Зов вечного

Искусствовед Сергей Уваров — о том, почему меланхолия в живописи сегодня стала столь актуальной.


Пейзажи с пожухлой травой, наклеенной прямо на холсты, изображения высохших головок чеснока на состаренной доске и покрытых снегом яблок на треснувших листах фанеры… Кажется, объекты с картин Юрия Купера прожили очень долгую жизнь, прежде чем привлечь внимание художника. Однако и сами произведения искусства выглядят так, будто их достали с пыльного чердака или обнаружили во время археологических раскопок. Оказавшись в окружении этих образов на выставке, зритель попадает в пространство тотальной меланхолии, ностальгии по чему-то давно ушедшему. И хотя никаких примет дня сегодняшнего в экспонатах нет, общий посыл оказывается удивительно современен.


Юрий Купер — из тех авторов, о которых говорят «живой классик». Он начинал еще полвека назад, в СССР, затем эмигрировал и уже на Западе добился мирового признания. Последние годы художник живет в основном в России и, несмотря на почтенный возраст, не снижает активности. Он не только создает картины и тиражную графику, но еще работает над архитектурными и дизайнерскими проектами и даже придумывает ювелирные изделия. Персональная экспозиция Купера в Музейно-выставочном центре РОСИЗО — далеко не единственная за последние годы, но, пожалуй, самая масштабная ретроспектива его творчества.

Под работы мастера выделен весь второй этаж особняка в Петроверигском переулке. Это позволило продемонстрировать не только работы в традиционных жанрах, но и, например, мебель, созданную Купером. Она в чем-то не менее показательна для его стиля: так, основой консоли на грубоватых стальных ножках стала состаренная (а может, и действительно старая) деревянная панель в многочисленных потертостях и сколах. Сверху она прикрыта толстым стеклом, так что потенциальному покупателю не придется касаться дерева. Но вместе с тем это решение превращает доску в витринный экспонат и провоцирует разглядывать ее прихотливый рельеф.

Есть на выставке и огромные livre d'artiste — шедевры издательского дела, созданные крошечным (25–50 экземпляров) тиражом с ручным литьем на обложке и нумерованными гравюрами внутри; и те самые ювелирные изделия — необычной неправильной формы, будто вручную вылепленные из драгоценных материалов; и проекты для театральных постановок, в том числе решенные в виде инсталляций, внутри которых имитируется снег. Но главное — всё же картины. Они могут варьировать один сюжет, использовать общий художественный прием — и всё равно при этом выглядеть индивидуально.

Целый зал отведен под пейзажи с полевой травой. Не ждите шишкинского раздолья и левитановского простодушного лиризма. Тихие, будто выцветшие краски, парадоксальное сочетание крупных планов и нивелирования деталей (изображение погружено в дымку, подернуто туманом), наконец, настоящие высушенные стебли растений, наклеенные на холст, превращают эти образы в «слепки памяти», отзвуки детских впечатлений от ноябрьских прогулок. Но вместе с тем — это мир фантазии и метафор. Там божья коровка, ползущая по земле, оказывается размером с собаку, а под свинцовым небом парят загадочные весы.

Впрочем, даже самые обыденные, реальные предметы Купер может изобразить так, что за ними будет читаться история. На двух картинах он написал головки чеснока. Ни в композиции, ни в цветовом решении вроде бы нет ничего особенного. Но поверхность работ превращает неприхотливый натюрморт в нечто большее. На таких панелях, которые использовал Купер, писали иконы. И кто знает, какая судьба была у этих дощечек, прежде чем на них поселились скромные мазки белой краски, естественным образом отслаивающиеся, будто заранее проигрывающие битву со временем?

Вот и меланхолия, но не пафосно-романтическая, а скромная, подспудная, связанная с приземленным вещным миром. Хотя эти чесночные головки, конечно, лишь повод, чтобы погрузиться в собственные рефлексии, достроить в воображении круг ассоциаций, связанных с индивидуальным опытом каждого зрителя. Картина Купера же — нечто вроде руин фундамента, глядя на которые, нам надо мысленно восстановить рухнувшее здание. А можно и просто созерцать их, медитируя, растворяясь в моменте.

Самая известная работа на тему меланхолии в истории искусства, несомненно, принадлежит перу (точнее, резцу) Альбрехта Дюрера. Великая гравюра была создана в 1514 году — в разгар бушевавшей чумы. Чуть ранее Дюрер видел в небе комету — и воспринял это как трагическое предзнаменование. Во многих событиях тогда было принято усматривать признаки конца света. Результатом мрачных раздумий гения стало появление «Меланхолии I».

Сегодня космические явления никого не тревожат, но на умонастроения влияет новая «чума» — и зритель, сам того часто не осознавая, из массы арт-событий выбирает созвучное своему настроению. Всё чаще мы в эти годы ищем в живописи не остросоциальной тематики, не экспериментов, не драм и провокаций, а успокоения. Но и бездумная радость, карнавальный блеск кажутся неуместными. Хочется не веселья, а возможности остановиться, погрузиться в облако воспоминаний, услышать то эхо минувшего, которое позволяет отвлечься от наболевшего и подумать о чем-то совершенно ином. Эпоха перемен усиливает запрос на вечное.

И в такие моменты творчество мастеров вроде Купера оказывается особенно к месту. Здесь нет погони за повесткой, поверхностной актуальности, повседневной суеты и громких лозунгов. Но есть — неторопливое размышление о времени, следы которого (будь то трещины на дереве, засохшие стебли или выцветшие краски) всегда печальны и прекрасны. А еще — в этих работах читается мудрый совет: что бы ни происходило, делай свое скромное дело, подобно тому, как художник десятилетиями пишет свои меланхоличные картины, невзирая на моду и внешние обстоятельства. И, может, именно это позволит победить время. Хотя бы временно.

Автор
Сергей Уваров. Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Известий»
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе