Кому дом, а кому музей

Мемориальные музеи больше не настаивают на подлинности своих экспонатов. Все креативят, кто во что горазд 

На днях в Москве был зафиксирован самый настоящий музейный бум. По словам главы столичного департамента культуры Сергея Худякова, в этом году число посетителей столичных музеев увеличилось по сравнению с 2009-м на целых 13 процентов — с 5 до 5,73 миллиона человек. Вот только многие из них легко могут оказаться обманутыми. Взять, к примеру, мемориальные музеи-квартиры. Во времена массовых культпоходов за их вывеской в обязательном порядке скрывались раритеты, до которых дотрагивались руки гения. Сегодня уверения в подлинности все чаще сменяются стыдливым признанием — вещи одной с классиком эпохи. Так что же в действительности хранят эти столь многочисленные квартиры-дома-усадьбы-музеи?


Суета вокруг дивана

Еще летом было объявлено, что в доме № 12, строение 8 по Тверской будет создана мемориальная квартира Александра Исаевича Солженицына. До сих пор здесь располагался учрежденный самим писателем Русский общественный фонд. Инициатор проекта — Дом русского зарубежья. Организаторы подчеркивают, что именно в этой квартире в феврале 1974 года Александр Исаевич был арестован, а затем выслан из СССР. Вдова писателя Наталья Солженицына сказала «Итогам»: «Здесь родились все наши дети, он очень любил эту квартиру и этот двор, но ему не давали московскую прописку, а людям без прописки можно было проводить в Москве не более 72 часов. Уже после двух суток приходил милиционер и говорил: «Выметайся». Так что Александр Исаевич большую часть времени проводил за городом, а сюда приезжал только на двое суток». Да, пикантные особенности советского ЖКХ теперь тоже история.

Вот только личных вещей автора «Архипелага ГУЛАГ» на Тверской нет. А ведь это только профессионалы спорят, чем отличается хороший мемориальный музей от плохого. У бесхитростного обывателя критерий всегда наготове. Знамо дело, статуя Давида в Пушкинском не та, что в Италии. Точно так же он желает, чтобы ему показывали только личные вещи покойного гения. Мемории, говоря языком искусствоведов. Такова уж психология посетителя: подлинность вещи, аутентичность, дает ему ощущение причастности к великому. Интересно, из чего кушал гений, чем он брился, как выглядел его бельевой шкаф, поводок его собаки и билет, взятый в трамвае. На исторический материализм накладывается вкус к героике: «Богатыри — не вы!» Неудивительно, что личные вещи знаменитостей сегодня гастролируют по миру с не меньшим успехом, чем живописные шедевры. Достаточно оказаться в Историческом музее, где до 10 декабря выставлены привезенные из Франции складные стулья, походный стол и треуголка, которую Наполеон носил во время кампании 1812 года.

Конечно, музейному ревнителю есть где потешить свое любопытство. Например, в толстовской «Ясной Поляне» мы имеем полную гарантию подлинности, ибо таким этот музей был задуман изначально и осуществлен Софьей Андреевной. Или вот Музей Михаила Булгакова (квартира № 50). «У нас все время меняются выставки, — говорит его директор Инна Мишина, — а полгода назад у нас появилось несколько предметов мебели с последней булгаковской квартиры — часть подарили, часть мы купили на собственные средства». Людмила Лапунова, заместитель директора центра-музея «Дом Высоцкого на Таганке», также настаивает на исторической достоверности своего детища: экспозиция обновляется за счет фондов и закупки вещей, принадлежавших Владимиру Высоцкому.

Но как быть с классиками, которым не повезло с потомками? Не говоря уже о тех, чьи личные вещи буквально растворились в веках? Вот, скажем, в прошлом году праздновалось 200-летие Николая Гоголя. В особняке Толстых на Никитском бульваре, именно там, где писатель жил и скончался, открылся первый московский мемориальный музей «Дом Гоголя». Из немногих подлинных вещей главная — пуговица с гоголевского фрака. Не раритет даже — целый раритетище! А, например, в Доме-музее Достоевского гордятся недавно обретенным — спасибо управлению ФСИН по Омской области — кирпичом, вынутым из стены бывшего Омского острога. Этот музей вообще, надо сказать, весьма креативный: как-то утром его научный сотрудник Наталья Костина торопилась на работу и нашла в канаве... уникальную чернильницу — вещицу времен великого писателя.

