Тех, кто не выкинул телевизор, но не включает его по соображениям личной гигиены, стоит оповестить, что на минувшей неделе стартовало сразу несколько сериалов, которые можно смотреть без отвращения.
Один из них достоин даже специального анализа
«Обычную женщину» на ТВ-3 с Анной Михалковой в главной роли почему-то смотришь с нарастающим интересом от серии к серии. Конечно, не «почему-то», а потому что снял сериал Борис Хлебников, режиссер чуткий к переменам и в умонастроениях своих современников, и в их мироощущениях. Сериал закончится на этой неделе, но предварительными впечатлениями позволю себе поделиться.
Про абсурд государственного миропорядка в РФ все более или менее достоверно поведал закруглившийся на минувшей неделе сериал Семена Слепакова «Домашний арест». Зеркало сатирического повествования оказалось кривым, но не настолько, чтобы в нем нельзя было не узнать нашу родную политическую действительность.
Теперь пришел черед узнавать еще более родную нам действительность — нашу бытовую повседневность. И опять же, не все, признавшие себя в зеркале сериала, обрадуются.
Там, в «Домашнем аресте», коррупция на рэкете сидит и лицемерием погоняет.
Здесь, в «Обычной женщине», примерно все то же самое, но только на семейно-бытовом уровне. Мать двоих детей, беременная третьим ребенком, — еще и «мамочка», сутенерша, обеспечивающая жаждущих интимного сервиса «девочками». У нее компактный, но прибыльный бордель.
Осложняет жизнь обычной женщины не мораль, а двойная жизнь. Врать много приходится. Но кто-то считает иначе, например, Тина Канделаки:
«Посмотрела 4 серии “Обычной женщины”.
Современная российская женщина уже не просто останавливает коня на скаку, она может все. Может быть матерью, зарабатывающей деньги, главой ОПГ, безжалостно помогая всем, кто связан с ней по этой безрадостной жизни.
Это главный внутренний конфликт сегодняшней женщины. Быть матерью, женой, работать и не ждать помощи даже от собственного мужа, потому что тотальное внутреннее одиночество и есть главная психологическая проблема постаналогового мира».
Что такое «постаналоговый мир», не смею подумать, но замечание госпожи Канделаки насчет «главного внутреннего конфликта сегодняшней женщины» позволю себе оспорить. Весь ужас в том, что никакого внутреннего конфликта у героини Михалковой как раз и нет. Она — не «добрый человек из Сезуана». Для нее двойная жизнь давно стала нормой, даже рутиной. И все вокруг так живут: и муж, и дочь ее, и те «девочки», которых она поставляет своим клиентам, и, собственно, сами клиенты. Все так или иначе живут в «постаналоговом мире», кто на два дома, кто на две работы…
Двоемыслие как наверху, так и внизу раньше или позже оборачивается двоедушием и там, и тут. И тогда никому уже не до морали, не до совести. Тогда проблема только в том, как на вранье ответить еще большим враньем, а потом еще и еще, и, ни на что не надеясь, барахтаться в море лжи.
Выплывет ли «обычная женщина», узнаем в последней серии.
Выкарабкается ли страна?.. Вопрос вопросов, как принято говорить в подобных случаях.
Кадр из сериала «Обычная женщина»
Фото предоставлено пресс-службой
А на Западном фронте российской пропаганды без перемен. Разве только что нельзя не отметить пару эксцессов. В студии Владимира Соловьева один политолог обозвал другого политолога «гомосеком». На площадке у Скабеевой и Попова сенатор Клинцевич подергал украинского оппонента за бороду, сообщив тому напоследок, что он может ему «и печень пощупать». Тут же вспомнилось недавнее обещание генерала Золотова сделать из оппозиционера Навального сочную отбивную котлету. А еще раньше пресс-секретарь президента Песков не прочь был увидеть, как полицейские размазывают по асфальту печень демонстранта. Какие-то садистическо-гастрономические аллюзии преследуют наших политиков. От недоедания, что ли?..
Все предсказуемо в агрессивно-пропагандистских ток-шоу. Как, бывало, в политических процессах 30-х годов, где развязка легко угадывалась еще до самой завязки.
