Две небольшие студии ОТР сегодня загружены под завязку
Фото: Виктор Зажигин
Общественное телевидение России (ОТР) вот уже полгода в эфире. На запуск проекта и первые месяцы работы было потрачено около 1,5 млрд рублей. Осенью руководство канала пожаловалось: денег, выделяемых из бюджета, не хватает, приходится брать кредиты. Идея с добровольными пожертвованиями граждан вызывает лишь насмешки, неосуществимым оказался и план формирования целевого капитала, на проценты от которого можно было бы существовать. Попытка увеличить бюджетное финансирование на следующий год успехом не увенчалась. В 2014-м канал получит 1,425 млрд рублей — не самые большие деньги по сравнению с иными госсубсидиями, выделяемыми СМИ (см. таблицу). Гендиректор канала Анатолий Лысенко опасается сокращения штата и производства собственного контента. В ОТР даже задумались о том, чтобы изменить устав и получить право на показ рекламы, что окончательно убивает саму идею телевидения «общественного».
ОТР во многом стало заложником эпохи своего создания. Идея, спровоцированная мнимым запросом протестного движения, уже на начальной стадии формирования концепции по западным аналогам показала полную нежизнеспособность. От названия остался лишь лозунг: деньги выделяются из бюджета, руководитель назначается президентом, а острой политической дискуссии в эфире так и не появилось. Многие по сей день уверены, что Общественное телевидение ждет печальная участь других так называемых медведевских проектов, один за другим отключаемых от финансирования.
Тем временем канал развивается так, как будто уверен в безбедном существовании на годы вперед. С нуля выстроен вещательный комплекс, работает современное оборудование, открыты две студии. В коридорах — своеобразная смесь запахов от новой техники, мебели и ремонтных материалов. Бросается в глаза огромное количество сотрудников, привычное скорее для больших федеральных телеканалов, но очевидно избыточное для нишевых. Эфир представляет собой восьмичасовой цикл новостей, передач и советских фильмов, который повторяется трижды в течение дня. Программная линейка постоянно расширяется, а новости довольно непривычно сочетают общероссийскую повестку и нюансы жизни регионов.
Руководит ОТР по назначению президента Анатолий Лысенко, человек, который всю жизнь оказывался в знаковом телевизионном тренде. Тридцать лет проработал на Центральном телевидении, в Главной редакции молодежных программ. В конце 1980-х руководил легендарной программой «Взгляд». С 1990-го по 1996-й возглавлял ВГТРК, затем преподавал, управлял, советовал, вел передачи, писал книги. Сегодня он опять на передовой, с ворохом новых идей, с концепциями оригинальных программ, в гуще сражений с критиками.
Лысенко предложил свою концепцию Общественного телевидения — просвещенческую, социальную, с уклоном в региональную тематику. Его детище по-прежнему вызывает много вопросов, однако увидеть такой некоммерческий контент на другом отечественном телеканале сегодня невозможно.
Просвещение как национальная идея
— У вас огромный опыт работы на телевидении. По сути, вы застали три разные эпохи: советское телевидение, ТВ конца 1980-х — начала 1990-х и современное. Интересно узнать мнение о сегодняшнем телевещании человека, который, можно сказать, своими руками конструировал такие разные по стилистике эфиры. Например, почему так часто приходится слышать с пафосом произносимую фразу: «Я вообще не смотрю телевизор»?
— Я не верю в этот посыл, хотя слышал его сотни раз от самых разных людей — от академиков до плотников. Потом вдруг выясняется, что эти люди знают сериалы лучше, чем я, который на этом деле собаку съел. К сожалению, телевидение смотрят все. Почему «к сожалению»? У нас нет культуры телесмотрения. У нас человек, войдя в дом, сняв пиджак и брюки, выключает свет и включает телевизор. И все. А потом он начинает щелкать каналы… даже болезнь психиатры называют…
— Заппинг, от английского zap — «перелистывать».
— Да. Он даже не смотрит. Хотя в принципе, если взять нашу программу и выстроить то, что ты хочешь посмотреть, — прекрасное телевидение. Я считаю его вообще лучшим в мире. Пока еще. Но нужно выбирать программы. Я не очень смотрю телевизор, выборочно. Слова, которые я употребляю при оценке, попадают очень часто под запрет, установленный Госдумой.
Что не нравится… Во-первых, меня огорчает то, что телевидение стало покупным. Когда я начинал работу, страшно сказать, сколько лет тому назад — лет пятьдесят пять—пятьдесят шесть, это было телевидение, которое изобретало. Каждый год молодежная редакция Центрального телевидения делала две-три-четыре новые передачи.
Было движение, было желание. Сейчас значительно проще купить готовый формат. Но готовый формат всегда несет в себе угрозу унификации. Сегодня все дома стали похожи друг на друга. И люди стали похожи. И программы. И это жалко — должно быть разнообразие. А мы старались придумать так, чтобы люди были разнообразнее.
Я могу понять коллег, которые руководят другими каналами. Да, делать свои передачи невыгодно. Риск. Ты вкладываешь деньги. Получится — не получится, черт его знает. Тем не менее сегодня у нас на ОТР примерно 65 процентов собственного контента и 35 процентов — покупного.
— Вы говорите об отсутствии конструкторской изюминки при копировании форматов. Однако сегодняшние программы и по содержанию пустоваты. Из трех классических постулатов функционирования телевидения — просвещать, информировать, развлекать — осталось, по сути, лишь последнее. Просвещенческая функция осталась в прошлом? Ведь денег на этом не сделаешь.
— Вы затронули очень больную тему.
В программах советского телевидения была заложена идеология. С ней можно соглашаться, можно не соглашаться. Но она была. Сегодня идеологии вроде нет. Да и родиться она не может, потому что для этого нужна какая-то идея. Мне нравится, когда все говорят: срочно создать национальную идею. Можно подумать, что какой-то человек подумал и высосал из пальца национальную идею. Она рождаться должна, а исходя из чего — никто не думает.
Просвещение — это и есть национальная идея. Это как ребенок. Сейчас все плачут: дети не читают. Я вот внука не могу заставить читать. Говорит, дед, я это в кино видел, это по телевизору видел. В крайнем случае посмотрю в интернете. Можно научить ребенка читать без насилия? Нельзя. Как нельзя научить чистить зубы, не заставляя. Первое время заставлять, а потом это входит в привычку. Какое-то насилие должно быть, чтобы заставить ребенка учиться. Точно так же должно быть в какой-то степени насилие, чтобы люди смотрели просвещенческие научно-популярные передачи.
— Да, но сегодняшние дети — это представители совсем иной эпохи, технологичной, технократичной, более быстрой и отчасти примитивной. Как можно заставить их просвещаться?
— Это действительно проблема. Произошла странная вещь. Я читал приблизительно те же книги, которые читала моя мама. И моя дочь читала примерно те же книги, что и я. А вот следующее поколение не читает те же книги, которые читаем мы. Распалась связь времен. Я как-то сказал, что поздравлял Сталина с семидесятилетием и даже жал ему руку, так на меня посмотрели такими глазами, что пришлось сразу сказать: Ивана Грозного я не видел и не был с ним знаком. Я понимаю, что это нереально для них. А прошло очень мало лет. Но произошли события, исторический слом, тектонический сдвиг. Одна платформа сдвинула другую, и землетрясение прошло сквозь судьбы людей. И распалась связь времен, ударив по просвещению.
С критикой в утопию
— «Не знаю, кто предложил президенту создать такой телеканал, но я изначально был против, так как сначала нужно построить в России гражданское общество». Вам наверняка не раз припоминали эту фразу. Изменили свое мнение?
— Я действительно тогда говорил: ребят, мы опоздали с этим, а потом, у нас нет гражданского общества. Что ж мы, получается, ставим телегу впереди лошади? Хотя в общем это наша национальная историческая особенность: или наступать на грабли, или ставить телегу впереди лошади. А потом мы подумали: это же и есть просветительский телеканал. Рассказывать об особенностях жизни страны, о людях. Это все шире. Просвещение — это, если хотите, прививка любознательности. Человек должен стремиться что-то узнать, и узнать желательно через труд. Когда уже знаешь что-то, есть возможность сравнивать, определять, что правда, что неправда.
— То есть получается, вы привнесли в ОТР какие-то свои представления о телеканале, отличные от того, что хотели заложить «сверху»?
— Как ни странно звучит, я не увидел, что хотели заложить сверху. Я видел, что хотят заложить сбоку. Та масса, которая кипела страстями вокруг этого. Я в своей жизни не получал большего количества негативных отзывов, хамских отзывов, чем в начале работы с ОТР. Основная масса почему-то видела, что создание Общественного телевидения — это создание оппозиционного телевидения, телевидения «Долой!», телевидения «Все на площадь!».
Я считаю, что это вообще не функция телевидения. Телевидение, призывающее на площадь, а еще хуже, призывающее к революции, надо закрывать. Потому что наше общество уже прошло через это, и чем это кончилось? Меня всегда изумляет эта наша либеральная интеллигенция, хотя я всю жизнь относил себя к ней. Ребята, надо знать историю. Ведь та прекраснодушная либеральная интеллигенция, которая носилась с крестьянами, обеспечивала им врачей и объясняла, что они должны читать книжки Толстого и что давайте свергнем Николая Второго и выберем достойных представителей, она же первая погибла во время революции, как рояль в поместье Блока. И жгли-то библиотеки, картинные галереи. Кого выслали на философском пароходе? Людей, которые столько лет призывали к изменению общественного строя, к либерализации. Всех выслали, они оказались не нужны. А сколько их погибло здесь? Подчистую выкошены, выброшены из жизни. Восемьдесят-девяносто процентов интеллектуального потенциала мы выкинули.
— И чего требовала российская интеллигенция от вас как от создателя ОТР?
— Тогда меня пригласил Миша Федотов на совещание нашей интеллигенции. Первый лозунг: забрать первый канал или второй! Создать гигантское ТВ. Затем: оно не должно никому подчиняться. Руководство общественного телевидения должно избираться всенародно! Детский сад. И сегодня я читаю уважаемых людей... Цитирую: общественное телевидение априори не может быть общественным. Это уродливое изобретение, потому что оно на деньги государства и руководство назначается государством. Правы?
— Если брать заграничные аналоги, доля истины в этих лозунгах есть.
— Ну создадим мы телевидение на деньги Прохорова — это что, будет абсолютно независимое телевидение? Кто платит деньги, тот девушку и танцует. Увы и ах, ничего другого придумать нельзя. Возникает вопрос: а что, вот деньги, которые государство выделяет из бюджета, на них штамп стоит? Ведь это наши деньги, народные, проведенные через бюджет, который существует для перераспределения денег, заработанных народом. Значит, априори это ох как нехорошо?
— То есть деньги прошли через «кровавый режим» и перестали быть народными?
— Вроде того. При этом мне всегда говорили: смотрите, в Америке же общественные каналы живут на общественные деньги. Выяснилось, что общественное телевидение в Соединенных Штатах 50 процентов получает от государства и от благотворительных взносов населения. Там привыкли к таким вещам — у нас же пример был, Лене Парфенову на «Дожде» собирали средства краудфандингом. На две передачи собрали — и на этом народный вклад закончился. А PBS 50 процентов получает от заказных передач крупнейших американских монополий. Бескорыстие американских монополий, как и наших олигархов, широко известно. Не нуждается в подтверждении.
А в Германии? Каждое квартировладение должно платить в год где-то 232 еврика. Мелочь. Десять процентов среднемесячной зарплаты бундесгражданина. Для них незаметно. Но владений-то 10–15 миллионов. Если перемножить — получается цифра, которая мне и в страшном сне не снится. Я задаю вопрос: а если мне не хочется смотреть ваше ОТ, нафиг оно мне нужно? Я могу не платить деньги? Мне отвечают: это закон.
А в законопослушной Англии, по-моему, около 10 тысяч человек входят в штат организации, которая шмонает по всей территории Великобритании с установками и изучает, сколько у вас телевизоров в доме. У них от числа телевизоров плата зависит. И имеет право войти в ваш дом, который, как известно, у англичан крепость. Представьте, что у нас приняты все такие предложения и народ сам платит. Если учесть, что у нас процентов тридцать не платят за ЖКХ. А с британской структурой сбора нам к сборщикам придется подключить ОМОН.
Второе: назначает президент. А как должно быть? Всенародное голосование? Вспомним судьбу этого комитета несистемной оппозиции, который тоже избирался по сложной системе, затем все переругались, а он благополучно распался. Мы никак сейчас выборы президента наладить не можем, в Думе, в местных комитетах…
— И все же, может быть, сегодня имеет смысл отказаться от бренда «общественное телевидение», раз его воспринимают в политическом ключе? Или провести какой-то ребрендинг, рекламную кампанию, показать, что на самом деле можно увидеть на ОТР?
— Название роли не играет. Все равно останутся «родимые пятна капитализма»: бюджет и назначение президента. У меня сейчас закончится срок назначения на эту должность, и, может, кого-то другого поставят. А от государственного финансирования мы не уйдем. Закладывали в план, идя на поводу у общественного мнения: создадим материнский капитал и будем жить на проценты с него. Что-то не нашлись желающие вносить материнский капитал. Это оказалось такой утопией. Я бы вообще назвал нас «утопическое телевидение, созданное утопией». Но, цитируя Мичурина, нельзя ждать милости от природы после того, что мы с ней сделали. Будем доказывать, что мы общественное телевидение, что мы руководствуемся тем, что интересно. Хотя никто сегодня, кроме очень наглых людей, не понимает, что нужно обществу. По-моему, обществу нужна спокойная сытая жизнь. А дальше оно само определит, что ему нужно.
Генеральный директор Общественного телевидения России Анатолий Лысенко
Что показывает ОТР
— Анатолий Григорьевич, какова сегодня концепция Общественного телевидения? Каковы тематика передач и структурный вектор развития канала?
— Когда мы только разрабатывали концепцию вещания, пришли к интересному выводу. Вот нет у нас гражданского общества, действительно нет. Но, порывшись в интернете, выясняешь, что существует гигантская сеть всевозможного рода организаций, группочек, объединений, союзов, которые занимаются своими делами. Группа, которая помогает семьям, где есть больные ДЦП, или группа, которая помогает отцам-одиночкам. Группа, которая занимается сохранением памятников старины или альтернативной историей. «Хрюши» в магазинах, потрясающие «Мурзилки». Волонтеры. Есть фрагменты такой странной паутинки. И вот мы подумали: это же и есть зачатки гражданского общества. Их надо поддерживать, помогать, чтобы они могли обмениваться опытом, обсуждать свои проблемы, и в какой-то мере защищать их от государства. Информировать людей, которые хотят помочь, но не знают как.
Второе. Если вы посмотрите наше телевидение, то обнаружите, что оно ограничивается пределами МКАД. Ну может, еще Санкт-Петербург набежит или Хабаровску «повезет», что его затопило. А страна-то живет. Отъехать от Москвы на сто пятьдесят — двести километров — это другой мир, другие проблемы. Другие заботы. Другие зарплаты. Все другое. И вот тогда мы решили: давайте делать передачи вне пределов московского кольца.
Третье. Чтобы ни говорили, в нашей стране телевидение — это трибуна. Кто выступает на этой трибуне? Я попросил своих студентов составить список. Страшно узок круг этих людей, и страшно далеки они от народа. Одни и те же. Ходят с одного канала на другой, говорят на все темы от внематочной беременности до революции в Сирии. Ходят, ходят, ходят, говорят одно и то же. Мы сказали: давайте убирайте этих звезд. Приведете звезд — не пущу. В стране вполне достаточно умных и толковых людей.
Такая вещь: тиражи упали у всех журналов и газет. Что-то есть в интернете, чего-то нет. Мы пошли на то, чтобы предоставить всем журналам — от «Эксперта» до «Фомы», от «Однако» до «Итогов» — возможность выходить в эфир. Каждый день на пятнадцать минут. Причем мы не вмешиваемся. Кричат: вот вы же под контролем правительства. Я говорю: вот шестой месяц мы работаем, никто не звонил мне. Даже обидно: неужели мы настолько плохо работаем, что нас даже облаять или похвалить не за что? Никто не звонит, никто не указывает.
Когда начали работать, мне позвонил Андрей Макаров, который возглавляет комиссию по бюджету: хорошо бы вы показали, как работает бюджетная комиссия. Ведь мало кто знает, что первый парламент в Англии был создан для утверждения бюджета. Это начало гражданского общества, зарождение парламентского строя. Кажется, скучно. А потом пришло много писем: расскажите, как работает непонятная машина государственного управления. Мы от нее столько ждем. Работает, громыхает, иногда из нее люди вылетают. Вообще, расскажите, как работает политическая жизнь в стране. Вот гениальная фраза Уинстона Черчилля о том, что политическая жизнь в России напоминает драку бульдогов под ковром: ничего не видно, но иногда оттуда вылетают трупы. Хотелось бы заглянуть под ковер, собственно, в этом и есть задача телевидения. И вот сейчас посмотрите наши передачи. Мы рассказываем о том, как принимают бюджет. На что идут народные деньги. Как идет война за эти деньги. Как идут обсуждения в комиссиях. С удовольствием смотрят.
— В этом нет ничего удивительного. Самые скучные бюрократические процедуры можно показывать интересно и захватывающе, была бы та самая изюминка, о которой вы вспоминали в начале.
— Во-первых, можно по-другому подавать. А во-вторых, мы живем в стране, в которой, не хочу никого обижать, народ фантастически неграмотен с точки зрения государственного управления. Вот сейчас мы стали делать передачу про ЖКХ. Запускаем передачу — если кто-нибудь бросит монету в эту протянутую руку — о медицине, об образовании. Мы пока стараемся не трогать такие темы, как национальные, религиозные отношения, хотя у нас выступают представители всех конфессий, кроме радикально-ненавидящих. Многого не успеваем. Не хватает денег на новые задумки.
— Изначально был уверен, что одна из важнейших задач Общественного телевидения — показывать все многообразие жизни в России. Это вообще национальная трагедия, что мы крайне плохо представляем себе, как живут люди даже в соседнем городе. Может, поэтому мы и не ощущаем себя гражданами одной огромной страны. И у меня технический вопрос. Уклон в региональную тематику подразумевает определенные проблемы: своих корреспондентов посылать очень дорого, а качество региональной журналистики оставляет желать лучшего. Как вы справляетесь с этим?
— Вы задаете очень сложные вопросы. Традиционно складывалось, еще в советское время, что периферийное телевидение и столичное телевидение, как говорят в Одессе, две большие разницы. Когда «молодежка» наша еще работала, мы искали людей, посылали группы, привозили ребят сюда на стажировку, но чаще всего это кончалось тем, что люди переезжали сюда. То же самое происходит и сейчас.
Технических проблем нет. Все камеры приблизительно одинаковые, тем более что многое снимают просто на телефон. Ребята отбирают там людей, они присылают сюда сюжет. Иногда сюжет идет полностью, зачастую приходится перемонтировать. Посылать своих? Вы правы, когда мне на стол кладут расчет командировки… Сейчас были эти несчастья на Дальнем Востоке. Что такое одна поездка на Дальний Восток? Группа три человека. Перелет самолета. Заказ транспорта. Гостиница. Это влетает в такие деньги...
Говорят: заказывайте у местных. Но это тоже легенды. Сегодня местные компании не будут работать за так. В основном они хозрасчетные. Значит, либо они ВГТРК — ну если надо, договоримся мы с ВГТРК, родная компания все-таки. Либо это также влетает в копеечку.
— Тем не менее вы планируете усиливать региональную тематику на ОТР?
— Сейчас несколько проектов разрабатываем. Например, «День губернии», я ее назвал «По главной улице с оркестром». Целый день мы рассказываем о какой-нибудь губернии. Или сейчас вот начали проект — дорогой, но очень интересный — «Город N». Мы рассказываем о городах N: Плес, Таруса, Вышний Волочек. Сколько таких потрясающих маленьких городов! Люди смотрят с интересом. Идет цикл «Большая страна» — это и документальные фильмы, и очень хорошие пятнадцати-двадцатиминутные документальные очерки о людях: доярка, председатель колхоза, учитель, библиотекарь. Сейчас мы дополнительно запустим программу, где они будут рассказывать о событиях: у кого ребенок родился, кто что сделал. Пока не очень получается рассказывать о малом бизнесе, очень тяжелая штука. Это осложняется тем, что мы не имеем права на рекламу. Ищем баланс. Планов-то много. Но, честно говоря, очень часто возникает ощущение, что это никому не нужно. Я уже с 1991 года чувствую себя профессиональным нищим. Можно уже претендовать на звание заслуженного нищего республики. Но раньше я находил больше понимания. Сегодня мы все время в долгу, в нулях, в займах и так далее.