Вообще остаются еще мемориальные музеи, которые по старинке продолжают настаивать на подлинности своих экспонатов. И тут, конечно, нельзя не вспомнить о целом детективе, развернувшемся в Музее-квартире Пушкина в Санкт-Петербурге, где недавно обнаружили... кровь поэта. Смелую гипотезу питерских историков аккурат к последней годовщине гибели классика подтвердила судебно-медицинская экспертиза: на набережной Мойки, 12, хранится подлинный диван со следами крови из раны, полученной на Черной речке. Найденную кровь сравнили с той, что сохранилась на жилете, до сих пор считавшемся одной из немногих истинных реликвий квартиры. Якобы эту часть одежды, разрезав, сняли со смертельно раненного Пушкина. Однако филолог Наталья Рубинштейн, когда-то работавшая на Мойке, вспоминает об одном особенно бурном наводнении, случившемся в конце 60?х: «Мы оказались к нему не готовы. Ночью, когда музей был закрыт и безлюден, вода поднялась уж очень высоко и затопила комнаты. Поутру оказалось, что вода и грязь стоят и в витринках с личными вещами — и в той, что с жилетом, и еще в другой — с детской крестильной рубашечкой пушкинского первенца. Вещи приводили в порядок, мыли с осторожностью, чистили, обращались к специалистам. Помню слова нашего шефа Семена Семеновича Ланды: «Это уже другой жилет, не тот, что был раньше, это уже жилет без пятен пушкинской крови. Уже и не реликвия почти». Историю эту, как могли, спустили на тормозах, наверх не докладывая. Жилет и рубашечку привели в порядок и как ни в чем не бывало положили на место. И потекли людские толпы смотреть на «жилет, портрет и кабинет...». Вот и верь потом этим музейщикам.

Тайное сделать явным

Казалось бы, самое время возмутиться: мол, дурят нашего брата почем зря. Однако скорее тут к месту совсем другой парафраз — ах, обмануть его несложно, он сам обманываться рад. Публике как минимум неплохо бы напомнить, что понятия «такой, как у Пушкина» и «личная вещь Пушкина» — мягко говоря, не одно и то же. Собственно говоря, аутентичность объектов не является главным признаком музея. Музей — это тип языка. Такой вот странный язык, где разговаривают не словами, а предметами.

Заведующий Лабораторией музейного проектирования Российского института культурологии Алексей Лебедев вспоминает: «Умерла актриса Ермолова, и буквально на следующий день было решено превратить ее квартиру в музей. А там все как было в день ее смерти: на стуле висит повешенная ею шаль, на столе стоит катушка ниток, в которую ее рукой воткнута иголка… Все подлинное. Только нет ощущения великого человека, который здесь жил…» То есть все ингредиенты налицо, а ощущения реальности нет. Не комната актрисы, а так — бабушкина светелка. А все оттого, что экспозиция не спроектирована. Противоположный пример — дом пушкинского предка Ганнибала в селе Петровское. В его доме и икона испанского письма висит, и вещи XVIII века. Но большинство предметов — так называемый средовой материал. То есть вещи пушкинской эпохи, но не из дома Ганнибалов. Так же обстоит дело и с объектами пушкинского имения Михайловское. «Все это новоделы, — продолжает Лебедев, — причем второго поколения. Усадьбы Михайловское и Тригорское были сожжены крестьянами в 1918 году. Заново их построили уже после Великой Отечественной войны. За полвека усадебные дома сгнили и были второй раз построены в 1999 году, к 200-летию со дня рождения Пушкина». Тем не менее люди охотно едут в Михайловское. Зачем? Чтобы «пообщаться» с поэтом, подышать тем же воздухом. В Михайловском в усадебном доме есть «кабинет поэта». Там стоит кресло, на которое посетители кладут цветы. Для людей это алтарь. Хотя в комнате нет практически ни одной вещи, принадлежавшей Пушкину. Следовательно, художественная правда оказалась сильнее правды факта. И это — о вотчине легендарного Семена Гейченко! Признанного корифея в деле раритетных новоделов, создателя и первого директора музея-заповедника «Михайловское». Известно, да и Сергей Довлатов, кстати, в знаменитой повести «Заповедник» с изрядной издевкой рассказывает, как Гейченко повесил «златую цепь» на дуб тот, который рос у Пушкиных за околицей. Однако музей в Пушкинских Горах принадлежит скорее к типу авторских музеев. Гейченко работал как художник, а предметы были его палитрой, красками. И с их помощью удалось создать произведение, которое может раздражать или восхищать.

«Существуют музеи, где два-три аутентичных предмета — посмертная маска да какая-нибудь папочка, — рассказала «Итогам» Наталья Самойленко, заместитель гендиректора Благотворительного фонда Потанина, одна из идеологов программы «Меняющийся музей в меняющемся мире». — Понятно, что для таких музеев без дополнительного представления знаменитой личности жизнь невозможна. Долгие годы музей воспринимали только как хранилище. И лишь в последнее десятилетие возник интерес к нему как к живому организму. Если музей расположен вдали от других очагов культуры, именно он должен стать центром притяжения самых разных посетителей. А потому важны инновации».

