Гойю преследовали за эти офорты, он рисунки делал тайком, сейчас сказали бы – это был классический андеграунд.
В те годы примером прогресса для испанцев, ополоумевших от инквизиции и королевских налогов, была революционная Франция – во Франции произошла Революция; оттуда поступали дерзновенные прожекты и брошюры; туда феодальная Испания послала войска, присоединив испанские штыки к анти-революционной коалиции.
И Гойя, как все вольнолюбивые испанцы, бредил французской свободой, а косную Испанию – презирал. В листах Капричос вы найдете такие отвратительные хари тогдашней Испании – попов и идальго, палачей и шлюх – что объяснять ничего не надо.
Прошло всего десять лет – и прогрессивная Франция пришла в Испанию. В Мадрид вошли наполеоновские войска – чтобы сделать Испанию частью империи Бонапарта.
И те, кто алкал просвещения, смогли увидеть наполеоновских гвардейцев и кирасиров на Пуэрто дель Соль. Прогресс пришел в Испанию. Те, кто хотел свободы, увидели, что у свободы – лицо Мюрата. И те, кто жаждал перемен любой ценой, поняли, что готовы платить не любую цену. Французы расправились с инквизицией – попутно подавили и партизанское движение. Начались расстрелы недовольных.
Французы в Испании встретили дикое сопротивление – в них стреляли из-за угла, всаживали ножи в спины. И кирасиры были изумлены, точно так же как изумлены они были в крепостной России: как же так? мы несем этим рабам и варварам прогресс – а они что?
Нет, инквизиция не стала привлекательнее, пытки ведьм не стали справедливее, костры – праздничной иллюминацией не объявили.
Но мерзость рабства – оказалась хуже.
С 1810 по 1820 Гойя создал другой цикл офортов – «Бедствия войны». В "Бедствиях" показал как прогрессивные солдаты четвертуют и вешают, как именем прогресса насилуют и втаптывают в грязь. Он нарисовал морды французских просвещенных генералов и тела расстрелянных повстанцев.
"Бедствия войны" – лист за листом – рассказывают, как унижали народ; как именем прогресса казнили и вешали, как гнали толпы бесправных варваров – по праву цивилизации.
Гойя нарисовал один цикл рисунков – а потом нарисовал цикл другой. Это – точные свидетельства времени.
И то, и другое – верно. Было так – но и так тоже было.
И это правда - и то правда.
Сталинские лагеря не стали лучше от мерзосетей приватизации. Но и приватизация лучше не стала из-за сталинских лагерей.
И «Капричос» – и «Бедствия войны» – это история одной и той же страны.
И оба эти свидетельства оставил один и тот же художник.
Гойя не передумал, мнений не менял: как ненавидел инквизицию – так и продолжал ненавидеть. Инквизитор как был гнусен – так и остался гнусен. Гойя презирал испанских чванных вельмож – и продолжал их презирать.
Но прогресса ценой рабства народа – принять не мог. Ревнителей шоковой терапии прогресса - показал подлецами и садистами. Именно такими подлецами эти прогрессисты и были.
Гойя не принял ни одной из двух сторон. Кстати сказать, сами испанские вельможи с легкостью перенимали ухватки французских буржуа – декорации не тревожили привилегий.
Героями картин Гойи были водовоз и прачка, партизан и пьяница – то есть те, кто ни к какому салону и не примыкает: ни к прогрессивному, ни к ретроградному.
У людей есть одно определение – народ, в этом качестве люди и интересны.
Впрочем, народ – не заказчик картин; и даже не собеседник.
Так Гойя остался один, в одиночестве он и умер. Говорить было не с кем – правда, к концу жизни он стал совершенно глухим.
Эта биография – одна из самых подлинных в истории искусств.
Максим Кантор в ФБ