Снова Серова

Нынешняя юбилейная выставка Валентина Серова не отличается от предыдущих, но не становится от этого хуже

Третьяковская галерея отмечает 100-летие со дня смерти Валентина Серова. Но вряд ли стоит рассчитывать на то, что открывающаяся 15 декабря юбилейная выставка позволит узнать об одном из лучших русских художников что-нибудь новое.


Выставка сделана исключительно на материале серовской графики, в чем трудно усмотреть какую-то неожиданность: в конце концов, Серов-рисовальщик уж точно не менее интересен, чем Серов-живописец, и среди его рисунков, акварелей, пастелей и литографий предостаточно вполне узнаваемых шедевров. Мнимая иерархия форматов, согласно которой угольный или карандашный эскиз — всегда только черновик, "кухня", а вот итоговое произведение маслом по холсту — уже первоочередной объект для восхищения, в его случае просто не работает. Как, впрочем, и иерархия техник. Известно, что в 1896-м ему заказали "репортажную" картинку для роскошного альбома, посвященного коронации Николая II. Эскиз, изображающий миропомазание императора, Серов сделал маслом, а вот итоговый вариант — акварелью. И когда Игорь Грабарь с восторгом говорил "это вообще одна из самых жизненных вещей во всей современной живописи и наименее официальная из всех официальных картин", то он говорил именно об эскизе, а не о приглаженной для официозного пользования окончательной работе.


"Жизненность" вещей Серова — это как раз то, что хорошо известно самому широкому зрителю, особенно если говорить о блестящих серовских портретах (в какой бы технике они ни были сделаны). Максим Горький и Феликс Юсупов, Витте и Ермолова, Дягилев и Анна Павлова, Бальмонт и Ида Рубинштейн — все они обязаны Серову своими, если угодно, каноническими портретами, которые растиражированы куда больше, чем фотографии всех этих персон. Даже царская семья все-таки преодолевала недоверие к этому художнику не слишком благонадежных взглядов, и Александр III, никогда не позировавший живописцам, всемилостивейше согласился ради создания своего портрета пройти мимо стоявшего наготове Серова нарочито медленно. А портрет Николая II в серой форменной тужурке оказался едва ли не самым человечным изображением последнего русского самодержца.


Точно так же и серовские портреты великосветских дам, вроде княгини Орловой, с их лихорадочно блестящими глазами и нервно-усталыми позами любят приводить в популярных книжках о Серебряном веке. Не как совершенные произведения искусства, а как документ, как иллюстрацию — потому что вот она, эпоха, вот они, ее люди, показанные куда сложнее, многомернее и психологичнее, чем на любой фотографии. Причем не то чтобы это чувство эпохи в случае Серова относилось к одной только современности. Его Петр I, саженными шагами обгоняющий придворных, или скачущие на охоту Петр II с Елизаветой Петровной попадают чуть ли что не в школьные учебники истории.


Но, с другой стороны, все это и делает Серова парадоксально трудным героем для монографической выставки. Та популярная правда, которую может сообщить выставка при избранном материале, и так хорошо известна. По своему масштабу художник, право, заслуживал бы в случае нынешнего юбилея более сложного подхода. Вот, скажем, обычные биографические факты: начинал как передвижник, прославился как без пяти минут импрессионист, под конец жизни примыкал к мирискусникам. Эти факты, сколько их не прописывай на сопровождающих выставку текстовых стендах, так и останутся голыми фактами, но можно же как-то их проиллюстрировать. Неужели, скажем, подобрать переклички и аналогии в современном Серову европейском искусстве — это недоступная Третьяковке роскошь? Речь-то о графике, вполне можно было бы обойтись участием отечественных музеев. А в результате много бы приобрели и общедоступная наглядность, и академический прононс. Вместо этого нас ждет очередное упражнение в хорошо известном жанре юбилейной выставки, не сулящее никаких открытий, но зато обильное — две с половиной сотни экспонатов.


Сергей Ходнев


Коммерсантъ


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе