Мёртвые души и мёртвые туши
1 февраля 2021 ● "Литературная газета"
Режиссёр Константинопольский воспользовался поэмой Гоголя как материалом для создания иного мира.
Собакевич (Александр Робак) и Чичиков (Евгений Цыганов)
Он так же похож на гоголевский, как отличен от него. В обоих произведениях столичный господин Павел Иванович Чичиков приезжает в провинциальный город, чтобы встретиться с представителями местной элиты, носящими те же имена, которые носили гоголевские персонажи, и сторговаться с каждым в отдельности по одному не очень чистому делу. Разница же в том, что экранные герои живут в России двумя столетиями позже героев книги и в других обстоятельствах и что второй автор, как выясняется в последней серии, заглядывает в такую область, до которой не добралось воображение первого.
Конечно, помимо общих имён, в сериале сохранены и даже гипертрофированы, причём порой в ущерб вкусу, некоторые черты действующих лиц поэмы. Если литературный Манилов был человек приятный, «но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару», то из Маниловавторого в гротескном исполнении Дмитрия Дюжева просто сочится мёд, а его прощальные слова изнывающему Чичикову (неброскому, как положено по роли, но очень точному Евгению Цыганову) «Как было бы в самом деле хорошо, если бы жить этак вместе, под одною кровлею» сопровождаются такими жестами, будто они с женой мечтают присовокупить гостя к своему браку. Экстраполирован, хотя дальше вроде бы некуда, и кинематографический Ноздрёв, с бешеной экспрессией сыгранный Тимофеем Трибунцевым, а губернатор, в роли которого перед смертью показал мастерство Сергей Колтаков, неожиданно вышел на первый план. В то же время Плюшкин в феерическом представлении Алексея Серебрякова ничуть не смахивает на своего литературного предка, хотя легко вообразить, что в некой реальности все персонажи Константиновского являются дальними потомками гоголевских.
Трудность разработки современной версии похождений Чичикова состояла в том, чтобы найти достойный эквивалент покупке усопших крепостных – ведь крепостное право, к сожалению российских начальников феодального склада, было упразднено в том же веке, в каком жил Гоголь. Но Константинопольский, чей комедийный дар проявился ещё в дебютном фильме «8,5 долларов», блестяще с ней справился, заменив покупку мёртвых душ продажей престижных мест на престижных столичных кладбищах. И какому подмосковному чиновнику не прольётся елеем на сердце мысль о том, что его прах упокоится на Востряковском возле обласканного властью певца, в Кремлёвской стене неподалёку от отца советских народов или, если уж вконец замечтаться, в хрустальном гробу рядом с саркофагом Вечно живого? Конечно, цену продавец ломит немалую, за двухэтажную квартиру в центре просят меньше, чем за десять квадратов сырой земли, но ведь можно поторговаться, а то и шепнуть на ушко, чтобы незаметно возложил оговоренную плату на подчинённых, которые тоже охочи до монументальных могил. Словом, Константинопольский не упустил случая постебаться, упоминая имена ныне здравствующих медийных лиц, якобы зарезервировавших себе тёплые, пардон, холодные, но пафосные столичные местечки, в которых хотели бы навеки залечь деятели провинциального масштаба.
Ещё одно существенное отличие сериальных созданий от литературных – то, что в «Бриллиантовой руке» было названо «облико морале». Персонажи Гоголя, даром что крепостники, вполне безобидны, чего никак не скажешь об их кинематографических потомках – почти все они по меньшей мере паразиты и воры, обогатившиеся за казённый счёт или сборами дани с подданных – что не показано на экране, но легко угадывается. Однако самое важное дополнение к источнику – приоткрытие завесы молчания, которую писатель опустил в конце своей прославленной пьесы после известия о прибытии настоящего ревизора, предоставив зрителям решать, кто он – неподкупный судия или такой же прохвост, как Ляпкин-Тяпкин. Новый Чичиков оказывается офицером госбезопасности, который привозит в Москву машину выручки с проданных или якобы проданных площадок для захоронения, сдаёт её куда следует, оставив себе полсотни сверхурочных миллионов, и получает благодарность за службу от вышестоящего товарища в штатском, тогда как проглотивших приманку провинциалов хватает спецназ. Интересно, что финал этот, умышленно или нет, обманул ряд зрителей, часть которых решила, что им втюхивают соцреалистическую тюрю, непреложным завершением которой было торжество справедливости в лице доблестных органов, и разозлилась на автора, другая же, напротив, похвалила его за должный хеппи-энд. Хотя, если трезво смотреть на экран, место сдачи вырученного героем бабла похоже на общак куда больше, чем на казну, а командиры спецназа намекают взятым под микитки господам чиновникам на возможность перейти из обвиняемых в свидетели. Что глубоко естественно: Левиафан, как и рыба, гниёт с головы.