О том, что музеи оперируют не столько реальными историческими артефактами, сколько «средовым материалом» (он же — «материал эпохи»), профессионалы знали всегда. Однако раньше музейные работники и искусствоведы предпочитали отмалчиваться — ну зачем портить обывателю праздник? Но сегодня, похоже, в ходу новая тенденция. Никаких утешающих обманов — всю правду! И в результате под еще недавно усредненной вывеской мемориального музея могут существовать авторские, проектные, литературные, концептуальные, да какие угодно музеи, иногда даже смешанных кровей. Пример последнего — Музей-квартира Сергея Образцова (Глинищевский переулок, дом 5/7, кв. 97), созданный его детьми. Наталья Сергеевна и Алексей Сергеевич после смерти отца полностью сохранили обстановку. Но в квартире находятся не только личные вещи. Там же — обширное собрание старинных книг по истории театра, коллекция механических театров-автоматов XVIII—XIX веков, театральных кукол и масок. Это музей Образцова или музей кукольного театра? А и то, и другое. «В свое время мы поддерживали проект создания виртуального музея Чехова, — рассказывает Наталья Самойленко. — Поскольку и в России, и на Украине работают сразу несколько его музеев, появилась идея собрать все реликвии воедино на одной площадке. Чтобы человек, будучи в Ялте, понимал, что делал Чехов на Сахалине. Проект воплотился, но не на сто процентов: не все мемориальные музеи оказались готовы воспринять эту идею всерьез. Тем более что одним из краеугольных стал вопрос подлинности коллекций. Общая тенденция идет к тому, чтобы заменять подлинник новоделом. Но согласитесь, когда один и тот же чемодан знаменитости «прописан» сразу в четырех собраниях, это вызывает вопросы. А такие казусы с увеличением потока информации стали случаться все чаще и чаще. Оттого музеи педалируют не тему аутентичности предмета, а дополнительные проекты по привлечению публики».

Ну и, конечно же, как не вспомнить бесчисленные советские музеи В. И. Ленина, которым несть числа. Что с ними стало? Одни позабыты-позаброшены, зато другие чувствуют себя вполне бодро. Пожалуй, самый успешный — знаменитое Шушенское. Сегодня это этнографический музей-заповедник. И никто ничего плохого не сделал с тем маленьким домиком, в котором жил Владимир Ильич. Он входит в общий комплекс. Просто акценты изменились. В СССР этнография была фоном для ленинской темы. А сейчас ленинская тема отошла на периферию. Но коллекция осталась прежней.

Где эта комната, где этот дом

На первый взгляд весь этот креатив, что называется, не от хорошей жизни. Был на Тверской музей писателя Николая Островского — с подлинными, кстати, вещами, — ну и кому сегодня любопытно посмотреть, на какой именно кровати умирал автор романа «Как закалялась сталь?». «Квартира» превратилась в центр творческой реабилитации людей с ограниченными возможностями «Преодоление». Однако тенденции, которые можно проследить в нашем музейном деле, давно и прочно утвердились и на Западе. Развитие мемориальных музеев движется в одном русле с музейным делом вообще. Директор Миннеаполисского института искусств Кейвин Фельдман вообще утверждает: современная концепция музейной экспозиции все дальше отходит от традиционных форм. Раньше художники и зрители разделялись в опыте восприятия художественного объекта. И до сих пор музеи в массовом сознании — это соборы культуры, собрание шедевров, и только. Но сегодня меняется само понятие музея. Устраиваются выставки гитар и атрибутов «Звездных войн», с живой музыкой в ночное время, с коктейлями, диджеями и танцами. Молодые директора музеев рассматривают свои детища как «городские площади», где члены музейного сообщества и посетители могут собраться и пообщаться. Будущим посетителям музея недостаточно будет просто смотреть — им надо будет участвовать. Например, это уже происходит на пути в Пушкинские Горы, где на станции Выра воссоздана настоящая почтовая станция по образцу тех, что были в позапрошлом веке — с верстовым столбом и почтмейстером в мундире. Каждый желающий может отправить оттуда письмо с ятями на конверте. И оно дойдет до адресата. Такой музей уже не отдельный аттракцион, а часть индустрии туризма. Показателем успешности музейной деятельности служат не деньги, а привлеченное внимание. Это не альтруизм, а трезвый экономический расчет.

... Забавно, что в то время, как у нас заговорили о музейном буме, точное число самих хранилищ, открытых сегодня в России, неизвестно. Зафиксировано лишь число государственных музеев — около 2700. Государственных — не в смысле федеральных, а в смысле финансируемых по статье «Культура» из разного уровня бюджетов. А вот никакой сводной статистики по музеям министерств, ведомств, корпораций, вузов, общественных организаций у нас в стране не существует. Музейное дело — благородное, свой герой найдется на каждой земле и чуть ли не для каждой категории населения. Достаточно вспомнить шум, который вызвала инициатива открыть дом-музей генерала Власова. Поэтому неудивительно, что, по оценкам экспертов, число музеев можно смело удваивать.

...А на Тверской, кстати, настоящие вещи Солженицына все же появятся — их привезут родственники. И в Кисловодске, городе, где Александр Исаевич родился, тоже планируется устроить музей. «Это у нас любят делать, — призналась вдова «Итогам», — фиктивные мемориальные музеи, при том что никто не знает, как выглядели эти комнаты, какая была мебель, ведь фотографий не было или они не сохранились». Но Солженицыну попросили помочь, и она согласилась. При условии, что это будет не мемориальный, а литературный музей.

Евгений Белжеларский

Итоги.RU
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе