Российские художники в Париже остаются русскими

Эрнст Неизвестный, Оскар Рабин, Олег Целков, Эрик Булатов и другие мастера — в книге известинца Юрия Коваленко «Русская палитра Парижа».

Фото: ИЗВЕСТИЯ/Александра Сопова

Корреспондент «Известий» и газеты «Культура» во Франции Юрий Коваленко встречался в Париже со многими знаменитостями. Среди его собеседников — Жак Ширак и Франсуа Миттеран, Эжен Ионеско и Грэм Грин, Жан-Люк Годар и Шарль Азнавур, Ален Делон и Жерар Депардье. Параллельно журналист был вхож в русскую диаспору во Франции: Рудольф Нуреев, Иосиф Бродский, Андрей Синявский, Мстислав Ростропович, Галина Вишневская — далеко не полный список его «эмигрантских» знакомых. Но главное пристрастие Юрия Коваленко во Франции — художники.

«Русская палитра Парижа» стала своеобразным итогом тридцати лет встреч журналиста-международника с отечественными мастерами изобразительного искусства, поселившимися во французской столице. Автор дает слово художникам и скульпторам, иногда — с комментариями галеристов и коллекционеров. Мэтры советского нонконформизма Оскар Рабин, Олег Целков, Эрик Булатов, Борис Заборов и другие знаменитые рассказывают «о времени и о себе».

Удивительно, но у этих столь разных и в жизни, и в творчестве людей обнаруживается так много общего, что впору объединить все беседы-портреты в один — под названием «Наш художник на Западе».

В их судьбах масса совпадений — в СССР запрет выставляться, невозможность заработать на жизнь картинами, давление «органов» (кто-то чувствовал в себе жилку политической борьбы, как устроивший «бульдозерную выставку» Оскар Рабин, а кто-то, как Олег Целков, хотел только писать и был готов к тому, что система его физически прикончит), продажи полотен — в основном дипломатам, вывозившим их за рубеж: для кого-то успех, для кого-то — потеря работ. Затем переезд в Европу или в США, приличные мастерские, стабильность заработка и символическое «постперестроечное» возвращение на родину, куда мэтры на время заглядывали домой вслед за своими персональными выставками в Третьяковке или Русском музее.

Вопрос о ностальгии. Ее чаще всего нет. После тотальной несвободы в СССР Париж дал им возможность делать то, что они считают нужным. И тем не менее многие за десятилетия не почувствовали себя «французскими художниками», кто-то остался «русским художником», кто-то — просто «художником», а Оскар Рабин, которого в СССР клеймили за очернение социалистической действительности, без обиняков заявляет: «Для меня Париж действительно лучший в мире город и для жизни, и для занятий живописью. Но если быть честным перед собой, художник я советский».

Вопрос о диссидентстве. Большинство не видели себя в диссидентском движении, даже если их к нему приписывали. Эрнст Неизвестный говорит, что «никогда себя диссидентом не считал и от этой чести отмахивался». Мол, он не пытался изменить социальную структуру, а только хотел лепить по-своему. «Не я уехал, а меня уехали», — вспоминает он об эмиграции. «А я и не уезжал», — отвечает Эрик Булатов на вопрос, вернулся ли он в Россию как художник. Эдуард Штейнберг вообще никогда не хотел уезжать, и по полгода жил то в Тарусе, то в Париже.

Вопрос о деньгах и благосостоянии. Большинство к этим вещам равнодушны, равно как к финансовой оценке своих произведений и посмертной славе. На вопрос, почему сейчас работы российских художников покупают за сотни тысяч долларов и не рухнет ли этот рынок в ближайшем будущем, художники с легкостью отвечают, что, да, скорее всего, рухнет. Олег Целков уверен, что проданное сегодня за $240 тыс. завтра не купят за 240 рублей — такова мода. Эдуард Штейнберг полагал, что из современных художников останутся двое-трое — например, Илья Кабаков и Дмитрий Краснопевцев.

Ну и, наконец, среди десятков других, умных и компетентных вопросов — главный, судьбоносный: о сути и предназначении искусства. Должно ли оно «глаголом жечь сердца людей»? Отвечают по-разному. Иногда резко — как Эдуард Штейнберг на вопрос о миссии современного искусства: «Заморочить голову. Обдурить. Продать. Театр абсурда». Иногда истово — как Эрик Булатов: «Чтобы сказать свое слово, некоторые художники кончали самоубийством». Но чаще всего философски — как Эрнст Неизвестный: «Обязанностей у искусства нет. Можно жечь, можно не жечь. Это как получится. Но за всем этим стоит мысль, что искусство должно трогать сердца людей и должно быть с людьми. С этим я абсолютно согласен».

Продолжая мысль Эрнста Иосифовича, можно сказать, что книга Юрия Коваленко — искусство, потому что трогает сердце и заставляет задуматься. Не только о судьбах тех, с кем он говорил, но и о стране, которая их вырастила, а затем вытолкнула; и об особой миссии Парижа, не в первый раз приютившем и вдохновившем русских эмигрантов; и о том, что, возможно, родины у художника нет и быть не может: его единственное пристанище — искусство, и если он в нем счастлив, то жизнь удалась независимо от места жительства.

Юрий Коваленко. «Русская палитра Парижа: беседы с художниками». — М.: Русскiй мiръ, 2012.

Александра Сопова

Известия

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе