рабле, изобразивший в своём романе, как лернейские пекари из-за пустяков повздорили с синейскими виноградарями, отчего король Пикрохол, впавший в неистовство при виде сломанных корзин и раздавленных лепёшек, развернул свою орифламму и попёр войной на свояка, короля Грангузье, лишь слегка окарикатурил то, что происходило и происходит в реальности.

Вероятно, все эти причины поучаствовали в возникновении новой Холодной войны, но не только они. «Старческая рассеянность» не помешала Западу (речь идёт, опять-таки, о властных структурах и мейнстримных  media) разглядеть, что в лице России созревает идейный противник. В последние полвека Запад переживает антропологическую революцию, по своим последствиям более разрушительную, чем наша социальная революция, инициированная большевиками. На сей раз марксизм (с приставкой «нео» или без неё), «обогащённый» фрейдизмом ставит целью переделку самого человека, в плане его психофизиологического устройства, что не может не привести к самым печальным последствиям.

Новый Икар, гендерный новатор, обречён не упасть на землю, а лопнуть в воздухе, распространяя дурной запах.

Естественно, что христианство, там, где оно остаётся верным себе, не согласуется с подобными устремлениями. Поэтому прокламируемая терпимость всё меньше относится к христианству и всё больше к исламу, в котором  видят средство лишить христианство его остаточного влияния. Поразительно, что «водители, радетели» ОЕ в упор не видят, что ислам, в том виде, в каком он распространяется в Европе, несёт ей смерть. Лет двадцать назад на эту перспективу указывали лишь отдельные пророки, сейчас, по крайней мере, в консервативных кругах, её считают почти неизбежной. «Смерть Европы, — пишет французский католический публицист Ги Мильер, – будет насильственной и болезненной: похоже, что никто не готов её предотвратить»[3]. Разве что явится какой-нибудь молодой, энергичный Фортинбрас со своей командой и сумеет всё переиграть, но в это как-то не верится: слишком нынешние европейцы трусливы.

Люди бегут к пропасти, писал Паскаль, держа перед глазами какую-нибудь картинку. На картинке, которую держат перед глазами европейцев – гипертрофированные права человека. А бегут они к братским могилам, которые приуготовят для геев и всех вообще гендерных перевёртышей, а заодно и для многих других «вышедшие из себя» последователи Мухаммеда.

В Брюсселе придумали такое понятие: «Европа разных скоростей». Имея в виду, что страны континента с разной скоростью двигаются к светлому будущему. К собственной кончине – а не к светлому будущему – страны континента, действительно, двигаются с разной скоростью. А некоторые уже и притормаживают.

***

Есть на востоке Европы страны, искони принадлежавшие католическому миру, но конститутивно во многом другие. Это так называемая «вышеградская группа» — Польша, Венгрия, Словакия и Чехия. Кроме Чехии, географически вклинившейся в германский мир, эти страны всегда сильно отличались от своих западных соседей; настолько, что, например, Иоганн Гердер и Август Шлегель даже отказывались считать их жителей европейцами. Уже судя «по одёжке», гости из западных стран видели, что поляки и венгры – другие: даже аристократия у них носила только национальные костюмы (лишь король и принцы облекались в европейские одежды); у венгров сильно похожие на турецкие.

В своё время Вадим  Цымбурский предугадал возникновение особой «восточноевропейской Антанты». «Вышеградская группа» (ведущая двойка в этой четвёрке – Польша и Венгрия) была создана сразу по освобождении из «советского плена» ради скорейшего вступления в ЕС, но в последние годы она становится в ЕС своего рода «антителом», всё больше дистанцируясь от него и порою балансируя на грани разрыва.

Видный польский публицист не так давно обратил внимание на известный исторический факт: печально знаменитая чума середины XIV века, «чёрная смерть», в некоторых европейских странах выкосившая до половины населения, почему-то обошла стороной Польшу, да и Венгрии коснулась лишь чуть-чуть. Отсылка к этому факту содержала прозрачный намёк: да не коснётся нас чума номер два — ультралевый экстремизм; которому наступает на пятки экстремистский ислам – чума номер три.

Чума номер два наталкивается у «вышеградцев» на культурный традиционализм и верность католичеству (в последнем отношении лишь Чехия являет исключение). Не знаю, как у поляков, но у венгров в их Конституции прямо сказано, что Венгрия – «христианское государство». Директивам, исходящим от «коллективного Людовика XIV», как называют брюссельскую администрацию, зачастую противоречит национальная память, особенно действенная в Польше, «почти великой» державе в прошлом, и «полувеликой» когда-то Венгрии (имеется в виду Большая Венгрия, до 1919 года включавшая румынскую Трансильванию, Словакию, Закарпатскую Украину, сербскую Воеводину и часть Хорватии; её «полувеличие» можно объяснить и тем, что она представляла собою равноправную половину великой державы Австро-Венгрии).

Чума номер три стопорится потому, что не находит в национальной памяти каких-то уязвимых мест. Ни Польша, ни страны бывшей Австро-Венгрии, хоть и имели выходы к морям, никак не участвовали в заморской экспансии своих западных соседей; а значит, они не могут разделять чувство вины (реальной или надуманной), которую те вроде бы испытывают. Чёрные и оливковые иноземцы, в основном мусульмане, «свалились им на голову», вернее, пытались это сделать, но были остановлены на границах. Говорят, что христианское чувство обязывает принимать под свой кров всех бездомных и бесприютных. Но христианское чувство не должно подавлять здравый смысл: нельзя требовать от целых народов, чтобы они вели себя, как ведут себя святые. К тому же «свалившиеся на голову» (среди которых немало всякого рода ракалий) рано или поздно «сядут на голову», и не только потому, что будут возрастать в числе, но и потому, что одержимы чувством мнимого морального превосходства и исторической правоты.

Тем на Западе, кто остаётся на позиции христианства и дорожит культурными традициями, естественно быть симпатизантами России. Но «вышеградцы» представляют целый ансамбль географически сплочённых народов, объективно предрасположенных к сближению с нашей страной.

Пока что этому мешает политика – в разной степени в отношениях с разными странами. С Венгрией  у нас и сейчас неплохие отношения. Вообще в таких делах большую роль играет счёт исторических обид. С Венгрией он у нас минимальный: дважды венгерские полки шли походом на Россию – с Наполеоном и с Гитлером; и дважды русские (советские) подавляли восстания в Венгрии – в 1849-м и в 1956-м. Можно сказать, квиты.

А вот с Польшей счёт взаимных обид предлинный, уходящий в глубь веков. Полжизни надо положить, чтобы с ними разобраться. Но в общем и здесь, как представляется, их обиды уравновешены нашими. Поэтому нелегко понять, отчего такая жёлчь поднялась в поляках в их взглядах на Россию. Могу объяснить её только мистически: подобно тому, как это происходит в «Дзядах» Адама Мицкевича, являются ночами, под уханье сов, неприкаянные души предков, требующие новых жертв. Никакие рациональные объяснения тут не срабатывают. У нас ведь нет с ними теперь даже общих границ (граница между нашим калининградским эксклавом и южной частью бывшей Восточной Пруссии, подаренной Сталиным Польше, естественно, не может быть предметом спора).

 
[1] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. «АСТ». Москва. 2003. С. 327.

[2] Уайлдер Т. Мост короля Людовика святого. М. 1983. С. 652.

[3] https: //fr.gatestoneinstitute.org/11018/Europe-futur-islamique


Продолжение следует

Поделиться