Он так же похож на гоголевский, как отличен от него. В обоих произведениях столичный господин Павел Иванович Чичиков приезжает в провинциальный город, чтобы встретиться с представителями местной элиты, носящими те же имена, которые носили гоголевские персонажи, и сторговаться с каждым в отдельности по одному не очень чистому делу. Разница же в том, что экранные герои живут в России двумя столетиями позже героев книги и в других обстоятельствах и что второй автор, как выясняется в последней серии, заглядывает в такую область, до которой не добралось воображение первого.
Конечно, помимо общих имён, в сериале сохранены и даже гипертрофированы, причём порой в ущерб вкусу, некоторые черты действующих лиц поэмы. Если литературный Манилов был человек приятный, «но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару», то из Маниловавторого в гротескном исполнении Дмитрия Дюжева просто сочится мёд, а его прощальные слова изнывающему Чичикову (неброскому, как положено по роли, но очень точному Евгению Цыганову) «Как было бы в самом деле хорошо, если бы жить этак вместе, под одною кровлею» сопровождаются такими жестами, будто они с женой мечтают присовокупить гостя к своему браку. Экстраполирован, хотя дальше вроде бы некуда, и кинематографический Ноздрёв, с бешеной экспрессией сыгранный Тимофеем Трибунцевым, а губернатор, в роли которого перед смертью показал мастерство Сергей Колтаков, неожиданно вышел на первый план. В то же время Плюшкин в феерическом представлении Алексея Серебрякова ничуть не смахивает на своего литературного предка, хотя легко вообразить, что в некой реальности все персонажи Константиновского являются дальними потомками гоголевских.
Трудность разработки современной версии похождений Чичикова состояла в том, чтобы найти достойный эквивалент покупке усопших крепостных – ведь крепостное право, к сожалению российских начальников феодального склада, было упразднено в том же веке, в каком жил Гоголь. Но Константинопольский, чей комедийный дар проявился ещё в дебютном фильме «8,5 долларов», блестяще с ней справился, заменив покупку мёртвых душ продажей престижных мест на престижных столичных кладбищах. И какому подмосковному чиновнику не прольётся елеем на сердце мысль о том, что его прах упокоится на Востряковском возле обласканного властью певца, в Кремлёвской стене неподалёку от отца советских народов или, если уж вконец замечтаться, в хрустальном гробу рядом с саркофагом Вечно живого? Конечно, цену продавец ломит немалую, за двухэтажную квартиру в центре просят меньше, чем за десять квадратов сырой земли, но ведь можно поторговаться, а то и шепнуть на ушко, чтобы незаметно возложил оговоренную плату на подчинённых, которые тоже охочи до монументальных могил. Словом, Константинопольский не упустил случая постебаться, упоминая имена ныне здравствующих медийных лиц, якобы зарезервировавших себе тёплые, пардон, холодные, но пафосные столичные местечки, в которых хотели бы навеки залечь деятели провинциального масштаба.
Ещё одно существенное отличие сериальных созданий от литературных – то, что в «Бриллиантовой руке» было названо «облико морале». Персонажи Гоголя, даром что крепостники, вполне безобидны, чего никак не скажешь об их кинематографических потомках – почти все они по меньшей мере паразиты и воры, обогатившиеся за казённый счёт или сборами дани с подданных – что не показано на экране, но легко угадывается. Однако самое важное дополнение к источнику – приоткрытие завесы молчания, которую писатель опустил в конце своей прославленной пьесы после известия о прибытии настоящего ревизора, предоставив зрителям решать, кто он – неподкупный судия или такой же прохвост, как Ляпкин-Тяпкин. Новый Чичиков оказывается офицером госбезопасности, который привозит в Москву машину выручки с проданных или якобы проданных площадок для захоронения, сдаёт её куда следует, оставив себе полсотни сверхурочных миллионов, и получает благодарность за службу от вышестоящего товарища в штатском, тогда как проглотивших приманку провинциалов хватает спецназ. Интересно, что финал этот, умышленно или нет, обманул ряд зрителей, часть которых решила, что им втюхивают соцреалистическую тюрю, непреложным завершением которой было торжество справедливости в лице доблестных органов, и разозлилась на автора, другая же, напротив, похвалила его за должный хеппи-энд. Хотя, если трезво смотреть на экран, место сдачи вырученного героем бабла похоже на общак куда больше, чем на казну, а командиры спецназа намекают взятым под микитки господам чиновникам на возможность перейти из обвиняемых в свидетели. Что глубоко естественно: Левиафан, как и рыба, гниёт с головы.