К слову, одно из тогдашних судебных разбирательств стало в наше время объектом внимания украинского режиссера Юрия Лозницы. Речь о процессе, датированном 1935 годом, по делу Промпартии.
Партия была выдумана 80 с лишним лет назад, процесс оказался сфабрикованным и исполненным по чекистским нотам. Ход его снимался на пленку с целью возбуждения ненависти к технической интеллигенции и оправдания просчетов экономической политики советского руководства. Пленка чудом сохранилась. Режиссер ничего не стал додумывать, доснимать и комментировать; он всего лишь добавил к хронике судебных заседаний кадры из хроники единения народных масс, требующих высшей меры наказания. Фильм так и называется — «Процесс». Он был представлен на Венецианском фестивале, прокатывался в Европе и теперь подступил к границе нашей родины.
Родина почувствовала себя в опасности. Прокатное удостоверение картина вряд ли получит. Прежде всего потому, что слишком наглядны параллели между придуманными «делами» о старом величии (то бишь о Промпартии) и о «Новом величии» вкупе с «Театральным делом», а также с делами сетевых блогеров…
Но это не все. «Процесс» обнаруживает свое внутреннее сродство с обличительными ток-шоу «Время покажет», «60 минут» и другими программами подобного направления. Разнятся они в основном стилистикой и форматами, но не сутью.
Общая суть: заграница нам уже не поможет. Напротив, она спит и видит, как нам навредить. А Россия спит и мечтает, как помочь прогрессивному контингенту человечества.
Тогда было проще спать и мечтать. Все было под контролем: и поступки граждан, и их мысли, и даже сновидения. В том числе и преступные. И разоблачительные спектакли на сцене Колонного зала при полном аншлаге производили хорошее впечатление своей организованностью, а главное — слаженностью. Обвинитель Крыленко страстно обвинял вредителей. Вредители, профессора и инженеры, не возражали. Более того, старались пуще прокурора уличить себя в собственных злодеяниях. И никто из граждан Страны Советов, включая Константина Сергеевича Станиславского, не смел молвить, хотя бы шепотом: «Не верю».
Сейчас все несколько усложнилось. Подсудимые возражают. У них находятся защитники из «пятой колонны». Аудитория стала неоднородной, дробной. И как эту дробь привести к общему знаменателю? Можно было бы, как некогда, сократить ее. Остаток замести в ГУЛАГ. Но в ХХI веке не всем будет понятна польза от такой арифметики.
Хорошо, что в эпоху федерального телевещания она не так уж и надобна. Тут работает другая технология. И, надо признать, довольно эффективно. Больше не нужен пафосный Колонный зал с шикарными люстрами; довольно просторной студии в Останкино с несколькими рядами скамеек для платных клакеров, которые по команде исправно аплодируют или неодобрительно гудят.
Самих врагов нет, но есть их представители. Им позволяется сказать несколько слов, но не больше, потому что либо их прерывают ведущие-вышинские, либо кто-то из экспертов начинает одновременно говорить, к нему присоединяется другой, ведущий несет свое, звучат оскорбления, угрозы, и это все вместе называется дискуссией, которая в иных случаях заканчивается рукоприкладством.
Конечно, как свидетельствует фильм Лозницы, в 1935-м, накануне Большого террора, и обвинители, и обвиняемые вели себя на суде несравнимо корректнее. Все друг к другу на «вы». Вышинский: «Подсудимый, встаньте, пожалуйста» и «Садитесь, пожалуйста». Все очень вежливо, обходительно и предупредительно. Как-то обходились без железных клеток и стеклянных аквариумов для врагов народа. Чекист бережно подводит пожилого заговорщика к трибуне, чтобы он сказал последнее слово. А приговор суровый: «К расстрелу». И публика счастлива. Как в зале, так и на площадях и улицах советских городов.
Самое трогательное, что и приговоренные к высшей мере наказания не выглядели сильно расстроенными. Выглядели они как усталые артисты, отыгравшие свои не очень выигрышные роли. Финита ля комедия?..