Люди, имеющие право на город

В России набирает силу движение городского активизма.
В перспективе неформальные сообщества могли бы стать важным субъектом развития городов.
Руководитель Центра прикладной урбанистики МВШСЭН (Шанинка) Свят Мурунов

Российские города обычно рассматривают с технократической точки зрения: дома, транспорт, трубы и так далее. Анализ их развития приводит к печальным выводам: среда недружелюбна, инфраструктура ветшает. Вердикт очевиден: нужны большие инвестиции. Примеры активной трансформации российских городов в последние 25 лет связаны исключительно с масштабными финансовыми вливаниями из федерального бюджета (Сочи, Владивосток1). Кажется, все упирается в деньги, и если города ими залить, то ситуация изменится.

Однако на вопрос можно посмотреть и с другой стороны. Физическая, осязаемая часть города — это отражение его социальной структуры. При таком взгляде становятся понятны и бесконечные заборы (тотальное недоверие людей друг к другу), и запущенные дворы (отсутствие локальных сообществ), и многое другое. В этой парадигме — одна из главных причин того, что у российских городов не оказывается субъекта развития.

Возьмем классическую триаду власть — бизнес — общество. Бизнес обычно заинтересован заработать на городе деньги. Власть, часто аффилированная с бизнесом, помогает ему. Общество раздроблено, не представляет серьезной силы, отчуждено и не имеет инструментов влияния на власть. Отсюда понятно, почему за 25 постсоветских лет у нас не появилось городских кейсов успешного развития — внутри городов нет субъектов развития. Изредка таким субъектом выступает федеральное правительство, которое может осилить один-два мегапроекта в десятилетие.

Эта ситуация не нова. «В России нет ни одного города», — часто полемически замечал выдающийся российский урбанист Вячеслав Глазычев. Он имел в виду, что нет ни одного города в западноевропейском смысле: когда существуют полноценные городские сообщества, которые и определяют, как выглядит город, что с ним происходит и чем он живет. Управление русским городом на протяжении как минимум последних пяти веков строилось исключительно по схеме top — down, когда реализуются инициативы властей. Исключением, пожалуй, был краткий период, когда вводился институт земства.

И вот в России появилось крайне интересное явление, идущее вразрез с этой многовековой традицией, — городской активизм. Активисты сами благоустраивают город, пытаются создать новые общественные пространства, насыщают городскую среду новыми событиями — концертами, кинофестивалями под открытым небом, ресторанными днями. Поначалу в акциях активистов пиара и веселья бывало больше, чем сути, и могло показаться, что это новая форма досуга молодежи. Однако в последние год-два ситуация изменилась. Молодежь все больше интересуется «взрослой» повесткой дня: борется за историческое наследие, перезапускает библиотеки, пытается заниматься темами транспорта и градостроительства. Наиболее продвинутые пробуют себя в стратегическом планировании.

Что такое городской активизм сегодня? В какой стадии находятся самые успешные российские проекты? Могут ли активисты и сообщества стать третьей силой в городе, полноценным субъектом развития? Об этом мы поговорили с руководителем Центра прикладной урбанистики МВШСЭН (Шанинка) Святом Муруновым. Свят за последние три года объехал почти 300 российских городов, изучая их сообщества, проводя воркшопы и участвуя в разнообразных проектах. В марте он стал инициатором создания Центра прикладной урбанистики (ЦПУ) — горизонтальной структуры, объединяющей активистов из восьми десятков российских городов.

Человек третьего сектора

— Современный российский городской активист — кто это?

— Это человек, который тратит свободное время и ресурсы на создание общественного блага в той или иной форме. Тратит безвозмездно, не ожидая ни славы, ни денег. Это носитель импульса перемен. Пассионарий, обладающий несколько иной системой ценностей, чем окружающие. Для него очень важна возможность защищать свои ценности, хотя бы периодически. Через самоорганизацию вокруг активистов возникают городские сообщества как форма с определенным распределением рисков и задействуемых ресурсов.

И еще это горожанин, который понимает, что имеет право на город, и ощущает свою ответственность за него. Именно поэтому такие активисты занимаются решением городских проблем, проявляют себя в событиях, в городской культуре — им важно свою систему ценностей транслировать и защищать.

— Каков социальный портрет активиста?

— Это в большей степени молодое поколение — люди 20–35 лет. Для сравнения с другими секторами: возраст профессиональных участников НКО — 35–45 лет. Лидеры профсоюзов или ТОСов (территориальное общественное самоуправление. — «Эксперт») — это обычно люди предпенсионного и пенсионного возраста: 55 плюс. Основа городского активизма — креативный класс. Но не в нашем, извращенно-хипстерском, понимании, а в классическом варианте. Это люди, связанные с культурой, образованием, наукой, коммуникациями.

— Насколько городской активизм распространен в России?

— Мы совсем недавно объявили о запуске проекта «Центр прикладной урбанистики», но уже сейчас есть заявки из 80 российских городов. Если брать с ближним зарубежьем, то заявок больше сотни.

— С какого момента группу людей можно считать сообществом? Вокруг каких тем формируются городские сообщества?

— Сообщества мы фиксируем через события. Если люди что-то в городской среде делают, то это сообщество. События могут быть разными: фестиваль, велопробег, митинг и так далее. При этом понятно, что на ведение постоянной деятельности у сообществ обычно нет ресурсов. Они работают тактами: накопление ресурса — событие. Виртуальные группы мы сообществами не считаем. Понятно, что мы не рассматриваем криминальные сообщества и сообщества, не имеющие четкой ценностной системы.

Когда мы говорим о неформальных городских сообществах, для нас важны два момента: самоорганизованность и отсутствие юридического статуса. Всего мной типологизировано 150 видов сообществ. Выделяется шесть больших групп сообществ: посвященные социальным проблемам (экология, бездомные животные, охрана памятников), субкультуры, сообщества по интересам, творческие, профессиональные сообщества, сообщества места (например, сообщества двора или парка). Городские активисты обычно являются лидерами сообществ — практически не существует городских активистов самих по себе. Одиночки есть, но, как правило, это люди, присутствующие в разных сообществах и не принадлежащие одному из них.

— Почему ты делаешь ставку на городских активистов, а не на локальные сообщества, сформированные во дворах или районах?

— Локальных сообществ у нас нет. Я обычно спрашиваю: «Кого из своего дома вы знаете по имени? Собираете ли вы деньги на свадьбы или похороны? Есть ли общие праздники?» Ответы всегда стандартны: «Почти никого не знаю». В советские годы дворовые сообщества были, но слабые. Вся социализация происходила по месту работы или учебы — через партию, комсомол, профсоюзы. Там были и основная общественная жизнь, и основные социальные лифты. У власти не стояло задачи формировать сильные сообщества по месту жительства. Во дворах были подростковые истории и какие-то пенсионные взаимодействия. Двор как социальная система не состоялся.

В постсоветской России даже такие локальные сообщества не сохранились. Включились индивидуалистичные социальные сценарии «Каждый сам за себя», «Найди свою новую роль в жизни». Локальные сообщества нужны, но их необходимо конструировать. При этом сейчас субъекта, заинтересованного в их создании, нет. Власть не заинтересована, иначе придется менять систему муниципальных депутатов. Это не интересно и бизнесу, потому что тогда надо будет учитывать мнения жителей, подключать их к проектированию будущих объектов.

— Насколько развиты сообщества протестного активизма, когда люди препятствуют новым стройкам или сносу зданий?

— Кроме нескольких крупных городов, протестной активности в регионах нет. Во-первых, за последние 20 лет она была дискредитирована. Во-вторых, живущий в регионе человек понимает, что протест — это риск стать изгоем. Любая твоя критика разрушает и без того небольшое количество социальных связей, которые у тебя есть. Люди перестают с тобой здороваться.

— В Уфе после протестов жителей отменили проект строительства скоростного трамвая.