— Вы в эфире уже шесть месяцев. На сколько процентов от задуманного сегодня работает ОТР?
— Сегодня мы не работаем даже на одну пятую. Во-первых, все должно устаканиться, техника, вот это здание — здесь же хозяйственные склады были. Из этого мы сделали вполне приличный телецентр, который сейчас работает двадцать четыре часа в сутки. Техника суперсовременная. Ее нужно отлаживать. Сидеть, правда, особенно негде, сидят друг у друга на головах. Сложность еще в чем. Мы будем выходить на платформе, мы включены в состав первого модуля. Но пока распространяемся по очень сложной системе, через сетевых операторов, поэтому в разных городах на разных кнопках. Люди не могут найти.
Конечно, хотелось бы работать лучше. Хотелось бы перейти на блок два раза по двенадцать. Перейти на платформу, чтобы иметь свою кнопку. Хотелось бы какого-то увеличения финансирования, чтобы можно было привлечь больше провинциалов. Я с удовольствием притаскивал бы сюда ребят, чтобы они месяц-два поработали и потом были бы нашими там представителями, потому что создать там корпункт не можем. Да и не нужно это, наверное. Есть много разработок интересных. Чего не будет — так это развлекухи.
— За шесть месяцев вещания у вас уже сформировался свой зритель? На ОТР очень разный контент — есть и классика, и молодежный формат. Вы планируете охватить самую широкую аудиторию?
— Мы с самого начала считали, что наш зритель — это человек от 32–35 лет и выше. Образование среднее и высшее. Не москвич. Такой был посыл. Судя по сайту, письмам, отзывам, в какой-то мере мы угадали. Но и в Москве нас сейчас стали смотреть. Тут очень трудно угадать. Конечно, объединить жителей Камчатки, Казани, Калининграда, Ростова, Ставрополя нереально. Мы должны предоставить самый широкий выбор, чтобы каждый мог выбирать что-то свое.
Вообще, зритель — консервативный человек. Я вот помню про «Взгляд» мне говорили: ах, как вы угадали! Да тогда четыре месяца нас поливали так, что мало не покажется. Потом вдруг оказалось, что страна не может без этого жить. То говорили «полуночный гаденыш», то вдруг выяснилось, что страна не может жить без наших мальчиков. Это очень сложно — сформировать своего зрителя.
Я не верю, что мы будем иметь супервысокие рейтинги. Во всем мире это неосуществимая мечта. У нас будет, как у канала «Культура», три-четыре процента. Я вообще считаю, что будущее телевидение — это нишевые каналы.
— Вас наверняка обвиняли в «архаичности форм» на Общественном телевидении. Почему при всех затратах был сделан выбор в пользу классической визуализации телепоказа?
— Выбор такой формы не случаен. С самого начала, когда мы просчитывали, было понятно, что у нас будет достаточно большой блок документального кино. Иначе мы не выкрутимся. Оно снято в архаике. А потому хотелось органичности всего визуального ряда. Хотя у нас очень хороший кинопоказ. Если обратили внимание — лучшая классика.
Мне бы хотелось чего-нибудь революционного, режиссерского. Но я пока не вижу режиссуры на телевидении. Ушло целое поколение гениальных режиссеров: Володя Ворошилов, Женя Гинзбург, Толя Монастырев. Они ушли, и образовалась пустота. Хотя, конечно, сегодня уже я не уверен, что они нашли бы место.
Эпоха кончилась. И в сегодняшнем кино уже не может быть своего Тарковского. Может быть хороший, профессиональный ремесленный режиссер. Это еще хорошо, если ремесленный. У нас, к сожалению, сегодня есть претензии, но нет ремесла. А ремесло — это самая сложная вещь.
Я и в журналистике сегодня вижу отсутствие ремесла. Элементарного умения вбить гвоздь. Умение договориться об интервью, составить вопросы. Может быть, это не их вина, их готовят так. Сейчас все больше не журналистика, а медиакоммуникации. А нужно учить все-таки ремеслу. Писать нужно. А не спрашивать: а сколько вы нам заплатите?
Петр Скоробогатый
Эксперт