— Бывают разовые протестные волнения низового уровня: «Не стройте именно в этом месте». Но они краткосрочны и не формируют социального субъекта. Питерский опыт показывает, что даже если дворовое сообщество формируется против точечной застройки, то после разрешения конфликта оно разваливается. К сожалению, сообщество построить на протесте невозможно, нужна позитивная деятельность. 

Городские сообщества как субъект развития

— Почему городской активизм появился в России только в последние пару-тройку лет? Это связано с кризисом?

— Первая волна городского активизма была достаточно давно — в 2007–2008 годах. Люди поездили по Европам и захотели что-то сделать в своем городе. Благодаря интернету культовые западные истории стали известны, и они вдохновляли российских активистов. В первой волне были активны экологи, защитники животных, велосипедисты.

Рост активности сегодня связан с несколькими факторами. Во-первых, политический активизм ни к чему не привел. Политические инструменты изменения и развития были дискредитированы, повестка политпротеста в стране была снята разными способами. Рефлексирующие люди стали искать альтернативные поля деятельности, вне политики: городская среда, образование, культура. Во-вторых, очевидно и влияние кризиса. Во времена экономического роста люди искали себя в предпринимательстве, в потребительстве. Сейчас возможностей для реализации себя в бизнесе намного меньше, а свободного времени — больше.

Мне кажется, что сегодня включился и инстинкт самосохранения социума. Это реакция на болезнь общества. К примеру, я тоже был предпринимателем и не думал, что буду заниматься социальным проектированием. Но включается механизм рефлексии, механизм ответственности за общество.

— Первая волна активизма при этом пошла на спад?

— Она по-другому сейчас воспринимается, но говорить о спаде нельзя. Например, формат «ресторанного дня» или free market — в каких-то миллионниках его пик прошел, а в стотысячниках это, наоборот, очень модно. Процесс идет волнами, неравномерно по стране.

Важно, что в последние два года городской активизм вошел в новую фазу. Главный вопрос сегодня: может ли городской активизм превратиться во что-то серьезное? Может ли он стать субъектом, который бы начал транслировать какие-то новые ценности и цели? Стать инициатором и модератором перемен? В ряде городов — Ижевске, Новосибирске, Иркутске, Ярославле, Томске, Воронеже — повестка дня именно такова. Мы уже наблюдаем в этих городах пересборку городских активистов и экспертов.

— Почему активисты и городские сообщества должны расширить сферу деятельности и стать субъектом развития всего города?

— У Вячеслава Леонидовича Глазычева есть ключевая, на мой взгляд, фраза: «Город — это договор между городскими сообществами». Под городскими сообществами в данном случае понимаются и власть, и бизнес, и эксперты, формальные и неформальные институты. То есть город — это диалог. Но наш анализ показывает, что как раз диалога в российских городах нет. Говорить некому: кроме власти и двух-трех бизнес-сообществ, игроков больше нет. Нет субъекта, который бы представлял интерес обычного жителя.

Полноценным городским субъектом является бизнес, но он обычно заинтересован лишь в получении прибыли. Другой субъект — власть. Но, к примеру, 90 процентов депутатов городской думы в Нижнем Новгороде — это тоже бизнесмены. Дума, состоящая из бизнесменов, — не про развитие. В лучшем случае — про сохранение ресурсов, а чаще всего просто про откачку ресурсов из города.

Население весьма инертно. 80 процентов жителей — это просто «пассажиры», то есть люди, которые ничего не хотят, ни в чем не участвуют, не знают соседей по подъезду. Они тратят все свое время или на зарабатывание денег, или на какой-то примитивный социальный сценарий. Это большая проблема: четыре пятых жителей страны не включены ни в какие социальные институты.

Понятно, что при такой расстановке сил развития быть не может. Именно поэтому за последние 25 лет Россия не наработала ни одного кейса устойчивого развития города. Каков выход? На мой взгляд, для перезапуска города нужно сначала перезапустить его социальную структуру. Для создания городского диалога надо сформировать множество субъектов, которые готовы были бы брать на себя ответственность, которые могли бы договариваться и что-то реальное делать в городе. Надо помочь городским сообществам окрепнуть и объединиться. Союз сообществ мог бы стать субъектом развития для города, мог бы генерировать новые смыслы и заставлять считаться с собой и власть, и бизнес.

— В марте было объявлено о старте сетевого проекта «Центр прикладной урбанистики». Что такое ЦПУ и что даст проект городским активистам?

— Идея проста: эволюция различных городских команд в разных частях страны повторяется. Одни и те же проекты, одни и те же ошибки. С другой стороны, за три года мы с коллегами накопили некий капитал связей, кейсов, методик. Этими знаниями мы делимся бесплатно.

ЦПУ строится как сетевая горизонтальная структура, соединяющая команды из разных городов. Планируется, что региональные центры будут состоять из трех блоков: аналитический датчик, проектное бюро и школа прикладной урбанистики. На данном этапе особенно важен мониторинг городов. Официальная статистика говорит только о том, сколько людей живет, сколько умирает, сколько квадратных метров жилья строится. Об остальном она даже не догадывается. И мы почти ничего не знаем о своих городах. Какой процент выпускников школ уезжает и почему? Сколько в городе неформальных сообществ? Сколько конфликтов? Ни один мэр не ответит на эти вопросы. Бывший мэр Набережных Челнов, чтобы понять, чем живет город, лично прошел 1200 квартир и просто поговорил с людьми. Потому что понял: общественные советы и депутаты не являются адекватной обратной связью. Это хороший пример, но несистемный и малотиражируемый. 

Есть ли в России интересные проекты

— Я испытываю большую симпатию к городским активистам. Но есть известный проект «Спонтанные интервенции», где собрано более 120 разнообразнейших проектов простых американцев по развитию городской среды. Увы, на его фоне большинство российских проектов выглядят робкими, вторичными, половинчатыми…

— Я понимаю, о чем ты говоришь, но такое сравнение некорректно. Во-первых, у нас совсем другая социальная среда. Более жесткая, нет традиций диалога. Во-вторых, в Европе и США у городского активизма есть история в несколько десятилетий. Было уже много волн: партизанское садоводство, работы художников в городской среде, переосмысление и новое освоение заброшенных городских пространств и бывших промзон, заводских зон, перезапуск городских барахолок. Движение «Возвращая себе город» не экзотика, а норма. Городские активисты для Европы и США — это повседневная жизнь. То, что мы видим у нас, лишь первые шаги.

В-третьих, мне кажется, что сейчас у наших сообществ активность весьма высокая, просто многие проекты еще на ранней стадии развития и малоизвестны. Но интересного много.

— Что, например?

— Например, продвинутые истории в Екатеринбурге. Там есть Эдуард Кубенский и его «Урбанистические сны», и есть Алиса Прудникова с Государственным центром современного искусства. Это пока единственный прецедент в стране, когда современное искусство — это не что-то глобальное из-за рубежа, а то, где используются локальные культурные коды. В Воронеже сейчас работает Эдуард Бояков, идут интересные процессы, поддержанные местной властью. В новосибирском Академгородке есть Наталья Пинус и проекты перезагрузки городской среды. Местный девелопер Александр Кычаков проектирует жилье с комьюнити-центром. Там же есть запрос на проектирование наукополисов с использованием социального инжиниринга.

В Кирове есть творческое пространство «Галерея», которое стало важным для города проектом. В Казани есть ассоциация «Парки города», которая организовала массу событий и провела большое исследование парков. После публикации исследования начал формироваться диалог с властью. В Мурманске успешно работает пространство «Мистер Пинк» Евгения Гомана. Власть построила большой новый Дом культуры, в котором нет жизни. А тут частный Дом культуры в цокольном этаже собственного дома, против которого боролась власть и который выжил. Ребята на площади 100 квадратных метров качают всю культуру Мурманска.

В Набережных Челнах есть сообщество «Метро». По нашей методике, которая является продолжением методики Глазычева, они проанализировали все местные сообщества и сделали отличное творческое пространство для всех. Там каждый день какие-то события. В этом году они сделали спектакль по теме глубинных интервью, которые мы взяли в рамках социологического исследования. Люди плакали, когда видели какие-то собственные сценарии на сцене. В Набережных Челнах работает единственная в стране велокофейня.

В Ярославле есть пространство Textil в здании старой фабрики, которое в перспективе должно объединить творческий кластер, общественное пространства и центр местного сообщества. Я считаю, что это может быть прорывной проект. Наконец, наверное, самый продвинутый с точки зрения социальных технологий город на сегодняшний день — это Ижевск. Там создана ассоциация развития города — АРГО, которая успешно взаимодействует с властью, бизнесом, активистами. В Ижевске много реализованных проектов: перезапущена библиотека, новый Музей воды, Школа прикладной урбанистики и Школа социального проектирования, Фестиваль Человека, Фестиваль живых городов, Ferrum Fest.

Думаю, в горизонте трех лет мы увидим большие и яркие завершенные кейсы с участием городских активистов: перестроенные парки, созданные новые общественные пространства. Надеюсь, появятся и эффективные модели взаимодействия с властью. Эти кейсы и модели можно будет тиражировать.

Мне кажется, городские власти начинают понимать, что, кроме людей, у них нет другого ресурса развития. Формирование сообществ, конструирование субъекта для диалога с властью, перезагрузка социальной структуры и вслед за этим перезагрузка города — я думаю, альтернативы у этого пути нет. 

Формула счастья для городского активиста

— Я слышал, что, общаясь с городскими активистами, ты вывел формулу счастья?

— Я брал глубинные интервью у городских активистов и вдруг неожиданно обнаружил, что все эти люди сильно отличаются по своему эмоциональному состоянию от среднестатистических горожан. Это была какая-то аномалия: все они, как на подбор, были счастливыми. Потом я прочитал фразу одного нобелевского лауреата: «Счастье — это не когда ты можешь себе позволить какие-то вещи купить, а когда ты кому-то нужен». И теория счастья для городского активиста сложилась.

Оказалось, что для счастья городского активиста особо значимы четыре параметра. Первый: свободное время. Есть ли оно у человека и на что он его тратит? Второе: социальные компетенции. Можешь ли ты что-то придумывать, организовывать? Третье: социальные связи. Кого ты знаешь и какова структура этих связей? Знаешь только своих сверстников или знаком с людьми разных возрастов и социальных слоев? Четвертое: мечты, цели и сценарии. Что для тебя важно и о чем ты мечтаешь?

— Необходимы сразу все четыре параметра?

— Если у тебя много компетенций и связей, но нет свободного времени, то ты — несчастный человек. Все время ты тратишь, работая на семью, но себя не реализуешь. Если у тебя есть свободное время, но нет социальных компетенций, то времяпровождение обычно очень некачественное. Это вариант подростков. Если у тебя мечты и цели материальны, но никак не связаны с созданием общественного блага, то ты не самореализуешься. Но, как только кроме машин-квартир в мечтах и целях появляется что-то связанное с общими интересами, ты стремишься к другим людям. За счет взаимодействия с другим человеком ты себя и конструируешь. Зачем нам нужны другие люди? Чтобы понять, кто мы. Поэтому городской активист и счастлив: как личность он состоялся больше, чем многие другие. За счет конфликта, опыта, взаимодействия человек понял, кто он и для чего он предназначен. Нашел себя. И это происходит независимо от количества денег.

Для счастья нужно, чтобы все эти четыре параметра были сбалансированы. Отсюда понятно, как формировать счастливых городских активистов. Нужно учить этому в школе: прокачивать социальные компетенции. Нужно создавать межвозрастные и междисциплинарные команды — физики, лирики, бабушки, художники, чиновники. Чтобы у человека были разные социальные связи. И нужно, чтобы в обществе были мечты, цели и ценности, связанные не только с материальным достатком. А на количество свободного времени влияет городская среда. Сбалансированная городская среда, когда не надо тратить массу времени на передвижения по городу, оставляет время на самореализацию. Почему в Москве почти нет городских активистов? Здесь нет свободного времени, время тратится на перемещения.
Автор
Алексей Щукин
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе